стекала по желобку в небольшой бассейн.
— Есть кто? — спросил я.
В ответ прозвучал плеск воды и скрип веток. На бортик бассейна запрыгнула
маленькая изумрудная лягушка. Покосилась на меня, но признала неопасным.
Поворачивала то одним боком к солнцу, то другим. Наконец угомонилась, раздула
щеки, счастливо и звонко квакнула.
Я нерешительно потоптался на краю полянки, ступил на траву. Медленно прошелся по
кругу, каждую секунду ожидая каких-нибудь чудес, опасностей. Но тут царила лишь
торжественная тишина и покой. Воздух густой, свежий, напоенный ароматами трав и
цветов. Я улыбнулся, глубоко вздохнул и прикрыл веки. В груди потеплело, а в
душу вошла светлая грусть, нежность и что-то совершенно неопределенное,
волнующее. Я будто вернулся домой после долгих почти бесконечных странствий.
Священная роща, — промелькнула мысль. — Заповедное место…
Многослойная броня, закрывающая душу, затрещала и рассыпалась, опала мелкой
сухой шелухой. В голове посветлело, свежий ветер омыл мысли, выбил чуждое,
наносное и темное. Я радостно засмеялся, открыл глаза и с удивлением глянул на
руки. Между пальцами сгустилось синеватое свечение, пробегали яркие искорки
разрядов, шипели маленькие молнии.
Уже без страха и опасений я прошел по поляне. С интересом осмотрел здание.
Поверхность плит шершавая, в мелкой паутине трещин и выбоин. Со стен свисали
гибкие плети плюща, бегали суетливые черные муравьи. На камнях надписи, бледные
рисунки. Дверь в часовню оказалась заперта. Я потрогал за ручку, равнодушно
пожал плечами — нельзя, так нельзя. Спустился к бассейну и принялся разглядывать
статую. Высокая, вырубленная из цельного бревна, она возвышалась надо мной
подобно сказочному великану. Дерево темное от дождей и времени, но гладкое и
блестящее, матовое. В очертаниях фигуры нет той утонченной грации присущей
скульптурам древних греков или римлян. Это скорее идол или истукан, грозный и
сильный, могучий, тяжеловесный… Черты лица грубоватые, вырезаны несколькими
размашистыми линиями: плотно сжатый рот, хмурые брови и косматая борода. Слепые
глаза сурово смотрели вдаль. Взгляд казалось, рассекал горизонт, небесные сферы
и души людей…
За спиной послышался легкий плеск. Я очнулся от созерцания идола и обернулся. На
бортике бассейна сидел маленький мальчик. Дрыгал ногами и мечтательно улыбался,
водил рукой по зеленоватой поверхности водоема. Ловил в собранную лодочкой
ладонь ряску и травинки, выливал обратно.
Только что никого не было! Малец словно из воздуха соткался. Я не слышал шагов,
шороха ткани. Кто-то из деревенских? Весьма возможно. И выглядит соответствующе…
Мальчишка одет в простую полотняную рубашку и штаны. Ноги босые, на пятках
налипшие травинки и листики. Личико самое обыкновенное: вздернутый нос в
россыпях веснушек, круглые румяные щеки и пухлые губы, жесткие светлые волосы.
Ничего примечательного.
— Ты откуда? — громко и бодро спросил я. Улыбнулся и заговорщески подмигнул. –
Сбежал от родителей?..
Паренек и ухом не повел. Лицо серьезное и загадочное, тонкие брови сошлись на
переносице. Водил ладонью по воде, любовался кругами и разводами, солнечными
бликами.
— Тебе плохо, — произнес мальчик. Голос тихий, но мелодичный, похожий на
журчание ручья.
— С чего ты взял? — деланно удивился я. — Неправда.
Он вылил воду из ладони, с сожалением посмотрел на бассейн и обернулся. В
пронзительно-зеленых теплых глазах промелькнуло понимание, совсем не детский
блеск мыслей. Паренек улыбнулся и похлопал ладонью по бортику. Я кивнул,
медленно подошел и присел.
От мальчика пахло свежими весенними травами, нагретой солнцем водой и тиной. В
волосах соломинки, сухие листики — видимо, спал на сеновале… Обычный сорванец
дошкольного возраста, каких много в любой деревне или городе. Паренек с детской
серьезностью рассматривал меня, изучал.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Род, — ответил мальчик.
— Гуляешь здесь? — продолжал допытываться я.
— Не-а… — парнишка мотнул головой. — Живу.
Улыбнулся солнцу, попытался поймать на лету муху. Но промазал, негодующе фыркнул
и махнул рукой — пусть живет. Я открыл рот, чтобы утешить, но осекся и
закашлялся. С неудовольствием подумал, что совершенно не умею говорить с детьми.
В голову лезут какие-то дурацкие вопросы и стандартные слюнявые фразы, которыми
достаем детишек: «Мальчик, а где твой папа? Тебе сколько лет? Уууу… Большой уже,
скоро в школу…»
Зачем Велимир послал меня сюда? — подумал я с раздражением. — Неужели поглазеть
на статую и поговорить с малолеткой?..
Домыслить я не успел. Мальчик посмотрел мне в глаза и произнес с улыбкой:
— Ну, здравствуй, Хранитель!
— Что?.. — изумился я. — Как?.. Ты кто?..
— Ты знаешь, — тихо и спокойно ответил малец. — Ты все знаешь, Хранитель Мира. Я
помогу тебе… Просто потому, что ты моей крови и часть меня.
В глубине зрачков мальчика появились белые точки. Быстро разрослись, скрыли
радужку и белки. Чистый и яркий свет залил глаза паренька, ударил в меня,
ослепил, обжег огнем и льдом. Я вскрикнул, закрылся руками. Упал с бортика
бассейна и распластался на земле. Руки и ноги онемели, сердце остановилось. Я
зарычал уже от бешенства, попытался ударить в ответ собственной силой. Но земля
не отозвалась на зов, осталась холодной и молчаливой. Пламя залило бушующей
волной деревья и небо, храм, идол, траву и родник. На лоб легла прохладная
детская ладошка, тихий, но сильный голос прошелестел:
— Не борись. Я не желаю зла.
Мир превратился в белый альбомный лист, девственно чистый, пустой. Боль
вонзилась мириадами огненных игл, проникла внутрь. Лишь прохладная детская
ладонь на лбу не давала сойти с ума, держала в реальности. Я закричал. Но крик
утонул в свете. Задергался. Но тело перестало существовать, превратилось в
сгусток солнечной плазмы перевитой канатами силовых полей. Я услышал треск,
почувствовал, как слой за слоем с меня слазит темная кожура, накипь, черный
нагар и сажа. Появилось ощущение падения, в душе родилась ненависть, уступила
место бешенству, ярости, злобе. Затем резкий толчок и стремительный взлет,
восторг, радость, безграничное счастье и теплая любовь. Мысли связались в четкий
энергетический контур, плетение. Бурным потоком в меня хлынули знания, пришло
понимание вещей, мира, самого себя.
…Обратный путь занял намного больше времени. Поначалу мчался на подкашивающихся
ногах, ударялся о твердые стволы, падал и, завывая, полз по траве. Вновь вставал
и порывался бежать, стонал от боли, размазывал по лицу слезы. Но постепенно мгла
в глазах рассеялась, я начал видеть окружающее: мутные силуэты деревьев,
смазанные пятна травы и цветов, солнечный свет, небо. Слабость и головокружение
