Она была. Вместе с парижским хореографом Габриэлем Сен-Симоном и еще двумя солистами их театра — мужчиной и женщиной. Все вместе они приехали из Эдинбурга одними из первых.
— А, Пруденс Эдвардс! — радостно воскликнула Моника, подходя к ней. На танцовщице был белый шелковый вечерний костюм с жемчужным ожерельем. Волосы красиво ниспадали на плечи. — Ты прекрасно выглядишь сегодня!
Пруденс едва успела поблагодарить, как Моника стала знакомить ее со своими друзьями, собравшимися около камина. Габриэлем — стройным черноволосым мужчиной, чуть ниже ростом, чем Моника, одетым в шелковый костюм, сильно смахивающий на сценический. Соней — невысокого роста блондинкой, с розовыми щеками, длинным прямым носом и голубыми глазами. Она была в джинсах, босоножках и ярко-бирюзовом блузоне. И Генри — довольно высоким, стройным и темноволосым мужчиной, невероятные мышцы которого не могла скрыть легкая светлая тога.
Пруденс с нетерпением ожидала увидеть Колина.
Он пришел в легком твидовом костюме, блестящих модных ботинках и темном галстуке. Обняв Монику, поздоровался с остальными гостями. Пруденс села поиграть с котом.
— Как доехали? — поинтересовался Колин, все еще обнимая Монику.
— Габриэль гнал, как сумасшедший, — пожаловалась она.
— Я рад, что ты приехала, — сказал Колин. — Привела в порядок квартиру?
— К собственному удовольствию!
Он довольно хмыкнул.
— А почту привезла? Моника прикрыла рот ладонью:
— Ой, забыла! Прости меня, Колин! Я так носилась, что обо всем забыла. Да, Джоан звонила тебе вчера вечером.
Пруденс насторожилась.
— Джоан? — чувствовалось, что Колин сильно удивлен, хотя спросил достаточно равнодушно: — И что же она хотела?
'Голову одной молодой журналистки на блюдечке', — подумала Пруденс.
— Просила, чтобы ты ей перезвонил, — ответила Моника. — Сказала, что это очень важно.
Пруденс вздрогнула, испуганный кот соскочил с ее коленок и удрал.
Входили новые гости. Двигаясь им навстречу, Колин обронил через плечо:
— Для Джоан всегда все важно!
— Поболтаем, Пруденс! — предложила Моника, усаживаясь рядом на ковер. Она как-то особенно — очень приятно — произнесла ее имя. — Ну как, ты уже видела Хейли?
Пруденс почувствовала, что краска заливает ей щеки. Ладно! Проблему с Джоан Монтгомери она решит позже, а пока надо постараться взять себя в руки.
— Да, мы немного поговорили. К работе я приступлю только с понедельника, — ответила доброжелательно.
— Он не похож на медведя? — со смехом спросила Моника.
— Немного грубоват, — согласилась Пруденс, — но ведет себя вполне приветливо.
— Учти, ему слова поперек не скажи, — драматично предупредила Моника. — Впрочем, как и его сыну. Иногда они оба…
Она искала подходящее слово. И Пруденс, думая о своем, подсказала:
— Невозможны.
Моника коварно кивнула:
— Точно.
— Ты думаешь, что Хейли вскоре откажется от своего заточения? — поинтересовалась Пруденс и подумала, что ее вопрос прозвучал, как у репортера, ведущего новости.
Моника передернула плечами, и на них упал локон ее густых темных волос. Появился Генри с бокалом вина, тоже устроился на ковре. Видимо, они чувствовали себя вполне комфортно, а у Пруденс ныли колени. 'Танцоры, — подумала она, — заставили „меня вспомнить, что я теряю форму. В Нью-Йорке три раза в неделю по утрам играла в теннис. А здесь для упражнений придется взбираться на Бен-Кинлин'. При воспоминании о поцелуях Колина на вершине горы она начала опять краснеть и, чтобы скрыть смущение, быстро поднялась. Отойдя в сторону, постаралась внушить себе, что Колин Монтгомери — сын лауреата Пулитцеровской премии, владелец замка и квартиры в шикарном районе Эдинбурга. Он красив и знается с такими женщинами, как Моника Дежардин. Это так. И все-таки, почему же он поцеловал ее, секретаршу из Коннектикута? Впрочем, это можно просто объяснить — пользовался своим положением…
Она взяла бокал вина и крекер с паштетом. Обернувшись, едва не столкнулась со стройным мужчиной, с немыслимо светлыми волосами и живыми зелеными глазами. Он улыбнулся ей, при этом на его щеках образовались две симпатичные ямочки. Пруденс улыбнулась в ответ.
— Привет! — сказал он. Ростом мужчина был лишь немногим выше ее, но за счет стройности казался выше. Говорил на чистом лондонском диалекте. — Я — Чарльз Мартинс.
— Пруденс Эдвардс.
— Не припоминаю, чтобы я встречал вас здесь раньше, — проговорил он, поднимая бокал вина.
— Это потому, что раньше меня здесь не было, — весело ответила Пруденс.
— А, так вы из новеньких! Такие замечательные встречи происходят у нас каждый год перед открытием фестиваля в Эдинбурге. Но пожалуй, впервые за десять лет нет тумана. А откуда вы, Пруденс Эдвардс? Мне слышится американский акцент.
Она кивнула:
— Из Нью-Йорка.
— А что вы будете делать на фестивале?
— Посещать его, если повезет.
— Так, значит, вы не танцовщица, не музыкант, не актриса и не продюсер! Боже, вы начинаете нравиться мне больше и больше! — Он отпил вина и жестом пригласил Пруденс следовать за ним. — Так кто же вы?
Они отошли к книжным полкам. Прежде чем ответить, Пруденс съела крекер с паштетом.
— Что, если я скажу вам, будто я фанатичная домохозяйка?
— Я и не представлял, что такие еще существуют.
— Как ни странно, — произнесла она, легко улыбаясь. — Моя мама, например.
Чарльз Мартинс расхохотался:
— Вы гордитесь ею?
— Горжусь, — ответила Пруденс, ничуть не покривив душой.
— И вы тоже фанатичная домохозяйка?
— Нет.
— Не пошли по стопам мамы?
— Каждый делает свой выбор, — высказала Пруденс то, что и думала на самом деле. — Я новая секретарша Хейли Монтгомери. — После честных признаний ложь, кажется, прилипла к зубам.
Чарльз сел в одно из кресел, а она, отодвинув стул, устроилась напротив.
— Бедняжка, — состроил он физиономию. Пруденс засмеялась:
— Мне все так говорят! Я начинаю только с понедельника, но он уже выказал мне свое расположение.
— Имейте в виду, я сказал «бедняжка» не потому, что хотел вас обидеть. Просто мне думается, что работать с человеком, который десять лет продержал себя взаперти в замке, не очень-то веселенькое занятие.
— Значит, вы знали, где он скрывается? — спросила Пруденс из простого профессионального интереса.
Чарльз махнул рукой.
— Девять лет догадывался и один год знал. Мог бы продать эту информацию тысяче журналистов, но не посмел подложить свинью Колину и его отцу тоже. Человек имеет право на уединение, вы не думаете?
— Конечно. — Пруденс отпила вина, распрямилась и кашлянула. — А вы чем занимаетесь, мистер
