- И про него, хотя слышу о нем впервые в жизни, и про Дузе, который...
- Это женщина.
- Тем паче.
- Но по одному мановению пальца Фомы Андреевича готовая отречься от родного отца.
- Ковский ей не отец.
- Тем хуже. Одним своим существованием он угрожает всей этой шайке лизоблюдов и бездарей, этим кипучим бездельникам, которые ничего не дали науке и никогда не дадут.
Люсин краем глаза глянул на Сударевского. Марк Модестович уже не улыбался.
- Положим, вы правы, - Люсин подошел к Сударевскому и облокотился на каменный подоконник, на котором стояли горшки с растениями, - и Ковский всем здесь мешал, включая вас. Но тогда я иначе сформулирую вопрос: считаете ли вы кого-нибудь из названных и не названных вами лиц способными причинить Аркадию Викторовичу физический вред?
- Убить, что ли?
- Не обязательно. - Люсин попробовал рассмеяться. - Похитить, скажем...
- Бред какой-то! - махнул рукой Сударевский. - Если говорить серьезно, то никто из тех, кого я знаю, включая меня самого, не убивал и не похищал шефа. Склочники и завистники мелкого пошиба редко поднимаются до высоты Сальери. Они пишут письма, порой анонимные, сплетничают, наушничают, бросают черные шары на ученом совете - все это так, но физическая расправа? Фи! На это они - вы употребили точное слово - просто не способны. Ведь ко всему они еще и трусы, ограниченные, трусливые людишки с комплексом неполноценности и безмерным аппетитом. Конечно же, я шутил, отвечая на ваш вопрос. Наши научные жучки непричастны к исчезновению Аркадия Викторовича. Но вы спрашивали меня о врагах, и я назвал их. Вы интересовались личностью шефа, и я обрисовал вам атмосферу, в которой он работал и жил.
- Я так и понял вас, Марк Модестович... Покинем же - мысленно, разумеется, - стены столь милого вам учреждения и попробуем выйти на более широкий оперативный простор. Не возражаете?
- Готов приветствовать любой мысленный эксперимент.
- Тогда скажите мне, не был ли связан ваш шеф с людьми, которые интересовались драгоценными камнями не столько в плане научном, сколько... как бы это поточнее сказать... в потребительском?..
- Не продолжайте, Владимир Константинович, - остановил его Сударевский. - Я понял, что вас интересует... Насколько я знаю, Аркадий Викторович не имел никаких дел с контрабандистами, фальшивомонетчиками и нечистыми на руку ювелирами. Здесь можете не искать, не тратьте понапрасну силы и время.
- Но чудес ведь не бывает...
- Как знать? - пожал плечами Сударевский. - Аркадий Викторович, например, умел делать многое из того, что простые люди относят к области чудес.
- Не скрою, что вы разбудили мое любопытство.
- Охотно удовлетворю его, но только потом не жалуйтесь, что я напустил туману и сбил вас с верного следа. К тайне запертой комнаты это не имеет никакого отношения.
- Какой запертой комнаты? - мгновенно отреагировал Люсин.
- В Жаворонках, Владимир Константинович. Об этом весь институт гудит.
- Ах, вот как! Ну что ж, вполне естественно... Нет тайного, которое бы не стало явным. Рассказывайте же, Марк Модестович, не заботясь о том, что может пролить свет на события в Жаворонках, а что нет. 'Экс пэде Хуркулем', как говорили древние римляне. 'По ноге узнаем Геркулеса': по части восстановим целое... Я жажду чуда. Помните артиста Кторова в 'Празднике святого Иоргена'?
- Смутно... А чудеса, Владимир Константинович, творятся вон за той дверью. Не угодно ли?
- Вы, очевидно, подразумеваете чудеса науки?
- А вам хочется чего-то иного? В исследовательском-то институте?.. Пройдемте в лабораторию, и я покажу вам наши камеры, в которых совершается таинство, могущее повергнуть в священный трепет любого из великих алхимиков от Агриппы до Парацельса.
- Это который же Парацельс? - Люсин поспешил блеснуть эрудицией, существенно обогатившейся в деле с ларцом. - Теофраст Бомбаст?
- Еще и фон Гогенхейм, - не преминул уточнить Сударевский.
- Я с удовольствием посмотрю, как растут кристаллы.
- Это и в самом деле интересно. Зарождение и рост кристалла напоминают интимнейшие механизмы жизни. В наших камерах созревают странные плоды. Что перед ними гомункулус или философский камень! Так, пустая расплывчатая мечта. В сверкании затравки, на которую беспрерывно сыплется шихта, вам откроются неземные ландшафты. Вы услышите музыку звездных сфер. Возможно, тогда вам станет понятнее, что я называю чудом.
- Сен-Жермен очаровал французского короля тем, что уничтожил пузырек газа в бриллианте.
- Вы удивительно догадливый и широкообразованный человек. Сударевский пристально посмотрел на Люсина, но, едва они встретились глазами, сразу же отвел взгляд. - Говорю искренне. Не в порядке комплимента.
- Научно-техническая революция затронула широкие массы милиции, пошутил Люсин.
- Я не знаю, как это делали Сен-Жермен и Калиостро, очаровавший фокусом с камнем весь бомонд в Митаве, но мы умеем заращивать газовые включения. Кристалл вырастает за счет присоединения к его поверхности атомов питающей среды. Это может быть раствор, расплав, газ. В последнем случае весь секрет сводится к тому, чтобы посадить молекулы газа на нужное место.
- В пузырек?
- Именно. Здесь особое значение приобретает чистота опыта. В ряде случаев нам приходится выдерживать и плавно изменять температуру в области двух тысяч градусов с точностью до десятых долей. Но это скучная материя, голая технология.
- Напротив! - запротестовал Люсин. - Ваш рассказ исключительно увлекателен. Я готов согласиться, что вы с Аркадием Викторовичем и впрямь умеете творить чудеса.
- Умеем. - Он устало прикрыл глаза рукой. - Все эти в высшей степени эффектные штучки являются лишь чисто практическим приложением нашего открытия... А с ним-то у нас и не благополучно.
- Зажимают?
- Не то слово. Поедом едят.
- Я не знаю такого случая, когда вражда на почтенной ниве науки вылилась бы в уголовное дело. - Люсин наклонился над письменным столом и, словно от нечего делать, чтобы только руки занять, принялся перебирать бумаги. - Не зарегистрировано у нас таких инцидентов, Марк Модестович. Но все, что связано с открытием, меня глубоко занимает. Я вижу здесь реальную возможность проникнуть во внутренний мир Аркадия Викторовича. Где же еще, как не в борьбе, проявляются во всей их полноте духовные качества человека, отличительные его особенности?
- Боюсь, что вы разочаруетесь. Борцом Аркадий Викторович был никудышным. Поразительно непробивной человек.
- Превосходно! Меня, видите ли, интересует только истина. Поэтому я равно приемлю и силу и слабость. Отрицательные качества столь же привлекают меня, как и достойные подражания.
- Что вы хотите? - спросил Марк Модестович, когда увидел, что Люсин выдвинул средний ящик письменного стола.
- Может быть, остались какие-то заметки личного характера? - Люсин бегло пролистал толстый, переплетенный в коричневый ледерин отчет. Не обнаружив никаких закладок, взял другой.
- Вряд ли вы здесь найдете что-либо интересное, - Сударевский прищурился.
- Боюсь, что у вас составилось превратное мнение об элементарных розыскных действиях. У нас иногда самая незначительная деталь, пустяк на первый взгляд, позволяет прийти к непредвиденным выводам.
- Поступайте как знаете. - Сударевский набрал воды в большую коническую колбу и занялся поливкой цветов. - Конечно же, вам надо все посмотреть... Просто мне стало как-то не по себе, когда посторонний человек... Одним словом, обидно и жаль. Извините, если оскорбил.
- Не оскорбили. Я-то ведь не сомневаюсь в правомочности и, что всего важнее, необходимости своих
