услышал негодующее:
– Дымить на балкон! Нечего меня травить в родном доме!
Бабенка хотела прожить еще очень долго, чтобы выпить свое море дрянной водки. Облокотившись на перила балкона, я втягивал дым так жадно, словно одна из затяжек должна была подсказать мне способ предотвратить беду. «Взрыв» в Интернете, обещанный Иришей, должен был произойти слишком поздно. Настоящий – в людном районе Москвы – гораздо раньше. Надеяться, что все уладится само собой 12 сентября, я уже не мог.
А что я мог? Добраться до Дубова теперь, когда я превратился для него во врага номер один, шансов у меня не было. Натравить на него чеченцев, не располагая доказательствами его вины, я тоже не рассчитывал. Звонить во все колокола, привлекая к себе нездоровое любопытство МВД или ФСБ? После всех дел, которые я наворочал за несколько последних дней, это было равносильно самоубийству. Да и смысла в этом не было. Неизвестные мне серьезные люди уже попытались засадить Дубова за решетку, и чего они добились? А ни хрена! Людей, которые вхожи в швейцарские банки и московский Кремль, так просто не сковырнешь.
Кремль! В понедельник, то есть послезавтра, Дубову назначена аудиенция в Кремле! Я отлично помнил телефонный разговор, при котором мне довелось присутствовать. Прием состоится в десять часов утра, причем входить и выходить в святая святых отечественной политики Дубову придется через Кутафью башню, оставив свой роскошный «Мерседес» на стоянке. Следовательно, возвращаться он будет пешком, что так сильно его возмущало во время уточнения протокола встречи.
Что ж, номер дубовского автомобиля я не забыл. Кремль и нужную башню тоже надеялся найти с божьей помощью, хотя в столице ориентировался не так чтобы очень. Осталось только дождаться понедельника и сделать то, что я должен сделать. Во всяком случае, следовало попытаться…
Как всегда, когда решение было принято, я моментально успокоился. Настолько, что не стал прикуривать третью сигарету от окурка второй, а вместо этого принялся наблюдать за ночной Москвой, расстилавшейся подо мной. Никем не покоренная и не всеми любимая, она никак не желала угомониться после очередного суматошного дня. Ничто не могло остановить или повернуть вспять бесконечные потоки машин, проносящиеся мимо. Народу на тротуарах стало даже больше, чем днем, и нищие, цветочницы и лоточницы со своими опостылевшими всем бананами еще надеялись на какой-то счастливый случай, столь же наивные и покорные судьбе, как их московские собратья: воробьи, голуби да вороны.
Где-то проводились пышные иллюминации и презентации, возбужденно перекликались клаксоны лимузинов, бренчали ожерелья, звякали льдинки в наполненных бокалах. Никто точно не знал, кем задуман этот праздник жизни, в честь кого он устроен и кто же все-таки правит безудержным балом, которому конца и края не видно. Миллионы пасмурных зрителей наблюдали за веселящимися счастливцами, ожидая, когда же будет построена та самая улица, на которой будет и их праздник, общий, всенародный.
Утром в понедельник на меня было любо-дорого поглядеть. Хозяйка с бодуна даже не сразу опознала во мне своего постояльца и чуть было не принялась выяснять, кто я такой и что делаю на ее законной площади. Все воскресенье она посвятила культурному отдыху на кухне, поэтому немножечко выпала из действительности, и после этого потрясения ее до сих пор мягко покачивала невидимая хмельная волна.
Лично я накануне даже в пиве себе отказал. Зато на славу попарился в баньке, постригся и приоделся. Теперь все на мне было с иголочки, опрятное, ладно сидящее. Приобретая обновки, я старался следовать унифицированному стилю телохранителей при крупных шишках и теперь, придирчиво разглядывая себя в зеркале, с удовольствием убедился, что соответствую выбранному имиджу на все сто процентов.
– Хорош, – признала хозяйка, быстренько смотавшись на кухню «глянуть на термометр», как она выразилась.
– Ну и как температура? – поинтересовался я, поправляя узел галстука.
– Нормальная, – успокоила меня хозяйка, хрустя огурцом.
– Но сорока градусов, думаю нет, – предположил я с серьезным лицом.
– Откуда? Двадцать семь в тени.
Я соболезнующе хмыкнул:
– Водку хоть на солнце держи, хоть кипяти, градусов в ней не прибавится.
Оставив хозяйку обдумывать мои слова, я отправился выполнять задание, которое сам себе и поручил. Перед собой и ответ предстояло держать. С одной стороны, удобно, но с другой – себе не слишком-то нажалуешься на всякие объективные обстоятельства в случае неудачи.
Скоро я оказался на Манежной площади. Было еще только девять часов утра, поэтому я позволил себе небольшую экскурсию.
Убедившись, что стрельчатый вход в Кутафью башню отлично просматривается с другой стороны площади, я переместился туда и принялся прогуливаться по тротуару среди шагающих в разных направлениях людей. Наиболее оптимальным оказался маршрут от здания гуманитарных факультетов МГУ до троллейбусной остановки, и я успел изучить его до трещинок в асфальте, когда к большой автостоянке между Манежем и кассами Большого театра подрулил кортеж из трех черных автомобилей. Курс прокладывал толстозадый «БМВ», в арьергарде двигался джип, а посередке я моментально опознал дубовский «Мерседес».
Перед стоянкой все три машины притормозили. Из синхронно открывшихся дверей выбрались четверо мужчин в памятных мне костюмах бойцов невидимого фронта. Затем к ним присоединился Дубов, наверняка трезвый как стеклышко, но весь какой-то взъерошенный и ссутулившийся. Все вместе направились к входу в Кремль, а автомобили разъехались на заранее намеченные позиции. «БМВ» и джип рассредоточились рядом с Манежем. Расстояние между ними было около тридцати метров, а внутри наверняка присутствовала начинка из вооруженных людей. Из этого следовало, что Дубов будет ждать свой экипаж где-то на этом охраняемом пятачке. Его «Мерседес» зарулил на стоянку в гордом одиночестве и расположился там таким образом, чтобы можно было выехать на проезжую часть в считанные секунды.
Было ровно половина десятого. Я полагал, что снова увижу Дубова через час с небольшим. Он выйдет из какого-то высокого кабинета и, провожаемый бдительными взглядами офицеров службы охраны в форме рядовых солдат, отправится восвояси. Напыщенный, преисполненный чувства собственного достоинства и грандиозных планов. На ходу подаст знак одному из своих бодигардов, тот пробежится пальчиком по клавишам сотового телефона и велит водителю «Мерседеса» подъезжать к торцу Манежа. Точка. На этом, как надеялся я, должна была закончиться и его скандальная карьера, и жизнь, назвать которую светлой повернется язык разве что у какого-нибудь перебравшего соратника Дубова на поминках в его честь. Что ж, главный «Патриот России» сам выбрал меня сочинителем своей биографии, и теперь только от меня зависело, каков будет у нее конец. Хеппи-энда не предвиделось. Уж слишком Дубов был противопоказан всему рядовому человечеству.
В начале одиннадцатого я щелчком отправил тлеющий окурок в урну и зашагал к приметному черно- дымчатому «Мерседесу». Чтобы познакомиться с водителем и как следует заговорить ему зубы, я еще вчера решил выдать себя за его коллегу, прикинувшись таким же шофером при крутом боссе. Эти люди крайне редко переживают своих недолговечных хозяев, а если такое и случается, то уже больше никогда не мнут седалищами дорогие кожаные кресла шикарных автомобилей. Профессиональный риск. Поэтому между личными водителями «шишек» существует нечто вроде клановой солидарности.
Дубовский извозчик вальяжно курил возле своей тачки, изображая из себя ее пресыщенного владельца. Хотя, будь оно так на самом деле, ему не пришлось бы торчать под открытым небом со своей сигаретой. Сидел бы, развалившись, внутри салона и вполуха слушал ненавязчивую музычку, наслаждаясь прохладой включенного кондиционера. Ан нет, выперся на солнцепек, опасаясь натрусить в «Мерседесе» пепла или забить его аристократический аромат табачным запахом.
Водителю было на вид лет двадцать пять, но ответственная должность успела наложить на его физиономию неизгладимый отпечаток сознания собственного достоинства и презрения к рядовым гражданам. От этого создавалось впечатление, что лицо парня отморозилось после анестезирующего укола и потеряло всяческую способность выражать какие-либо иные человеческие эмоции. Я подумал, что и жену свою, если таковая у парня имеется, он имеет точно с таким же напыщенным видом. И супчик хлебает с каменной рожей, и на унитазе ее сохраняет по привычке. Еще бы! Не какой-нибудь хрен с бугра, чтобы личико понапрасну мять.
