'Ненавижу!' Посшибать с неба эти ехидные тупые огоньки, растоптать, каждую! Эхх, Шшегдар, попался бы ты мне сейчас!
Впереди, за поворотом улицы, громыхали, приближаясь, кованые сапоги. Реана отступила в тень у стены. Показался десяток коричневых — ух, как кстати!
Нанжин ругался бы, — мелькнула мысль. Как же, пацифист! А чёрта с два! Не хрен было умирать!
Двоих… или даже троих удастся спалить магией, ещё двое не успеют ничего сообразить — кинжалы в рукавах наготове, а с остальными разобраться у меня ярости хватит! Десять метров. Восемь. Идите, родненькие! Шесть…
— Мня? — лукаво спросил котенок у ноги. Беспородный, серо-полосатый, с маленькими кисточками на ушах. — Мряу? — спросил котенок, крутнувшись на месте и мазнув по ноге Реаны хвостом.
— Тоже мне, рысь, — тихо буркнула она, разжимая пальцы на рукояти меча, которым приготовилась было махнуть на звук. — Хвост уж тогда отрежь…
Сапоги прогремели мимо. Реана задумчиво убрала ножи. 'Хорошая мысля приходит опосля…' — пробормотала она. Подняла глаза от земли и тихо рассмеялась, вскинув голову, — светло и грустно.
Ветренным и ярким вечером следующего дня к северу от Арнера Реана шла по дороге на север. В Киле, Тенойле, Клейвлане и Сейнледе были коричневые, так что идти прямо на запад оказалось бы слишком неосмотрительно. Ведьма решила сделать крюк, обходя города. Садилось солнце, просачиваясь кровью сквозь резной край дальнего леса слева, за рекой с мелодичным именем Лвира ['лвира' — национальный арнакийский духовой музыкальный инструмент типа свирели]. Реана шла и грустно улыбалась. Оставленный город гудел. Нынче на площади Зорь при большом стечении народа явился лучезарный дух святого Нанжина. Благословил город, проклял войну и заповедал хранить свободу и не держать руки Кадара, ибо Вечные отвратили свой взор от страны той.
Город гудел. И, кажется, поговаривал народ о том, что надо восстановить храм — древнейший и святейший из всех.
XXIV
Действовать с ними заодно было бы глупо,
но покинуть их было бы подло,
и приходилось выбирать глупость.
А. и Б. Стругацкие
Есть особенный час в конце ночи, когда засыпает всё в мире: от гуляк-полуночников до даже ночных хищников. В том мире, куда Вике дороги уже не найти, даже в городе в этот час тихо. Город спит сном младенца. Успокоились все, отмечавшие в этот день очередной праздник, не шумят пьяные магнитофоны у пьяных соседей, не орут телевизоры, и не хрипят радио. Даже улицы и переулки — кровеносная система города — страдают в этот час малокровием. Ночь тиха. Город, неожиданно пустынный, внемлет богу. А может, просто подслушивает звёздные перешёптывания с перемигиваниями там, высоко над головой. Только шалый ветер, страдающий хронической бессонницей, взмётывает зелёные подолы деревьев или, подхватив одинокую бумажку с тротуара, выпишет с ней несколько изящных па и небрежно бросит, погнавшись за новым развлечением.
Но этого мира не было. Был лишь сон. Давний, полузабытый, глупый сон. Почему-то манящий. Мы иногда долго, часто, с тоской оглядываемся на то, чего никогда не было.
А был лес. Затопленный почти до самых вершин густой и прохладной, как кефир, темнотой, которая там, выше, почему-то разжижалась и вдруг взмывала далеко-далеко, неожиданно оказываясь бархатным, в прорехах звёзд небом. Лес полнился той особенной, напряженной тишиной, в которой с непривычки (и потому с испугом) всегда слышатся жутковатые шорохи, шелесты, крадущиеся шаги, подвывание нечистой силы и прочая мистика, которая на поверку умело сфальсифицирована ветром, листвой и качающимися ветками и которую, привыкнув, совсем не замечаешь, как не замечаем мы дома тиканья часов. Тихое лесное шушуканье вкупе с запахами и чем-то ещё совсем особенным, тонким и неуловимым, как воспоминание о музыке, слышанной во сне, и составляет ночную тишину леса: густую, мягкую и одновременно лёгкую и свежую, терпковато-пряную.
Этот особенный час возмущённо содрогнулся вслед бесцеремонному всаднику, промчавшемуся по недовысохшей грязи каменистого склона мимо спавшей реки и всполошившему лагерь северян, часовые которого, уже совсем было подчинившиеся убаюкивающей ночи, принуждены были вдруг проснуться и попытаться найти оружие.
— Стой, кто идет! — хриплым спросонья голосом догадался крикнуть кто-то из них. Всадник, к слову, коня уже осадил. Свет от костра прыгнул на видневшееся из капюшона лицо, и похожий на начальника человек, выбравшийся из шатра, недовольно осведомился, кого это черти носят по лесу в такую рань.
— Парень, сто демонов тебе на голову, ты что, в конец спятил? Нашёл где носиться вскачь!
Реана засмеялась, снимая капюшон. Народ остолбенел.
— Я ношусь вскачь здесь, потому что именно сюда мне и надо. Мне надо видеть Лаолийца. Срочно.
Начальник вышел из ступора первым и заговорил тоном несколько менее грубым, но более возмущённым:
— Тебе-то, девка, здесь делать уж точно нечего. Тебя дома ждут. А если ты думаешь, что у императора ('Надо же!' — отметила про себя Реана) только и дел, что принимать подобных гостей…
— Меня зовут Реана, — прервала она. — И у меня нет времени выяснять здесь отношения. Проводи меня к Раиру или хотя бы доложи обо мне, только быстро! А то мне придется обойтись и без твоей помощи.
Имя оказало свое действие: её выслушали в гробовом молчании, но затем начальник, хоть и спросонья, но решил выполнить свой долг и приказал 'схватить ведьму'. Реана мысленно чертыхнулась: неприятным вышло первое знакомство, — и приготовилась отвести присутствующим глаза, как вдруг заметила шагах в пятнадцати приближающегося человека в длинном плаще, выкрашенном ночью в черный.
— Раир! — позвала она, с облегчением убедившись, что не обозналась.
Раир приостановился на миг, вгляделся и ускорил шаги. Солдаты расступились, давая дорогу. Реана спешилась и шагнула навстречу. Раир с удовольствием крепко пожал протянутую руку.
— Реана! Каким ветром тебя сюда занесло?
— Не попутным, хотя я тоже рада тебя видеть, — мимолётно улыбнулась Реана и тут же посерьезнела. — Сюда идет Шегдар, и не позже, чем через три часа, нужно будет принимать гостей.
'Если он идет не к Эрлони, чтобы занять столицу, а сюда, то через пару часов будет уже здесь!' — говорила она. Раир смотрел на неё, затаив дыхание, словно опасаясь, что вот её подхватит и унесёт порывом ветра, и окажется, что не было никакой Реаны рядом, а просто очередной сон…
— Если он успеет укрепиться в Эрлони, я не представляю, как можно будет взять город. Разве что осадой, но не знаю, где раньше кончатся припасы: в Эрлони или у нас…
Она говорила, выкладывала информацию, полученную от троих попутчиков-батраков (вороного тонконогого Угля, которому крестьянское происхождение не мешало быть отличным конём, ведьма купила у них же), она высказывала какие-то идеи, что-то говорила, говорила, и по делу, наверное, раз невзрачный пристроившийся человек с нашивками советника на плаще (кажется, Раир представил его ол Лезоном) слушал уважительно и задавал какие-то вопросы. Но думала она совершенно не о том. Шегдар, война… Какие глупости! Раир… Чёрт возьми, разве нужно ещё какое-то счастье? Слышу, вижу тебя, могу протянуть руку и коснуться… Раир… И какую глупость, по сути дела говорили попутчики, мол, кто бы ни победил — всё
