в искусство Вальтер Скотта два новых элемента или, вернее, более точно, чем Вальтер Скотт, акцентирует известные стороны темы. Прежде всего основная тема 'Тараса Бульбы' — борьба казаков с поляками-(более национальна и внутренне едина, а потому и более эпична, чем темы романов Скотта. Опору для художественно-эпического преимущества Гоголя дает материал самой действительности, так как запорожцы и его произведении чувствуют себя и действуют независимей и солидарней, чем шотландские кланы у Вальтер Скотта, тесно окруженные силами более развитого общества и объективно играющие роль одного из вспомогательных средств, которое используют участники решающих английских и шотландских национально-классовых боев. Специфическое положение запорожцев дает материал для темы почти гомеровской по своей национально-эпической широте; и Гоголь, как великий художник, почувствовал значение и материала, и темы. Но Гоголь- писатель новых времен, он отлично понимает, что мир героических и целостных запорожцев обречен на неизбежную гибель. Эту неизбежность он изображает чрезвычайно своеобразно, вводя в эпическую композицию драматически концентрированную катастрофу- трагедию Андрия, который предает свой народ ради прекрасной польской аристократки. Белинский обратил уже внимание на то, что этот момент имеет более драматический характер, чем это возможно было бы у Скотта. Однако, драматизм не разрушает эпического характера произведения в целом; со сдержанностью великого мастера Гоголь органически включает в свою эпопею этот трагический эпизод, оставляя его именно эпизодом. Все же он дает почувствовать его значительность. Дело здесь не э частном случае, а в общем вопросе: люди из примитивного общества начинают подпадать под воздействие окружающей, более высокой культуры, и трагическое столкновение Тараса — Андрия предвещает трагедию всего запорожского быта.
Во французской литературе начала XIX века не было ни одного исторического романа, который так развивал бы принципы Скотта, как Манцони или Пушкин, Купер или Гоголь; тем не менее, теоретическая борьба вокруг проблемы исторического романа, имевшая большое значение для его дальнейшего развития, происходила именно здесь. Во Франции ярче, чем в других европейских странах, выступил романтический исторический роман, и обоснование художественно-исторической концепции романтиков здесь достигло более высокого — теоретического уровня, чем в других литературах. Это, конечно, не случайность, а лишь естественное следствие того, что в период Реставрации борьба между прогрессивным и реакционным пониманием истории была здесь острее, чем когда бы то ни было, и ближе, чем где бы то ни было, затрагивала центральные проблемы социально-политической жизни всей нации.
Мы не имеем возможности изложить в нашей статье весь ход этой борьбы. Чтобы осветить ее сущность, мы возьмем самый показательный из романтических 'манифестов' — статью Альфреда де Виньи 'О правде в искусстве', изданную как предисловие к его роману 'Сен Map'.
Виньи отмечает небывалый количественный рост исторического романа и чрезвычайно широкий интерес к истории вообще. Этот факт он объясняет в совершенно романтическом духе. Он пишет:
'Мы всецело обратили наши взоры на наши хроники, как-будто, повзрослев, и идя навстречу большим событиям, мы остановились на прошлом, чтобы дать себе отчет в нашей юности и ее заблуждениях'[23] (подчеркнуто мной. — Г. Л.).
Это объяснение очень интересно, так как Виньи высказывает здесь вполне откровенно, в чем заключалась цель романтической обработки истории.
Мужественная зрелость, которой достигла Франция в революционных боях, позволяет понять заблуждения прошлого. Надо изучать историю, чтобы вскрыть эти заблуждения и избежать их в будущем. Виньи не сомневается в том, что главным из заблуждений была революция. Но подобно многим французским легитимистам, он все же понимает историю настолько, чтобы не считать события 1789 г. явлением изолированным и внезапным; поэтому он видит в революции конечное следствие предыдущих ошибок. Эти ошибки французской истории — уничтожение абсолютной монархией дворянской независимости и допущение буржуазии к власти. Чтобы найти источник всех этих 'ошибок', де Виньи возвращается в своем романе к временам Ришелье.
В самом установлении исторических фактов между де Виньи и прогрессивными идеологами нет непроходимой пропасти. Бальзак говорит о Екатерине Медичи, как о предшественнице Марата и Робеспьера, а Гейне остроумно называет Ришелье, Робеспьера и Ротшильда тремя главными преобразователями французского общества. Романтический псевдоисторизм Виньи состоит 'только' в том, что он видит здесь не развитие, а лишь 'заблуждение' истории, которое можно рассеять и исправить правильным взглядом на вещи. Поэтому мы должны причислить Виньи к тем ограниченным идеологам Реставрации, которые не видели, что под покровом восстановления в правах дворянства и 'законной' монархии, сейчас же вслед за Термидором, началось бурное наступление капитализма во Франции. (Заметим, что существенной стороной гениальности Бальзака было его глубокое понимание экономической действительности в период Реставрации и его способность изобразить ее во всей сложности враждующих тенденций).
Толкование предреволюционного отрезка французской истории как прямой дороги к революционной 'ошибке' содержит в себе не только определенное суждение о содержании истории, но и метод подхода к ней, определенное решение вопроса о субъективности или объективности исторического процесса. Как и всякий одаренный художник, Виньи не может довольствоваться эмпирически данными фактами. Но он не проникает вглубь фактов' чтобы подслушать их внутреннюю связь и найти такую фабулу и характеры, которые пригодны для изображения этой связи как непосредственно развивающейся жизни; Виньи подходит к фактам с субъективистической, морализаторской предвзятостью, содержание которой образуют принципы легитимизма. Виньи говорит об исторических фактах: 'Им всегда недостает ощутимой и наглядной связи, которая могла бы непосредственно привести к нравственному выводу'[24].
Порок исторических фактов, по Виньи, состоит в том, что они не дают писателю достаточной опоры для выведения нравственных истин. Исходя из этого, Виньи провозглашает право писателя на большую переработку исторических фактов, исторических людей. Свобода писателя состоит в том, чтобы 'правда фактов отступала перед правдой идеи, которую каждый из них (исторических людей. — Г. Л.) должен представлять в глазах потомков'[25].
Отсюда возникает ничем необузданный исторический субъективизм, доходящий у Виньи до принципиальной непознаваемости объективного мира. Человеку, — говорит Виньи, — 'не дано ничего знать, кроме самого себя'. Правда, Виньи не проводит эту точку зрения с полной последовательностью, но это мало меняет дело, так как и та 'объективность', в которой он ищет опоры, тоже начисто иррациональна и мистична. В самом деле, много ли способно помочь утверждение, что 'только бог может понять историю в целом'? Не менее бесполезно и привлечение к обработке истории порождений 'народной фантазии', из которой Виньи берет лишь 'крылатые слова', или такие анекдоты о казни Людовика XVI, где говорится: 'Сын святого Людовика взошел на небеса'. Ведь и в (Народной фантазии есть такие стороны, которые нельзя принимать, как подлинное освещение истории без того, чтобы история не превратилась при этом э ряд бессвязных вымыслов. Но для Виньи это как раз наиболее ценно: 'Переработанный факт всегда лучше скомпанован, чем факт действительный… и именно потому, что всё человечество имеет потребность, чтобы его судьбы предстали перед ним в форме ряда уроков'[26].
После этого нечего и говорить, почему Виньи является принципиальным противником скоттовской композиции исторического романа.
'Я думаю также, что не должен подражать тем чужеземцам (т. е. Вальтер Скотту.-Г. Л.), — говорит Виньи, — которые показывают в своих картинах главные исторические фигуры только на горизонте. Я поставил наших исторических героев на передний план, я сделал их главными актерами этой трагедии…'[27]
Художественная практика Альфреда де Виньи полностью совпадает с его теорией. Действительно, большие исторические фигуры являются главными героями его романа и действительно они изображены согласно 'работе народной фантазии' в виде серии колоритных анекдотов об исторических личностях, причем эти анекдоты сопровождаются морализующими рассуждениями. Декоративно модернизованная история служит только иллюстрацией к современной политической и моральной тенденции.
Мы привели эти высказывания Виньи потому, что в них мы видим наиболее выпуклое выражение специфически романтической тенденции. в историческом романе. Но ведь и Виктор Гюго, — несравненно
