одних черепов с костями насчитал три штуки. Вообще, танки эти напоминали общественный забор, на котором каждый, кто хочет, может оставить память о себе.
Но палить во все стороны они, должно быть, умели, потому что колонна передвигалась среди ухабов из бывшего асфальта, и колдобин, вполне мирно, никто на нее не нападал, даже незаметно было, чтобы перепуганный враг собирался это сделать.
По шоссе, из-за его несовершенства, приходилось передвигаться неровным зигзагом, от одной обочины, до другой, — водители изо-всех сил старались, выбирали местечки поравней. Но таких было немного.
То и дело в кюветах попадались сгоревшие или проржавевшие до основания остовы машин, гнутые железки, бочки, деревянные пустые ящики, разорванные мешки и пожелтевшие от капризов погоды бумажки, которые беспризорно мотались под ветром, куда тот хотел.
Танк, замыкавший колонну, нещадно ревел в ушах двигателем и грохотал несмазанными гусеницами.
Люк на его башне был открыт, и на нем, свесив ноги внутрь, сидел танкист с измазанным соляркой лицом. На груди у него болтался бинокль, он время от времени подносил его к глазам, пытался что-то такое в нем разглядеть, — хотя трясло, и картинка, скорее всего, у него перед глазами металась со стороны в сторону.
Но бдительность… Прежде всего.
— Хорошо у вас, — сказал Иван водителю. — Ягоды, грибы, парное молоко.
— Ты же его не любишь, — сказала Маша.
— Какая разница… Я бы приехал к вам следующим летом отдохнуть. Вы как, дачников принимаете?
Водитель оглянулся и с интересом посмотрел на Ивана. Так засмотрелся, что пропустил очередную колдобину, и автобус изрядно встряхнуло.
— Чуть без рессор не остались, — сказал водитель, возвращаясь к своему непосредственному занятию.
Продолжил он только через пару минут. Наверное, собравшись с мыслями.
— Плохие времена, — сказал он, словно извиняясь, — покойники оживать стали.
— Да ты чего! — не поверил Иван.
— В прошлом году ничего такого не было. А с этой весны началось… Хорошо, что долго не живут. Оклемаются, поколобродят немного, и опять — покойники.
— Из могил встают? — испуганно спросил Иван.
— У кого силы хватит, может и из могилы. Все-таки метра полтора на них земли навалено. Я сам видел, как земля над ними ходуном ходит, так они стараются.
— Ночами по улице не шатаются?
— Мы хороним качественно. Гробы проволокой обматываем. И роем теперь поглубже…
— С чего это они? — негромко спросил Иван.
— Кто их знает. Они нам не рассказывают… Старики говорят: зла много в мире, вот Аллах людей так и решил наказать.
— Вы что ль много чего натворили? — спросил Иван.
— Мы-то здесь при чем? — не понял водитель. — Мы, как все. Не хуже других, но и не лучше. Ровно посередине… Не у нас одних покойники оживают. Везде. Везде одно и то же.
Так, без чрезвычайных происшествий, добрались до Усы, — а это, по ленивым подсчетам Ивана, было километрах в сорока от их деревни, не меньше.
Где-то за километр до места назначения, дорога стала получше, появились асфальтовые заплатки, — а еще ближе, когда вдали стали заметны трех и четырехэтажные дома, они приехали к контрольно- пропускному пункту.
Который, по внешнему виду, напоминал линию обороны где-нибудь на фронте. Поскольку справа и слева от перегородивших дорогу бетонных полос, за узкими амбразурами бетонных же толстых коробок, виднелись длинные стволы самых настоящих пушек, нацеленных на сопровождающие их караван танки.
Тут же слева расположился мотель, с большой площадкой для откровенно военной техники. Там стояло уже несколько танков, один из них был вообще очень большой, с четырьмя пушками на башне, несколько бронетранспортеров и машина с короткими трубами вместо кузова, — система залпового огня «Град». Так ее определил Иван, который хорошо разбирался в этих премудростях.
— Уса, — мирный город, — сказал водитель. — Проезд только с личным оружием. А то всякое бывает… В прошлом году ребята нажрались, их в кабаке обсчитали будь здоров, под это дело, — так они за мзду протащили в город краба, и сожгли этот кабак к черту. Пока кабак горел, они к нему пожарных не подпускали, чтобы выгорел дотла, — так занялись соседние дома. Пол улицы — как ни бывало… Теперь на КПП мзды не берут, но оброк подняли, с одного слона — пятьдесят баксов. Это же чокнуться можно.
— Что такое «краб»? — спросил Иван.
— Краб, — это такой огнемет на гусеничном ходу… Может струей поливать, метров на двести, а может и пульки кидать из напалма, тогда получается метров до восемьсот прицельно.
— Понятно, — сказал Иван с уважением.
Между тем, их танки, ревя и выпуская облака черного дыма, развернулись и поехали на стоянку. К машинам же подошли служивые в камуфляже и что-то выясняли у сопровождающих.
— Таможня, — сказал водитель, — посчитают слонов, мы расплатимся и — вперед… Вы как решили?
— Я — слон, — сказала Маша, — а он — нет.
— Тогда, парень, держи-ка пистолет и обойму к нему. Здесь, кто без личного оружия, тот слон. Личное оружие, — твой документ, запомни. Не потеряй… Если кто прицепится, говори, что из хозяйства дедушки Гафара. Тут же отстанут. Мы здесь — в авторитете.
— Можно я ее сам продавать буду? — спросил Иван, который решил с Машкой больше не разговаривать, раз она такая дура.
— Ваша воля, — сказал водитель. — Как сами захотите.
Формальности заняли минут тридцать, потом бетонные полосы, преграждавшие въезд в город, раздвинулись, и колонна въехала в Усу.
Это был настоящий город. С обычными пятиэтажками и детскими площадками во дворах. На которых резвились дети… Но были и отличия, которые бросались в глаза.
Например, наличие особняков. За высокими увитыми зеленью заборами.
Здесь тоже образовался несправедливый социальный контраст, — между бедными и богатыми. Как везде.
— Я не могу понять… — вдруг сказала Маша….
Иван напрягся, потому что, когда она не могла что-то понять, за последствия этого непонимания ручаться было нельзя. Чем дальше пробирались они по параллельному миру, тем непредсказуемей становились эти последствия.
— Неужели люди живут только ради домов, чтобы у них там, в их доме, все было?
— Я с тобой не разговариваю, — сказал он на всякий случай Машке.
— Ведь все несут в дом, — упрямо продолжала она. — Я не понимаю… Что-то там ремонтируют, переставляют, приколачивают, сажают, поливают, покупают для него, или грабят других, отбирают у них вещи, несут их в дом, готовят там, кушают, выходят из него куда-то, — все для дома, и все вокруг него… И всегда возвращаются обратно…
— Почему это плохо? — тактично не согласился водитель. — Там семья, дети, родители… Сам станешь когда-нибудь старым. Вот мне, тридцать два года, — у меня есть дом. Я знаю, что когда стану старым, не умру с голода, у меня будет своя постель. Дети мои к тому времени родят своих детей, — у меня будут внуки.
— Вот этого я не понимаю, — согласилась с ним Маша. — И это все?..
— Разве этого мало?.. — спросил водитель. — А что еще?
— Вы не обращайте на нее внимания, — не выдержал Иван, — она, перед тем, как ее продают, всегда
