— нет. Понимаете?.. Не из-за того, что я уродина. А потому, что мне по-фигу, есть у них кто-нибудь или нет. Меня это не колышет. У меня атрофировано стадное чувство… Я не умею завидовать.
Сначала вы мне понравились. Но вы — убийца… Я вчера весь день от этого переживала…
Я — убийца… Вот, кто я есть… Но я не убийца.
Я знаю: я — не убийца.
Я — командир.
Командир, — это когда появляются другие интересы, кроме личных. И приходится решать поэтому другие задачи. Другими средствами.
Командир, — это другой мир. Вернее, другая реальность в этом мире…
Здесь столько реальностей, что голова идет кругом. И в каждой, — хочется оправдать себя. Объяснить себе, что ты прав. И почему. И что так необходимо было сделать.
Есть же в реальности какие-то сгустки, какие-то узловые точки, — когда оказываешься в нужное время, в нужной точке… Тогда совершаешь нужное действие, единственно возможное.
От того, на какую кнопку там нажать, в этой точке и в это время, — зависит дальнейшее. Как все потечет дальше.
Я, командир, нажал нужную точку, — единственно верную.
При чем здесь, — убийца.
Про Сталина что-то никто не говорит, что он — убийца, хотя он убил, по подсчетам западных специалистов, больше пятидесяти миллионов человек. А по подсчетам наших, — так и все семьдесят.
Наоборот, им восхищаются, — за то, что он сплотил страну в единый железный кулак. И победил Гитлера… А тот был тоже не подарок.
Тот еще убийца.
Если бы пересилил, — перед ним бы поклонялись до сих пор.
Их единственной ошибкой было то, что они, как Гера, кошками гуляли сами по себе. Им бы объединится, этим двум гениям, — тогда бы они, вдвоем, точно бы потрясли бы мир. А не с каким-то там дерьмовым Муссолини, точной копией Жириновского.
— Я — не убийца, — сказал я Гере.
— Я знаю, — сказала она. — Поэтому не боюсь вас… Вы меня не убьете.
— Здравствуйте, — сказал я…
Она взяла и выдернула меня из своего «я», в котором я так хорошо пребывал.
Это надо же, — девчонка, толком ничего не понимающая в человеческих трагедиях и смертной тоске, — умудрилась какой-то чушью, которою я так как следует и не понял, вытащить меня в свою детскую реальность.
Я даже улыбнулся, сидя на кровати. Так это оказалось забавно.
— Дядя Миша, — сказала Гера, — дело в том, что когда любишь, тот человек, которого любишь, совсем не обязательно должен нравиться.
— Интересно, — сказал я, потряся немного головой, чтобы то наваждение, которое еще оставалось, развеялось.
— Вам не интересно, — сказала Гера, — вы просто ничего не можете понять. Это только я понимаю.
— Хорошо, — согласился с ней я. — Но тогда объясни мне что-нибудь… Чтобы и я понял.
— Конечно, — сказала Гера, — поскольку это непосредственно касается вас. Я постараюсь.
Я смахнул с табуретки джинсы, вместе с пистолетом и рубашкой, которую надо бы уже простирнуть, — все это свалилось на пол, и сказал Гере:
— Садись, не в дверях же вечно стоять.
Она осторожно и невесомо прошла по темноте, села на табуретке, сложив руки на коленях.
Сверчок пиликал и скрипел, должно быть, не приняв девушку всерьез. За непосредственную для себя опасность.
— У каждого человека есть недостатки. Ведь так, дядя Миша? Не бывает людей без недостатков?
— Конечно, — согласился я.
— В вас их, хоть пруд пруди…. Вы вообще какая-то темная личность. Неизвестно откуда пришли, неизвестно куда идете. И девушка у вас есть. Вы ее любите?
— Да.
— Вам хорошо вместе? Когда вы спите?
— Мы не спим.
— Дядя Миша, вы хотите сказать, что вы — мужчина, который без этого не может, и ни разу не спали со своей девушкой?
— Да.
— Но вы хоть целовались?
— Нет, мы с Машей ни разу не целовались.
— Ну вы, дядя Миша, даете, — всплеснула руками Гера. — Вы врете…
— Нет.
— Ее зовут Маша, — сказала Гера.
— Я ее так зову. И — другие… У нее есть иное имя, настоящее. Но она не знает его сама.
— Какого цвета у нее глаза?
— Черные.
— Я так и знала. Она — ведьма… Она вас приворожила. Неужели вы не понимаете.
— Зачем?
— А ни зачем. Просто так… Ради спортивного интереса. Для многообразия впечатлений.
— Ты же, вроде, начала про мои недостатки.
— Ваши недостатки, продолжение ваших достоинств… Впрочем, я уже сама теперь не знаю.
— Как же так бывает, — спросил я Геру, — только что знала, и вот теперь уже не знаешь?
— Выходит, бывает… Ваша ведьма и меня сбила с толку.
— Гера, не называй ее больше так. Ты ее ни разу не видела, и не знаешь…. Я почему-то думаю, что вы бы подружились.
— Мы? — ахнула Гера.
— Конечно… Маша — брюнетка. Ты — блондинка. Вы замечательно смотрелись бы со стороны вместе.
Запах женщины.
В ночи.
Когда ты — мужчина.
А с неба спряталась — круглая Луна. В полнолуние. И ты, немного, — зверь.
Нечестно…
Никогда.
— Я подумала, — сказала Гера, — там, на чердаке. Я подумала: я люблю, но знаю, что вы мне совсем не нравитесь. И чем дальше, тем больше… То есть, я не слепая, — все вижу. Все чувствую… То есть, я отдаю себе отчет, в том, что происходит. И понимаю, лучше вас в моей жизни уже ничего не будет. Может, эта ночь, — самая лучшая ночь в моей жизни… Поэтому я пришла сюда, чтобы провести ее с вами… То есть, чтобы стать вашей.
Вы не думайте. В любви, каждый старается для себя. Я — знаю.
Я — стараюсь для себя. Вы не мучайтесь… Вы здесь не при чем. Только постарайтесь не обидеть меня… Хорошо?
— Никогда, — сказал я.
— Никогда, — прыснула Гера. — Это так смешно…
И, словно желая доказать, что между нами происходит юмористическая сценка, а мне нельзя верить, по крайней мере, в моем категорическом заявлении, — она встала с табурета и переселилась ко мне на постель.
Села рядышком, аккуратно, по-прежнему, сложив руки на коленях. И — замолчала…
