плохо учился. Но он был дьявольски красив: черный чуб, золотая коронка – «фикса», аршинные плечи, орлиный гнутый, перебитый в драке нос, волосатая грудь, видная в прорезь вечно распахнутой рубашки.
Чемпион очень заинтересовался танцами, но они давались ему с трудом, и Она мучилась с этим учеником больше всех.
Потом она уже не приглашала весь класс. Учиться ходили лишь Чемпион и его два дружка. Потом исчезли и дружки. Чемпион остался один. Он во всеуслышание рассказывал, как курил в директорском кабинете, положив ноги на журнальный столик, и стряхивал пепел на ковер, валялся с газетой на кушетке, пил портвейн из хрустального бокала и даже назло директору якобы нечаянно уронил бокал на пол, и тот разлетелся вдребезги. А нацеловался так, что «аж скулы болят». «Дело, пацаны, движется, – бахвалился он. – Вскоре данная высота будет взята». И вот наступил день, когда Чемпион объявил на перемене в туалете: «Амба. Готово. Желающим после уроков подробности». И мерзко заржал. Почему-то стало неловко даже самым отъявленным циникам, все молча докурили папиросы и разошлись. После уроков Чемпион догнал Клементьева, пошел рядом и стал рассказывать подробности. Почему Чемпион избрал именно Клементьева, тот так и не знает до сих пор. Возможно, он что-то чувствовал, такие вещи не скроешь, а возможно, как стал думать Клементьев много позже, ощущал молчаливое осуждение со стороны Клементьева и решил самоутвердиться. Так или иначе, но он обнял Клементьева и стал рассказывать, отвратительно ругаясь и давясь подлым смехом. И тогда Клементьев снизу – он был намного ниже Чемпиона – изо всей силы ударил Чемпиона в лицо. Семен первый и, возможно, последний раз в жизни сознательно ударил ничего не ожидавшего человека и до сих пор помнит и стыдится, что получил от этого удара почти мучительное наслаждение. Чемпион до того растерялся, что даже не избил Клементьева, как шавку. Он сплюнул кровь и молча ушел, придерживая рукой разбитую губу. Он оставался наглым все последующие годы, пока они учились вместе, но иногда, когда они встречались глазами, Чемпион как-то стушевывался, словно переставал себя слушать, а говорил машинально, по инерции и первым отводил взгляд. Наверно, он не понимал того удара, не понимал, как слабый человек может ударить сильного, и опасался Клементьева, как всегда мы подсознательно опасаемся всего непонятного.
Несколько лет назад Клементьеву позвонил по телефону человек и попросил его принять. Этим человеком оказался Чемпион. Жизнь изменила его до неузнаваемости. Теперь это был худой, с вислыми плечами, не уверенный в себе, даже робкий человек. Он заискивающе попросил устроить его на работу в плановый отдел. В городе один только завод, сказал Чемпион, плановиков хоть отбавлял, а он больше ничего не умеет. Пытаясь разжалобить Клементьева, Чемпион рассказал про свою неудавшуюся жизнь: ушла жена, женился на второй – оказалось, не будет детей. Начальство попадается неумное, не понимает и не ценит. Произошла авария в цехе – вину приписали ему, хотя даже младенцу ясно, что плановик здесь ни при чем. Отсидел срок.
Что-то дрогнуло в Клементьеве, и он, хотя отказал уже десятерым, принял Чемпиона на работу. Может быть, присутствие Чемпиона напоминало юность. А может быть, ему до сих пор было стыдно за тот удар.
Чемпион оказался неплохим работником, но это был неудачник. С ним постоянно что-нибудь происходило такое, чего не происходит с нормальными людьми. Например, в его доме ночью разорвало газовую трубу и Чемпион едва не погиб, ползком, почти без сознания выполз из квартиры. На работе все сотрудники относились к Чемпиону свысока и держались от него подальше. Считали, что он, как черная кошка, приносит несчастье.
Доедая кулеш, Клементьев впервые подумал, что с той девочкой, наверно, у Чемпиона ничего не было. Он придумал всю историю для самоутверждения. Чемпион с самого начала чувствовал, что он неудачник…
– По-моему, ты пересолил кашу. Не чувствуешь?
– Не чувствую…
– Лапушка, ты не чувствуешь?
– Нет…
– Почему ты не ешь горчицу?
– Не люблю.
– Зря ты не ешь горчицу. Горчица полезна. Она возбуждает аппетит, кровь быстрее бежит по жилам. Кроме того, горчица убивает микробов. Какой же ты будешь мужчина, если не любишь острого! Над тобой все будут смеяться. Как же ты будешь закусывать?
– Я не буду закусывать.
– И выпивать не будешь?
– Нет.
– Почему?
– Так… Противно.
Что же еще было в четырнадцать лет?..
В четырнадцать лет он впервые напился. Он напился просто так, безо всякой причины, испытать, что это такое. Клементьев зашел в столовую купить пирожков, увидел на витрине бутылку вина, на которой было написано «Лидия» Он еще никогда не встречал вино с таким названием. С этикетки улыбалось прекрасное девичье лицо. Девушка манила взглядом и лукаво улыбалась. «Вот выпей и узнаешь, что это такое. Ты приобщишься к моей жизни, к моим тайнам. Ты познаешь смысл жизни». Клементьев залпом выпил бутылку и познал смысл жизни. Он познал, что жизнь коротка, а он прожил уже четырнадцать лет. Целых четырнадцать лет! И нигде еще не был, ничего не увидел, не видел даже великой пирамиды Хеопса. Неужели он так никогда и не увидит пирамиду Хеопса? Умрет и не увидит!
Клементьев шел по заснеженным улицам городка и плакал. Ему было очень обидно, что жизнь сложилась так неудачно, что судьба зло подшутила над ним – произвела на свет в маленьком, ничем не примечательном районном городке, в котором нет даже речки. Он пришел домой и сказал матери: «Мама, я не хочу жить. Я прожил уже целых четырнадцать, а ничего, кроме нашего городка, не видел. Я хочу посмотреть дебри Амазонки, острова в океане, обезьян и пирамиду Хеопса. Мама, неужели так пройдет жизнь и я ничего не увижу?» Мать погладила по голове пьяного сына. «Это ничего, сынок, что ты еще ничего не видел. Лишь бы не было войны, сынок. Это самое страшное, когда люди убивают людей». – «Мама, – спросил он, – а для чего мы живем? Чтобы драться в детстве, а потом, когда подрастем, убивать на войне? Я читал – в истории мира еще не было минуты, чтобы где-то в этот момент не воевали». Мать прижала голову сына к груди: «Я не очень грамотная, сынок. Я не могу тебе оказать, почему люди воюют,
