поле, как к нам прибыл огромный торт с поздравлениями – везде, где я воевал, появлялись эти торты, обычно с «Т-34» из сахарной глазури и надписью, в которой было указано число уничтоженных мной к этому времени танков. На этот раз на торте красовалась цифра «320».
Общая ситуация здесь следующая: в районе Тукумса мы предприняли наступление, чтобы восстановить прерванную связь с остальной частью Восточного фронта. Прорыв осуществляется штурмовой группой под командованием весьма отличившегося полковника графа Штрахвица и идет успешно. Советы, однако, предпринимают постоянные атаки, чтобы отодвинуть наш фронт на востоке Курляндии. Этот сектор долго был шипом, упиравшимся в их бок. По это причине немецкие солдаты обороняют его с невиданной храбростью, несмотря на огромный перевес сил у противника. В данный момент сектор снова подвергается необычно сильному давлению. Чтобы его уменьшить, фельдмаршал Шернер обращается к нашей помощи. Во время первых же вылетов мы обнаруживаем, что фронт здесь не будет сильно меняться – русские укрепляют свои позиции и камуфлируют их. Зенитные батареи хорошо размещены и повсеместно достаточно сильны. Активность противника в воздухе не стихает и довольно высока. Мы видим орды вражеских истребителей и совсем немного наших собственных подразделений, поскольку снабжение совсем плохое. А запасы бензина, бомб и оборудования должны быть легко доступны, когда они нам требуются, – и им нужно много места. Еда здесь стоит дорого, везде, куда мы летаем: и на востоке, и на юге котла, на фронте у Тукумса, и на главном фронте, где идет русское наступление на Дерпт, имеющее цель захватить Таллин. Сделав несколько вылетов, мы успешно уничтожаем большой моторизованный конвой, в который входит множество танков. Конвой шел на Дерпт – но теперь наступление остановлено, и теперь армия может закрепиться. Откуда русские берут такие бесконечные массы людей и техники? Этого понять совершенно невозможно. Грузовики, которые мы уничтожаем, по большей части американского происхождения. Иногда мы видим небольшие группы «шерманов». Русским даже не нужны эти американские танки, поскольку их собственные лучше приспособлены к русским условиям и их число огромно. Это несметное количество техники приводит нас в замешательство, а часто и в уныние.
Мы часто встречаемся с произведенными в Америке самолетами, особенно с «аэрокобрами», «кинг- кобрами» и «бостонами». Американцы серьезно помогают своему союзнику с грузовиками, но особенно сильно с самолетами. Но в их ли интересах давать русским столько помощи? Мы часто спорим по этому поводу.
Однажды ночью, в половине второго, меня будит лейтенант Вайсбах, офицер разведки нашей эскадрильи. Фельдмаршал Шернер хочет со мной срочно поговорить. Уже долгое время я отключаю на ночь телефон, поскольку вылетаю рано и должен выспаться. Потому все ночные звонки получает офицер разведки, который не обязан вылетать рано утром, но для фельдмаршала я всегда на проводе. Он, как всегда, сразу приступает к делу:
– Вы не можете вылететь немедленно? Прорываются сорок танков с моторизованной пехотой. Наши фронтовые подразделения не могут остановить их своими силами и хотят закрыть брешь этим вечером. Но русские далеко углубились в наши позиции; нужно немедленно атаковать их, чтобы остановить распространение из зоны прорыва. Если не сделать этого, то русские могут нанести огромный урон нашим линиям снабжения в тылу армии.
Повторяется старая история. Я нахожусь у Шернера достаточно долго, чтобы не удивляться подобным новостям. Наши братья по оружию на земле отсиживаются в окопах и позволяют танкам проходить в тыл, а мы должны таскать каштаны из огня. Они оставляют нам разбираться с танками в их тылу, надеясь закрыть брешь этим же вечером или через два дня, чтобы таким образом обезвредить прорвавшиеся вражеские силы.
Здесь, в Курляндии, это особенно важно, поскольку крупное проникновение противника может привести к краху всего фронта.
После недолгого размышления я говорю фельдмаршалу:
– Сейчас очень темно, и боевые вылеты не имеют шансов на успех, поскольку мне нужен дневной свет для атак на танки и грузовики. Я обещаю взлететь на рассвете со своей 3-й эскадрильей и противотанковым звеном в тот квадрат на карте, который вы мне укажете. После этого я немедленно вам позвоню, чтобы сообщить, как обстоят дела.
Красные проникли на запад в районе озер, и сейчас их танковый клин движется по дороге между двумя озерами. Я прошу лейтенанта Вайсбаха собрать доклады о погоде по телефону из всех возможных источников. Нужно разбудить пилотов, чтобы еще в сумерках мы взлетели, а с первыми рассветными лучами уже были над целью. Я отдаю короткие инструкции штурманам по телефону – и дальше все идет автоматически. Что уже выполнялось сотни раз, можно повторить и во сне. Повар сам знает, как готовить кофе. Главный механик знает до секунд, когда наземный состав должен выстраиваться на аэродроме, чтобы починить самолет. Все, что необходимо, – это отдать короткий приказ звеньям:
– Первый боевой вылет в 5.30.
Ранним утром над аэродромом на высоте примерно 50 метров висит густой туман, но из-за срочности нашей задачи мы взлетаем. На юго-восток мы движемся на небольшой высоте. К счастью, местность здесь ровная, в противном случае полет был бы невозможен. Видимость не больше 400 метров, особенно из-за того, что еще не рассвело. Мы летим примерно полтора часа, как вдруг туман опускается почти до земли – из-за того, что мы уже долетели до озер. Я даю приказ на перестроение, из-за трудностей, связанных с полетами на высоте 50–70 метров. Ради безопасности мы летим в ряд. Я едва вижу самолеты – они движутся в облаках и время от времени исчезают в тумане. Успешную атаку в таких погодных условиях осуществить невозможно. Мы можем бросать бомбы лишь со столь малой высоты, на которой возникает риск быть поврежденными осколками. Это пользы никакой не принесет, и потому я отдаю приказ вернуться. Простое пребывание в зоне цели никому сегодня не поможет. Я рад, когда последний самолет приземляется благополучно. Когда я звоню фельдмаршалу, он говорит, что получил такой же доклад о метеорологической обстановке с линии фронта.
Наконец где-то ближе к девяти часам слой тумана над аэродромом немного рассеивается и поднимается до 400 метров. Я взлетаю с противотанковым звеном, в сопровождении 7-го звена, которому достанутся цели, требующие бомбардировки. Мы летим на юго-восток, и туман снова густеет. Скоро мы спустились до высоты 50 метров, видимость просто фантастически плохая. Наземных ориентиров не видно, и потому я лечу по компасу. Начинается район озер, погода остается отвратительной. Я еще не достиг места русского наступления, которое указал мне фельдмаршал, – я подбираюсь к нему по дуге, чтобы, выйдя из пике, сразу двигаться к собственному аэродрому. Это необходимая предосторожность для столь скверной погоды. Если силы противника и в самом деле столь сильны, как это мне сообщено, наверняка русские имеют соответствующее противовоздушное прикрытие. Не может быть речи о том, чтобы подойти к цели под прикрытием холмов или деревьев, поскольку на цель я выхожу со стороны воды, соответственно при выборе тактики следует принимать во внимание противовоздушную оборону. Мы не можем прятаться и в облаках, поскольку при атаках со столь малой высоты есть угроза столкновений при полете большими подразделениями. Помимо того, пилотам придется следить, чтобы не столкнуться с соседом, а это мешает концентрироваться на своей цели.
Мы летим с юга низко над водой. Еще темно и пасмурно, впереди я не вижу ничего дальше 70–80 метров. Внезапно я замечаю прямо по курсу черную движущуюся массу – это дорога, танки, машины, русские. Я сразу кричу: «Атакуем!» Тут же противовоздушная оборона начинает яростный огонь, сосредоточенный на моей машине, из спаренных и из счетверенных зенитных установок. Вспышки от выстрелов ярко освещают все вокруг в этом густом тумане. Пролетая на высоте 30 метров, я попадаю в самый центр этого осиного гнезда. Не лучше ли мне убраться отсюда? Другие самолеты летят справа и слева, и огонь по ним меньше. Осуществляя противозенитный маневр, мне приходится делать бешеные повороты, чтобы в меня не попали. Я стреляю не прицеливаясь, поскольку это уже второстепенная задача; если не уделять главное внимание противозенитным маневрам, меня собьют наверняка. Но вот я вылетаю на грузовики и танки, чуть поднимаю самолет и парю над ними – каждую секунду я жду катастрофы. Все это кончится плохо; моя голова столь же горяча, как и металл, что со свистом летит мимо моей машины. Через несколько секунд раздается громкий стук. Гадерманн истошно кричит: «Мотор горит!» Попадание в двигатель. Мотор заметно теряет мощность. Языки пламени уже лижут кабину.
– Эрнст, выбрасываемся. Я немного наберу высоту, чтобы мы улетели как можно дальше от русских, я видел неподалеку отсюда несколько наших парней.
