– А на вытачку не обратил внимание?
– На вытачку не обратил.
– Посмотри.
Клементьев поднялся и посмотрел на вытачку.
– Неплохо.
– Хорошо, а не «неплохо»!
– Что делает Лапушка?
– Сидит в палатке.
– Там же душно. Почему ты не позвала его сюда?
– Не хочет, говорит – боится сквозняка.
– Хочешь вина? Холодное…
– Пожалуй, налей полстаканчика.
Он налил вина жене, выпил сам. Они полежали молча, слушая шум моря и шорох песка.
– С ним что-то происходит, – сказала жена.
– В том-то и дело, что ничего не происходит.
– Влюбился бы, что ли. Я в его годы… Раз пять была уже влюблена.
– Ну, ты…
– Нет, серьезно. Я подумала, мы остановимся в Ялте, будем гулять по набережной, встретим какую- нибудь порядочную семью с дочкой, подружимся. Глядишь, и наш Лапушка бы влюбился. Хоть чуть ожил бы. А ты таскаешь нас по каким-то лесам и буеракам.
– Сегодня утром я заходил в столовую. Обедать будем там. Я заказал шницели.
– Ты уже говорил.
– Там должны быть хорошие шницели. Один съел их чуть ли не пять штук.
– Ты бы все-таки сходил привел Лапушку. Здесь так хорошо. Что он сидит там в духоте?
Клементьев поднялся. В самом деле, в палатке недолго схватить тепловой удар. Горячая волна воздуха обрушилась на него. Ветер дул с моря и был густо насыщен соленой влагой, но влага не освежала, а, наоборот, делала ветер еще более плотным и горячим. «Как соляной раствор», – подумал Клементьев. В каком классе они делали соляной раствор? В каком-то классе они делали соляной раствор, пробирка упала со спиртовки и жидкость обожгла ему руку…
Ветер обжигал плечи… Море было очень синим, до того синим, что болели глаза. Все в белых барашках. И белые чайки. Чайки и барашки. Они мелькали в глазах, и нельзя было сразу определить, где чайки, а где барашки.
Метрах в двухстах от них соседи тоже сооружали навес. Она в купальнике, он в длинных черных трусах неумело навешивали на небольшие колышки одеяло. Одеяло было тяжелым, ветер надувал его, как парус, расшатывал все сооружение, вырывал колышки и затем волок навес по ракушечнику…
«Могли бы и позвать помочь, – подумал Клементьев. – Соседи как-никак. И рейки у меня есть…»
Сын действительно лежал в палатке, в своей излюбленной позе – поставив приемник на грудь. Из палатки тянуло, как из раскаленной духовки.
– Я сделал навес, – сказал Клементьев, присаживаясь на корточки перед палаткой. – Пошли. Знаешь, как здорово.
– Что…
– Я говорю, пошли к нам, недолго и тепловой удар схватить.
– Мне здесь хорошо.
– Сделай музыку потише.
– Что…
– Сделай музыку потише. Невозможно разговаривать.
Лапушка уменьшил звук.
– Вылазь.
– Мне не хочется.
– Я тебе приказываю.
– Что вы ко мне все время пристаете? Дайте мне жить, как мне нравится.
– А как тебе нравится? Бездельничать?
– Сейчас каникулы.
– Ладно, пошли. Уважай хотя бы мать. Она тебя просит.
– Я же сказал – мне здесь хорошо.
– Ты дождешься, – сказал Клементьев, – что я тебя выпорю. Просто-напросто возьму ремень и выпорю,
