скрипучих седлах. Одежды их - пурпурный виссон царя и холщовая длиннополая рубаха Спитамы - медленно покрывались желтоватой пудрой пыли. Царь подремывал и клевал носом, а пророк не спускал глаз с радужной пленки, мелькающей в сплетении мутных струй. Изредка спешиваясь, внимательно присматривался он к травам, буйно разросшимся на орошаемых рекой землях, улавливая незаметные для других изменения в окраске голубовато-серебристой полыни, сухого дрока, ромашки или золототысячника. Но больше всего привлекали его мясистые стебли мандрагоры и красные пупырчатые островки солярок в местах, где близко подходила к поверхности горькая вода пустыни.
- Теперь скоро. - Спитама догнал шахиншаха и, схватив за уздечку, повернул вороного в сторону от речного русла.
- Чего? Куда? - испуганно встрепенулся Виштаспа.
- Туда. - Пророк света махнул в сторону холмов, пыльно туманящихся уже в знойных воздушных потоках.
Солнце неудержимо плыло к зениту. Сухо трещали бесчисленные кузнечики. Сонными бликами слепили петляющие средь каменных завалов ручьи.
В том месте, где желто-белые гладкие валуны были черны от жирной копоти, а трава разошлась, обнажив мертвую грустно-серую землю, царь и Спитама простились с рекой и поскакали в пустынную степь. Они шли по темному, словно выжженному пожаром следу, вдоль которого не росла даже вездесущая верблюжья колючка.
Вороной испуганно заржал и сделал попытку подняться на дыбы, но царь укротил его, натянув поводья.
- Он что-то чует, - сказал Виштаспа.
- Погоди, скоро и до тебя долетит дух земной крови.
Все реже встречались теперь заросли тамариска и черный саксаул, гулко цокали подковы по растресканным, обожженным такырам, медно блестевшим под страшным полуденным солнцем. Попрятались ящерицы, забились в глубокие норы змеи, и только черные, похожие на пауков каракуртов жучки продолжали шнырять меж камней, покрытых темным лаком пустыни и побелевших шаров колючки.
Все явственнее проступала темная лента в песках. Копытный след медленно наливался густой, дурно пахнущей грязью.
- Теперь и я чувствую. - Виштаспа гадливо поморщился. - Нам еще далеко?
Они взобрались на холм, откуда открывалась бескрайняя дымящаяся равнина.
- Смотри, шахиншах, - благоговейно прошептал Спитама.
Царь увидел ямы, наполненные маслянистой жижей, грязевые озера, в которых тяжело пробулькивались гигантские пузыри, трещины, откуда вырывались шипящие струи пара. Горячий воздух над равниной дрожал и переливался, отчего дальние синеватые кряжи коробились и смещались, словно отраженные в подернутой рябью воде.
- Обиталище дэвов! - ужаснулся шахиншах. - Я поражен! Почему у меня в Балке не знают об этом месте?
- Люди ленивы и нелюбопытны, государь.
- Все?
- Я говорю о тех, в чьих сердцах не пылает божественный огонь Ахуромазды. Запомни же эту долину, шахиншах. Запомни жестокий запах черной крови земной. Ради нее прольются реки человеческой крови.
Солнце жирно отсверкивало в горячей грязи. Виштаспе померещилось вдруг, что золотой нестерпимый блеск сменился густым и алым. До самого горизонта дымилась пропитанная кровью земля.
- Пойдем, государь, - тихо позвал его Спитама.
Они спустились с холма, ведя за собой лошадей.
- Что это?! - Царь закрылся руками от ударившей в лицо струи горячего смрада.
- Дыхание недр, - ответил Спитама, приседая над трещиной, откуда хлестал хорошо различимый газовый вихрь. Камни вокруг запеклись пузырями коричневой пены. - Здесь властвует Ахроменью, и только всеочистительный огонь способен освободить от его заклятия. Смотри же, о повелитель персов!
Спитама выпрямился и, погладив кобылку, полез в хурджум. Он вынул завернутый в льняную тряпицу кувшинчик и бережно поставил его на землю. Узкое горлышко кувшина закрывала причудливая пробка в виде бронзового стержня с серебряным шариком на конце. Затем он стянул с пальца кольцо, блеснувшее раскаленным угольком камня. Сняв шарик, надел кольцо на стерженек и вновь привинтил серебряную шишечку. Поймав в гранях камешка солнечную искру, нацелил ее на скважину. Тончайшая световая игла ударила в трещину, откуда, хрипя, вырывался воздушный поток. Мелькнула красная вспышка, прозвучал негромкий хлопок, и бледное пламя заплясало перед царем.
- Ты поджег воздух? - отшатнулся Виштаспа. - Зачем ты сделал это, искуснейший из магов?
- Здесь станут поклоняться огню. Повсюду распустятся такие огненные цветы. - Спитама широко развел руки, словно стремился обнять весь мир. От Азербайджана до Хорезма, от Балка до гор, где живут пушты.
- Но твое колдовское пламя не освещает, - царь потянулся к огню и тотчас же отдернул руку, - хотя и жжется.
- Что все земные огни перед сиянием Митры! - усмехнулся пророк и, прищурившись, глянул на солнце. - Зато в ночи этот факел станет указывать путь. - Он наступил ногой на шуршащий ком перекати-поля, который гнал мимо медленный ветер. - Вот так! - Спитама нагнулся и подбросил сухую траву к факелу. Она вспыхнула желтым трепещущим светом и вмиг истлела почти без дыма, не оставив золы.
- Ты показал мне великое чудо! - Виштаспа скрестил руки на груди. Мое сердце склоняется к твоей Авесте, пророк. Я щедро одарю тебя.
- Ты уже наградил меня, шахиншах. - Спитама поклонился до земли. Ахуромазду почти, а не слугу его. Построй здесь храм.
- Клянусь, что сделаю это! - воскликнул с горячностью царь. - Но прежде я возведу огненное святилище у тебя на родине...*
_______________
* Ныне древний храм огнепоклонников под Баку превращен в музей.
Впрочем, легенда о том, что он построен по указанию Виштаспы
(Гистаспа), весьма сомнительна. Столь же противоречивы и описания
'чуда' с огнем, которое совершил пророк Ахуромазды. Мусульманские
писатели Касвини и Ибн-аль-Ахтир утверждают, что 'в руках его был
огненный шар, которым он играл, и огонь не жег его'. Сцена, достойная
арабских сказок, которую трудно расценить всерьез. Фирдоуси в
бессмертной поэме 'Шахнаме' говорит уже о более реальных вещах:
кадиле или чаше с огнем, которую Спитама будто бы поднес царю в
подарок. Великий поэт, правда, называет чашу 'райской', но мы склонны
видеть в этом лишь поэтический образ, не более. Следует помнить
также, что Спитама происходил из страны, богатой нефтяными
источниками, и не раз, надо думать, видел подожженные молнией газовые
факелы. К тому же, если верить пехлевийским текстам и отрывкам
'Динкарды', дошедшим до нас, он был человеком высокой учености
(недаром в Иран для встречи с ним приезжали великие мужи Греции, в
частности Пифагор) и, конечно же, знал о всевозможных огненных
эффектах, достигаемых химическим путем. Огненосный же камень в кольце
его ученики называли 'Глазом Мазды', а приверженцы древней ереси
'Оком Многорукого Дэва'.
- Щедрость твоя безмерна, владыка...
- А теперь в Балк! - Виштаспа сунул ногу в стремя.
- Повремени, шахиншах, - остановил его Спитама. - Я вижу, ты очень любишь своего коня?
- Черный Алмаз для меня дороже всех земных сокровищ! - Царь поцеловал вороного в белую звездочку на лбу. - Он дважды спасал меня от смерти.
