направленная исключительно на создание хитроумных детективных схем, резко сменило направление. Образы, мгновенно хлынувшие из просмотренных давно и не очень давно триллеров, начали громоздиться друг на друга, создавая единую жуткую картину. И люди вдруг стали казаться не такими, как всегда; и порыв ветра, неожиданно врезавшийся в деревья, превратился в зловещее знамение, а последним витком этой тугой и весьма опасной пружины явилось то, что, подойдя к дому, Катя подумала
Катя полезла за ключами, но вытащила лежавшие сверху доллары; сунула их обратно.
Круг замкнулся, и все требовалось начинать с начала – либо идти работать к Димке, либо… а что либо? Больше желающих воспользоваться ее помощью, да еще платить за это деньги, не наблюдалось.
– Кать! Ты чего там стоишь?
Она и не заметила, как открылась дверь; на пороге появилась мать, и видение розового платья окончательно растворилось в звуках знакомого голоса.
Мать продолжала ожидать на крыльце, и Кате ничего не оставалось, как войти в дом. Запах котлет окончательно разогнал остатки неясных мыслей; разогнал до самого вечера, когда за стенкою перестал бубнить телевизор и в коридоре погас свет.
Обычно Катя сразу поворачивалась на бок и закрывала глаза. Вместе с этим, подчиняясь условному рефлексу, все мысли, недолго поворочавшись в голове, затихали и возвращались лишь утром, незаметно перестроившись по уровню значимости для наступившего дня. Но сегодня все происходило не так – Катя уже не думала об аварии, придя к выводу, что не имеет к ней никакого отношения; гораздо важнее было решить, идти работать к Димке или еще поискать что-то поинтереснее? А что, если самое интересное, ей уже обломали?.. Как она не гнала мысли на волю, они, словно куры в курятник, возвращались к «Компромиссу».
Кате всегда казалось, что завтрашний день пропадет бездарно, если с вечера не определить, чем его занять. Кто-то ей говорил, что так обычно поступают мужчины. Неизвестно, так ли это на самом деле, но лично у нее вместе с конкретной целью появлялось ощущение, что завтра будет лучше, чем сегодня.
Катя уткнулась в подушку.
– …Ты угомонишься когда-нибудь?..
Теперь-то Катя знала, кому принадлежал этот голос, поэтому ничуть не удивилась – это ж бессонница, когда начинаешь разговаривать сама с собой.
– А я не хочу спать, – ответила она капризно.
– Ну, так подумай о каком-нибудь женихе… или о чем, там, еще мечтают женщины? Дался тебе этот «Компромисс»!
– Да, вот, дался! Там большие деньги, а я хочу много денег!
– Что ж ты стала такой меркантильной? – голос вздохнул, – двадцать шесть лет жила нормально, а теперь понесло… на мою голову.
– Твоя голова – это моя голова. Съел? – Катя показала язык, словно кто-то мог его увидеть, – я сама делаю свою жизнь. Правда, не очень получается, но ты-то знаешь, какая я упрямая.
– Если ты будешь
– Что?! – Катя села на постели, – ты хочешь сказать, это я виновата в смерти Лены?!
– Ну, до смерти ей далеко, – усмехнулся голос, – я ж все-таки какой-никакой ангел, а не наемный убийца, но в больнице поваляться придется… а если б она не встретилась с тобой, то ничего б и не произошло.
– Так-то лучше, – удовлетворенно заметил голос и замолчал.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Первым делом Вадим, как всегда, поднялся на третий этаж. Это являлось своеобразным ритуалом, от которого зависело, придется ему готовить ужин на двоих или только себе одному. Собственно, это было единственное, чем вмешивалось в его жизнь наличие брата; если, конечно, не считать ежемесячной передачи «денежного пособия».
За закрытой дверью скрипнула половица.
– Ты дома? – уточнил Вадим.
– Чего задавать дурацкие вопросы? – ответил недовольный голос, – кто тут еще может быть? И не мешай мне, я работаю.
– Ужинать будешь?
– Буду, если дашь.
– Куда ж от тебя денешься? – Вадим уже хотел спуститься вниз, но передумал. Голос показался достаточно трезвым, а такие моменты выпадали не часто, – показал бы, что ли, новые творения, – попросил он.
– Зачем? Все равно ты ничего не понимаешь в живописи. Я ж не прошу показывать мне твои банковские счета.
– Без проблем, если тебе интересно.
– Не интересно.
– Я тоже так думаю. Тем более, я обеспечиваю тебя всем необходимым – ты занимаешься только своим творчеством, живя в доме, который я построил, пропиваешь мои деньги, – Вадим выдержал паузу, – скажи, за что ты меня так не любишь?..
Он повторил вопрос, который задавал сотни раз, но никогда не получал вразумительного ответа. Скорее всего, неприязнь была какой-то внутренней, не имеющей реальных причин, а поэтому и четкого определения. С другой стороны, если захотеть, то объяснить возможно все. Но они ж братья, и общего у них должно быть гораздо больше, чем противоположного!
– Открой, а? – предложил Вадим.