скандалу, от спектакля к выставке и обратно. Кажется, что мы немного красуемся друг перед дружкой своей утонченностью, осведомленностью, погруженностью в разные этакие высокие материи.
Она в ходе разговора как будто бы машинально снимает – вернее, чуть стаскивает – с меня носки. Потом подтягивает их обратно. То один, то другой.
Второй сон. Снимается кино
Война в Кремле. Стрельба, дым, люди бегают пригнувшись. Гранаты кидают, что-то кричат. А Кремль – на «Мосфильме». А вокруг всё спокойно. Трамваи едут, позванивая. Ходят люди в белых куртках и фуражках.
То есть тридцатые годы.
То есть эти съемки войны в Кремле происходят именно тогда?
Нет. Потому что снаружи – так сказать, еще более снаружи – ездят новые машины по Мосфильмовской, троллейбусы, высокий дом строится. То есть совсем наше время, сегодняшний день.
То есть сон про то, как сейчас на «Мосфильме» снимают фильм про то, как на «Мосфильме» в тридцатые годы снимают фильм про войну в Кремле.
Город
Через незнакомый город, вроде Новгорода Великого, я иду вдвоем с женщиной. Кто она? Немножко похожа на Олю, но точно не она. Идем быстро. Она говорит: «Надо быстрее, быстрее!»
Красивая весна. Листьев еще нет, только почки чуть-чуть набухли. Белокаменный кремль. Сначала мы его видим сбоку, потом сверху.
Город на холмах. Холмы крутые. Чтобы попасть на следующую, более «высокую» улицу, надо пройти через дом. То есть надо войти в подъезд, подняться на лифте на какой-то высокий этаж и через специальную площадку выйти на улицу, которая уже гораздо выше на холме. Так мы делаем несколько раз.
Меж тем в этих «проходных» домах живут люди. Там есть квартиры, лестничные клетки – всё, как в обычном жилом доме. Встречаем немолодую женщину, она несет в руках малиновое драповое пальто. Она слепая.
Это видно по ее лицу, по заведенным кверху глазам, да и по походке тоже. Мы помогаем ей зайти в лифт, нажать нужную кнопку.
Лифт останавливается, слепая женщина выходит на своем этаже, и вдруг моя спутница говорит: «Я останусь с ней. Я знаю, что я должна это сделать!» Слово «знаю» она говорит с напором и значением, с интонацией превосходства и силы. Я говорю: «Как тебе хорошо, ты всегда знаешь».
Она выходит из лифта.
Двери закрываются, лифт едет дальше вверх.
Выхожу на улицу, совсем уже высокую. Сверху красиво видны белокаменный кремль и оранжевые подъемные краны – там, далеко внизу. Ветер. Беспомощность.
Обратный сон по тексту
Так у меня бывает довольно редко.
Вчера вечером написал рассказ «Реставратор». И вот он мне приснился.
Про то, как у одного очень богатого человека – его звали Николай Иванович – было несчастье: у шестилетнего сына отнялись ноги.
К мальчику звали лучших врачей, платили любые деньги, возили по всей Европе. Все без толку.
Сядет Николай Иванович рано утром у кроватки сына, подопрет голову кулаками и думает: «
Один раз к ним пришел реставратор, поправить антикварное кресло. А в кресле сидел мальчик и смотрел, как этот старенький столяр своими стамесками ковыряется в резных львиных лапах.
Старик говорит мальчику:
– Эй, паренек, ноги-то убери! Мешаешь!
Николай Иванович как раз проходил мимо открытой двери и увидел, что мальчик поджал ноги.
– Вы… Вы это умеете? – спросил он старика, вытащив его в коридор.
– Ну, – сказал старик.
– Сколько вы хотите? Миллион долларов? Два миллиона? У меня дом на Рублевке. Берите.
– Вот, я услыхал, вы с супругой говорили. Что вы мальчишечку собрались в Аргентину везти. Клиника доктора… это… забыл фамилию. Курс лечения два месяца. Так?
– Так, – сказал Николай Иванович.
– Вот и заплатишь мне, сколько бы истратил на эту Аргентину, – сказал старик, переходя на «ты». – Копейка в копейку. Мне лишнего не надо. А пареньку по утрам ноги растирай, снизу вверх. И потом станови его на пол. И постепенно отпускай.
Мальчик выздоровел. Хотелось отвалить миллион. Но старик зачем-то просил точно. Хорошо, пусть так.
На столе лежали пакет с деньгами и лист бумаги с цифрами.
– Считаем, – сказал Николай Иванович. – Самолет в оба конца. Клиника. Нам с женой гостиница. Машина.
Шофер к машине. Прислуга. Переводчик. Чаевые. Наша зарплата, кстати! Ведь мы с женой два месяца бы не работали, взяли бы отпуск за свой счет, так что неполученная нами зарплата – тоже расход. Видите, все честно.
– А жратва? – спросил старик. – Почему жратву не включил?
– Нет, позвольте, – сказал Николай Иванович. – Да, мы тратили бы на еду в Аргентине, но! Но зато не тратили бы в Москве! Здесь, кстати, еда дороже. Во всяком случае, та еда, к которой мы привыкли. Так что еще неизвестно, кстати…
– Серьезный какой! – засмеялся старик и исчез.
Николай Иванович вздрагивает и поднимает голову.
Мальчик спит, посапывая. Он щиплет его пятку, выглянувшую из-под одеяла. Мальчик не чувствует. Николай Иванович внутренне плачет и снова повторяет: «Всё бы отдал, всё бы отдал…»
То есть опять сон про рассказ про сон.
27 апреля
Ночью болел зуб, и ничего не снилось, или снилось, но я не запомнил.
Обед
Готовлю какую-то еду – кажется, мясное рагу – по рецепту из поваренной книги. Но в этой книге почему-то всё указано в десятках килограммов. Как будто на роту солдат. Я пытаюсь уменьшить объем примерно в 20 раз.
То есть вместо «Мясо – 15 кг» беру мяса 750 граммов, вместо «Картофель – 30 кг» беру полтора кило. Считаю на бумажке.
Второй сон. Общежитие. Снег
Ленинский проспект.
Л., Ира и я. При этом я не один, а с двумя подонского вида девицами. Они хохочут, разговаривают о сексе, обсуждают свои приключения и планы – неприкрыто, неприятно. Мы идем в общежитие, куда я должен поселить этих девиц. Л. ждет в машине. Ира идет со мной, меня провожает. Коридор, дверь в это общежитие. На стене висит старый телефонный аппарат с диском. На приклеенной бумажке написан очень длинный номер.
Надо позвонить коменданту, чтоб открыл дверь. Номер такой длинный, что я все время путаюсь, сбиваюсь, не могу дозвониться. Наконец дверь открывают. Ведут в комнаты. Я говорю: «Вот здесь будете ночевать». Девки не говорят «спасибо», а ругаются, что кровати узкие.
«Не лягу на узкой! – говорит одна и хохочет. – А если ко мне в гости мужчина придет, как он поместится?»
Комендант говорит: «Я тебе покажу мужчину!» И грозит ей кулаком, прямо в нос сует кулачище. Она замолкает, трусливо хлопает глазами, жирно намазанными ресницами.
Мы с Ирой возвращаемся на улицу.
Машину с Л. не находим. Бегаем по Ленинскому – это старая часть, четная сторона, между Первой Градской и площадью Гагарина. Бегаем, ищем – напрасно. Сильно темнеет.
