«Жигуленок» явно не стремился увозить меня от своих законных владельцев. Несмотря на все мои пришпоривания, акселератор упорно отказывался наращивать обороты, а коробка передач отзывалась на каждое переключение скорости негодующим скрежетом. Приходилось без конца подкачивать газ, делая искусственное дыхание глохнущему двигателю, и это занятие надоело мне раньше, чем по-ослиному упрямому «жигуленку». После десяти минут таких мучений, бросил я его в первом попавшемся дворе и пошел дальше пешком, шурша на ходу пакетом с щедрым уловом. Когда его содержимое перекочевало в мои карманы, настроение у меня настолько улучшилось, что передвигался я дальше чуть ли не вприпрыжку.
Добравшись на попутке до Беговой, я набил в ближайшем магазине пакет провизией, спустился в метро, а через некоторое время благополучно поднимался по лестнице эскалатора в здание Курского вокзала. Ожидающие, отъезжающие, прибывающие, праздношатающиеся – лавируя между ними, я нашел кучку квартиросдатчиков и выбрал среди них нетрезвую бабенку, предлагающую комнату прямо на Садовом, напротив вокзала. Это устраивало меня во всех отношениях, поэтому, даже не торгуясь, я предложил:
– Вперед. Показывайте свои апартаменты.
– А вы паспорт покажите. – Бабенка строго прищурила тот глаз, который не был отягощен внушительным фингалом. – У нас сейчас с этим строго. Террористов развелось, что твоих тараканов.
– На вашей жилплощади, кстати, насчет тараканов как? – не менее строго осведомился я. – Небось едят поедом невинных командированных?
Силясь найти уклончивый ответ, бабенка сразу забыла про паспорт, а когда я как бы от нечего делать принялся перебирать в руках денежные купюры, так и вовсе потеряла бдительность. Мы вышли из стеклянных дверей вокзала и вскоре уже шагали вдоль шеренги коммерческих ларьков в направлении Садового кольца. Взгляд моей спутницы скользил по проплывающим мимо витринам с таким выражением, словно ее уводили на расстрел, так и не выполнив ее последнего желания. Оно, это заветное желание, настолько отчетливо читалось в глазах бабенки, что я смилостивился и протянул ей немного денег:
– Держите в счет квартплаты. Я вижу, вам не терпится что-нибудь прикупить по хозяйству.
– Ага, по хозяйству.
На минуту воспрявшая духом бабенка отлучилась, а когда присоединилась ко мне вновь, ее сумка отзывалась на каждый шаг бодрым звяканьем бутылок.
– Телевизор в квартире имеется? – спросил я, когда мы пересекли улицу и сразу за кассами предварительной продажи билетов свернули во двор.
– А как же? – изумилась бабенка, словно речь шла о стакане, без которого водку хлестать не слишком удобно. – Вечером милости прошу ко мне. Сегодня «Афоню» повторяют по «Нашему кино». Видели «Афоню»?
– Да уж навидался, – подтвердил я, проникая в указанный подъезд. – У нас без Афонь никак. Куда ни сунься, везде обязательно на Афоню наткнешься. Достали! Так что вечерняя культурная программа у нас намечается другая.
– Интересно какая же? – Бабенка, поднимавшаяся по лестнице подъезда первой, попыталась вилять задом, что в ее нетрезвом состоянии было чревато падением.
– Будем смотреть новости, – охладил я ее пыл. – Надеюсь, вы интересуетесь политической жизнью страны?
– Конечно, – согласилась она, отмыкая двери. – Слежу за последними событиями. Постоянно. – С этими словами она ворвалась в квартиру, помчалась в кухню и крикнула оттуда: – Вы заходите, я сейчас. Только руки помою. Машинально прислушиваясь к отдаленному бульканью отнюдь не водопроводного происхождения, я невесело осмотрел прихожую с ободранными обоями. Выглядела она так мрачно, словно кому-нибудь было суждено повеситься тут от тоски.
– А вот и я! – обрадовала меня бабенка, вытирая почему-то не руки, а рот. – Можно смотреть вашу комнату.
Смотреть, в общем-то, было не на что да и не очень-то тянуло. Уплатив за две недели проживания, я с легким сердцем отпустил хозяйку, а сам обстоятельно перекусил и отправился на поиски телевизора. Он обнаружился в соседней комнате, где, как ни странно, присутствовало нечто вроде уюта. Надо полагать, приютившая меня бабенка распивала спиртные напитки исключительно на кухне, а здесь притворялась сама перед собой добропорядочной домохозяйкой, занимающейся перед телевизором рукоделием. Впрочем, в настоящий момент клубки ниток и спицы валялись на столе без дела. Не вязала бабенка – ни теплых шерстяных носков на зиму, ни просто лыка. Похрапывала на кровати, совершенно выпав из общественной и политической жизни. Так что просмотром новостей я занялся самостоятельно.
Как я и предполагал, колоритная фигура Дубова все еще представляла для телевизионщиков некоторый интерес, тем более что он снова оскандалился. Сообщения о его задержании были переданы по всем четырем каналам. В вину Дубову вменялось учреждение и финансирование профашистской организации, но звучало это совершенно неубедительно, особенно когда на экране показали стайку растерянных молоденьких парнишек. Кто шмыгал носом, кто наивно хлопал глазами, но все они рассказывали одну и ту же милую байку. Мол, отдыхали дружным коллективом в спортивно-оздоровительном лагере под Москвой, пока на них не напали грубые злые дядьки, вооруженные до зубов. Их били (синяки демонстрировались крупным планом). Над ними измывались (сорванные с парнишек повязки, валяющиеся на траве, снимали издали, чтобы ненароком не промелькнула красноречивая символика «Патриота России»). Короче, было ясно, что дело темное.
Два раза не очень трезвого Дубова коротенько проинтервьюировали где-то на улице, один раз он ненадолго возник в студии, но в основном от его лица говорил картавый адвокат, который каждое свое обращение к возмущенной общественности начинал одной и той же блистательной фразой: «Что касается так называемого дела, наспех сфабрикованного по указке известных силовых структур, то могу заявить только одно: это просто фальсификация, понадобившаяся кое-кому для сведения счетов с очередным известным оппозиционером, не угодившим властям…» Адвокат грозился вчинить прокуратуре иск за незаконный обыск и задержание своего клиента и нагло требовал у неизвестно кого обнародовать выдвинутые обвинения. Сменявшие его репортеры, все как один встревоженно запыхавшиеся, напоминали зрителям, что Дубов все еще пользуется депутатской неприкосновенностью и уже освобожден из-под стражи до специального заседания нижней палаты. Никакой членораздельной информации об истинной причине задержания Дубова не последовало. И, уж конечно, скандал никак не связывался с террористическим актом на Пушкинской площади.
Между тем трагедия не успела забыться, пока я отсутствовал в большом мире. Под конец одного из выпусков новостей телеведущая напомнила зрителям, что 6 сентября состоится день независимости Ичкерии, в честь которого чеченские боевики могут натворить много разных бед. Первой отреагировала на сообщение моя насквозь проспиртованная квартиросдатчица, очнувшаяся у меня за спиной.
– Опять чего-нибудь взорвут, черти нерусские, – просипела она. – Лично я шестого сентября из дому ни ногой и вам тоже не советую.
Я хотел было поинтересоваться, не подвигнет ли ее на подвиг истощение водочных ресурсов, но внезапная догадка, промелькнувшая в моем мозгу, заставила меня прикусить язык. День независимости Ичкерии, которым начали загодя стращать обывателей, являлся для Дубова отличным поводом осуществить те туманные угрозы, которые я от него слышал. Любой террористический акт, который, не приведи господь, произойдет шестого сентября, будет автоматически приписан чеченцам, и тогда Дубов пошлет на убой несколько сотен юных «Патриотов России», чтобы устроить на их костях дикую политическую свистопляску. Я понятия не имел, действительно ли подобная заваруха может привести к перевороту в стране. Но, даже если это были просто бесперспективные планы рвущегося к власти эгоманьяка, взрыв намечался самый настоящий, реальный. А те люди, которых размечет в клочья, даже не узнают, ради какой красивой идеи они погибли. Если это называлось возрождением России, то лучше бы ей хиреть потихоньку на задворках истории.
– Наконец-то похолодание обещают, – обрадовала меня бабенка, которая, в отличие от меня, благоговейно выслушала прогноз синоптиков, интересуясь погодой не только в Москве, но и на Курильских островах. – Спасу нет от этого пекла адского.
– Настоящее пекло еще только намечается, – задумчиво пробормотал я.
– Так сентябрь же на носу! – не поверила бабенка.
– Вот именно, что сентябрь. – Я закурил, стараясь в сердцах не перекусить сигарету пополам, и тут же
