Считать виновной

– Не могу остаться и понаблюдать за ней. Это неудобно. Учитывая…

– Дело серьезное, – вставил Лорн.

– Но я же за нее не отвечаю, – запротестовал Чейз. – И что мне делать?

Доктор Стейнер хмыкнул и повернулся к двери.

– Разберетесь, – бросил он и, уже переступив порог, добавил: – Между прочим, я вызовов на дом не принимаю.

Дверь захлопнулась.

Повернувшись, Чейз наткнулся на насмешливый взгляд Тиббетса.

– Что?

– Ничего. – Полицейский нахлобучил шляпу. – Я тоже ухожу. Домой.

– Но мне-то, черт возьми, что делать?

– А это уже вам решать, – изрек Тиббетс и развел руками, как бы говоря: я же вас предупреждал.

* * *

Миранда лежала на диване в гостиной и смотрела в потолок. Из кухни доносились мужские голоса, открывалась и закрывалась дверь. Что сказал им Чейз? Поверил ли ему Тиббетс? В случившееся не верилось и ей самой. Но стоило лишь закрыть глаза, как все возвращалось: рев могучего мотора, бьющий в глаза ослепляющий свет…

Кто ненавидит меня настолько, что готов убить?

Ответ лежал на поверхности. Тримейны. Эвелина. Филипп и Кэсси…

Чейз.

Нет. Это невозможно. Он спас ей жизнь. Если бы не его крик, она лежала бы сейчас в морге.

От одной лишь этой мысли ее бросило в дрожь. Обхватив себя руками, она еще теснее прижалась к спинке диване. Дверь кухни снова открылась и закрылась… шаги через гостиную… ближе… ближе… Она подняла голову – над ней стоял Чейз.

В его глазах Миранда увидела усталость и что-то еще, какую-то нерешительность, словно он не определился, что делать дальше. Или что сказать. Под ветровкой – ее он, наверное, оставил в прихожей – на нем была тонкая хлопчатобумажная рубашка, изрядно поношенная и полинявшая. Рубашка напомнила ей об отце. Он носил такую же, и, прижимаясь к его плечу, она неизменно вдыхала один и тот же запах, чудесный домашний запах хозяйственного мыла, трубочного табака, уюта и покоя.

Ничего этого она никогда не найдет в Чейзе.

Он опустился в кресло. На безопасном расстоянии, – отметила про себя Миранда.

– Как самочувствие? Лучше?

– Да, все будет хорошо, – нарочито бесстрастным тоном ответила она. – Вы можете идти, если хотите.

– Нет. Пока еще нет. Подожду еще немного, если вы не против. Пока Энни приедет.

– Энни?

– Я не знал, кому еще позвонить. Энни пообещала приехать и посидеть с вами. Доктор сказал, что вас нельзя оставлять без наблюдения. Еще впадете в кому.

Миранда устало усмехнулась:

– Не такой уж плохой вариант.

– Это не смешно.

Она уставилась в потолок.

– Вы правы. Не смешно.

Помолчали.

– Это не было случайностью, – сказал наконец Чейз. – Он пытался убить вас.

Миранда не ответила. К горлу подступали рыдания, и она едва сдерживалась. Вам-то какое до всего этого дело? Что вам до меня?

– Вы, может быть, не слышали. Машина принадлежит вашему соседу, мистеру Ланцо.

Она метнула в него возмущенный взгляд.

– Эдди Ланцо никогда бы не сделал мне ничего плохого. Он единственный оставался все это время на моей стороне. Он мой единственный друг в городе.

– Я не сказал, что за рулем сидел он. Лорн считает, что машину угнали. Полиция нашла ее возле пирса.

– Бедный Эдди, – прошептала Миранда. – Надеюсь, он в последний раз оставил ключи в машине.

– Если не Эдди, то кто может желать вам смерти?

– Я могу только гадать. – Она посмотрела на Чейза. – И вы тоже.

– Грешите на Эвелину?

– Она ненавидит меня. И имеет на то полное право. Она и ее дети. – Миранда вздохнула. – И вы тоже.

Он промолчал.

– Вы все еще думаете, что это я убила вашего брата?

Чейз вздохнул. Провел рукой по волосам.

– Я уже не знаю, что думать. Но я знаю, что видел сегодня. Все как-то связано. Должно быть связано.

Он устал, – подумала она. – Растерян. Сбит с толку. Почти как я.

– Может, вам стоит уехать отсюда на несколько дней? Пока ситуация не прояснится.

– И куда я уеду?

– У вас ведь есть друзья.

– Были. – Миранда отвернулась. – По крайней мере, я так думала. Но все изменилось. Я встречаю их на улице, и они проходят мимо не здороваясь. Или перебегают на другую сторону улицы. Или делают вид, что не замечают. – Она посмотрела на него. – Городок слишком маленький. Вы либо вписываетесь в него, либо становитесь чужаком. А убийце вписаться невозможно. – Она откинулась на подушки и снова уставилась в потолок. – К тому же здесь мой дом. Мой дом. Я так долго экономила, откладывала, копила, чтобы собрать на первоначальный взнос. Я не брошу его. Он все, что у меня есть.

– Понимаю. Милый дом.

Прозвучало вполне искренне, но ее задело. Надо же, владелец имения нашел доброе слово для лачуги пастуха.

Раздосадованная, Миранда резко села. И комната тут же закачалась. Она схватилась за голову.

– Послушайте, давайте начистоту. Это обычный коттедж с двумя спальнями. Сырой подвал. Ржавые трубы. На кухне протекает потолок. Это не Чеснат-стрит.

– Сказать по правде, – спокойно сказал он, – я никогда не чувствовал себя дома на Чеснат-стрит.

– Почему? Вы же там выросли?

– Да, вырос. Но мне не было там так же уютно, как здесь.

Странно. Миранда недоуменно посмотрела на него. Да, этот человек определенно не соответствовал стандартам Чеснат-стрит. Она могла представить его в доке или на продуваемой ветром палубе рыбацкой шхуны, но никак не в душной, заставленной антикварной мебелью викторианской гостиной.

– Хотите, чтобы я поверила, будто вы предпочли бы коттедж на Уиллоу-стрит фамильному особняку?

– Понимаю, звучит… как это сказать… фальшиво. Но так оно и есть. Знаете, где я чаще всего пропадал в детстве? В башне. Играл среди всяких сундуков и старой мебели. Только там и чувствовал себя уютно. Больше туда никто и не заглядывал.

– Вас послушать, так получается, что вы были каким-то отверженным в собственной семье.

– В некотором смысле – да.

Она рассмеялась:

– А я-то думала, все Тримейны на одно лицо.

– Можно быть Тримейном и не быть частью семьи. Разве вы ничего подобного не испытывали?

– Никогда. Я всегда ощущала себя частью семьи. Того, что от нее осталось. – Взгляд ее сам собой скользнул к пианино, на котором стояла фотография отца. Не очень качественная, зернистая, сделанная