можно наконец-то сузить круг поисков. Что тут началось! А наша девушка решила, что ей будет очень больно потерять свою мечту, и видеть, как парень живет с другой, как у них рождаются дети. Она подумала, что лучше совсем уйти из города, благо, этого никто и не заметит. Такой план она вынашивала давно, поэтому собранные вещи всегда стояли наготове – оставалось только взять их, запереть дом и идти, куда глаза глядят.
Была ночь, и улицы города выглядели абсолютно пустыми, но девушка не боялась ходить одна, потому что все равно никто не позарится на такую уродину. Она уже подходила к городским воротам, когда навстречу попалась одна-единственная старуха, которая окликнула беглянку, и та остановилась. Девушка видела, какая старуха грязная и страшная, в какие лохмотья одета, и подумала, что выглядит та еще ужаснее, а потому не будет смеяться, если поведать ей свою трагическую историю. Но вместо сочувствия, старуха молча протянула ей зеркальце. Девушка взглянула в него и увидела прекрасное лицо. – Кто это? – удивилась она. – Это ты, – ответила старуха. – Это не я! Ты обманываешь меня! – возмутилась девушка, – я совсем не такая! – Нет, это ты обманываешь себя, – возразила старуха, – ты думаешь, что люди видят тебя такой же, как видишь ты сама, и страдаешь, считая себя уродливой. А ведь каждый смотрит на тебя по- своему, и по-своему видит тебя, поэтому поскорее возвращайся домой – там тебя ожидает сюрприз…
– Это ты придумала специально для меня? – перебила Аревик. Концовка ее совершенно не интересовала – она и так знала, что в сказках все заканчивается счастливо.
– Если б я могла придумывать такие истории, то стала б писательницей, а не администратором в гостинице.
– Ты ж говорила, что изучаешь живопись.
– Это Аня Тарасова была искусствоведом… пока не познакомилась с Сусанной Фурмент. Думаешь, мне интересно опять сидеть всю жизнь среди картин? Нет, мне хочется к обычным людям, поэтому я давно сменила профессию. На кафедре, конечно, был шок, когда Аня ушла, бросив недописанную диссертацию, но ничего, пережили. Я и на выставку забрела случайно – что-то ностальгическое прорезалось – зато встретила тебя… Так тебе понравилась притча?
– Думаешь, мне надо снова встретиться с Костей? – спросила Аревик вместо ответа.
– Не надо понимать все так буквально, – Аня рассмеялась, – зачем тебе этот алкаш, даже если и окажется, что он неравнодушен к тебе? Он свое дело сделал и может быть свободен. Нет, я хочу сказать, что надо почаще заглядывать в зеркало и пореже искать в себе проблемные точки. Чтоб не страдать, надо в первую очередь любить себя…
– Я не думаю, что у меня получится.
– А ты попробуй. У тебя впереди десятки жизней – не понравится, следующую можешь прожить по- другому. Но тебе понравится… хотя, знаешь, – Аня задумалась, – наверное, по началу все женщины считают так же, как ты – они просто боятся стать самыми лучшими, поэтому и не становятся ими; они заранее готовы проиграть, и всегда находят в себе изъяны, находят причины для поражений. Говорю тебе это, как Сусанна Фурмент… когда-то и я была такой же.
– Расскажи, – Аревик взяла из рук Ани сигарету, которую та только что прикурила.
– Вообще-то, я не люблю вспоминать об этом, но тебе расскажу. Изначально – я старшая дочь Даниэля Фурмента, одного из богатейших купцов Антверпена. А Петер Пауль… ну, Рубенс, сама понимаешь… он приехал в Антверпен с матерью, когда ему исполнилось двенадцать лет. Там закончил школу, там учился живописи у Тобиаса Верхахта, там вступил в гильдию Св. Луки, став свободным художником.
Я не знаю, что их связывало с моим отцом – они не подходили друг другу, ни по возрасту, ни по интересам. Петер даже не сделал ни одного его портрета, но, как ни странно, они дружили. Когда Петер уехал, они и то, переписывались.
В Антверпен он вернулся через девять лет, когда тяжело заболела его мать; вернулся известным живописцем, поработавшим в Риме и Венеции. Тогда я и влюбилась в него. Правда, он к тому времени успел жениться на Изабелле Брант, и встречались мы от случая к случаю, когда он заходил к отцу.
У него родилась дочь, потом сын, но, наверное, и я была ему не безразлична, только не понимала этого и не решалась сделать первый шаг. Не зря же он написал четыре моих портрета!.. Один – в костюме пастушки; второй – мой любимый, в шляпе с пером, который хранится в Лондонской галерее; потом есть еще «Увенчание Дианы», написанное для каминного зала дворца герцогов Оранских. Там он изобразил меня справа от богини… Если б я тогда знала все, что знаю сейчас, то Изабелла не была б мне преградой, но в то время я только вздыхала в углу и давилась своими чувствами.
Потом Изабелла умерла. Петеру было пятьдесят, а мне – тридцать. Писать к тому времени он стал гораздо меньше – на него работали ученики, которым он лишь набрасывал контуры, а они заполняли их красками. Он купил три роскошных дома в Антверпене, и занимался дипломатией, улаживая отношения между Испанией и Нидерландами.
Я думала, что наконец-то мы сможем быть вместе, но он женился на моей сестре, Елене. Я и в кошмарном сне не могла такого представить! Этой соплячке тогда исполнилось шестнадцать. Представляешь, а ему пятьдесят три!.. Там и глянуть-то не на что, по большому счету! Если будешь когда- нибудь в Мюнхене, зайди в государственное собрание картин. Ее портрет хранится там…
– А сейчас она… существует? – опасливо спросила Аревик.
– Понятия не имею! И, вообще, я не желаю с ней встречаться. Пампушка эдакая!.. Морда – по циркулю, глазки маленькие… Я ж помню, сколько она жрала… зато как несла себя! Я-то была, и красивее, и умнее, только не смогла правильно себя подать. Вот тогда я пришла к выводу, что не стоит ждать от мужчины признания твоих достоинств – надо в первую очередь самой признать их, и сразу найдутся нужные мужчины. Знаешь, так и получается – не ты должна быть их достойна, а они тебя!..
– Наверное, я не готова понять этого…
– Потому что еще глупая, – Аня встала и снова подошла к окну, – хочешь, расскажу тебе о мужчинах?.. Это древние мудрости, но в людях ничего не меняется, и это здорово облегчает жизнь таким, как мы. Рассказать?
– Ой, конечно! – Аревик почувствовала, как тревожные мысли о завтрашнем дне вытесняются сказками и столь похожими на них, чужими переживаниями.
– Тогда усвой самое важное: мужчина – всего лишь инструмент, а как бы не дорожила ты своей самой удобной кастрюлькой, ее нельзя любить. Но относиться к ней нужно бережно. А чтоб относиться бережно, надо внимательно прочитать «Инструкцию по эксплуатации» и безоговорочно следовать ей. Ты меня понимаешь?
– Но ведь любовь – это чувство…
– С таким подходом, – перебила Аня, – любовь превращается в страдание, а на самом деле, любовь – это удовольствие; забава, если хочешь. Так вот, глава первая называется «Описание прибора». Итак, во что верит мужчина?
– Не знаю, – пролепетала Аревик.
– А я тебя и не спрашиваю. Он верит в свою уникальность; наиболее ценно для него – быть единственным и неповторимым. Конечно, ничего уникального в мужчинах нет, и они примитивны, как тараканы, но ты никогда не должна показывать, что знаешь об этом. Второе – к чему стремится мужчина? К власти. А чего он не приемлет? Скуки. Поэтому сначала добавь в воду благовоний, а потом плюнь туда, как говорили древние – чем больше перепады эмоций, тем сильнее желание.
Аревик честно напрягала сознание, пытаясь вникнуть в абстрактные определения, и даже, вроде, получалось, но она никак не могла применить их к себе.
– Это все только на первый взгляд кажется сложным, – Аня будто читала ее мысли, – так же, как, например, обмануть мужчину. Но, как всякое неполноценное существо, он падок на лесть. Говори о нем только в превосходной степени, а когда уже не сможешь изобретать достоинства – молчи и слушай. Умей молчать, когда говорит мужчина – так ты узнаешь, о чем думает он, ведь он привык говорить только о себе, любимом. Молчание и внимание – вот, то, что ему нужно от тебя, поэтому главное, умей скрывать наличие у тебя ума и гордости.
– Мне никогда не понять всего этого, – призналась Аревик, смиряясь с участью нерадивой ученицы.
– Ладно, – Аня вздохнула, – конечно, нельзя первокласснику преподавать высшую математику. Но запомни хотя бы последнее, что здорово облегчит твою жизнь – если ты не можешь завоевать данного конкретного мужчину, то зачем он тебе нужен? А теперь давай спать, завтра у нас тяжелый день, – она
