15
Алексс Альохинс. Сотрудник Службы защиты Сатверсме. Надежда и опора. Опора правопорядка. И законности, само собой. Щит и меч Второй Республики. Господин контрразведчик. Ну-ну. Вадим пролистал паспорта и вертел теперь в руках корочки, придирчиво разглядывая печати, в которых все равно ни бельмеса не петрил.
Плотный конверт – две синие гражданские паспортины, два удостоверения конституционщиков, сопроводительные бумаги к дипбагажу – притаранила обыкновеннейшая мочалка несущественного возраста: короткие выбеленные волосы, нос уточкой, джинсы с бахромой, в ухо воткнут наушник MD- плейера. Мочалка пришла одна и ушла одна, но пока она привычно-быстро апробировала протянутую Вадимом пачечку, он заметил превращенные в ударопрочные набойки головки пястных костей. Откуда набитые кентуса у хакера? Или у крэкера – как там они правильно называются... Через границу с ними можно? Запросто, не спалишься, они и в полицейском компьютере, и в ДГИ. Лучше, чем настоящие. Но обратно по ним въезжать не советую. Так, на всякий. А я обратно не собираюсь...
... А также Инесе Аузиня, cотрудница Службы защиты Сатверсме. Вадим хмыкнул. Поднял глаза на синхронный скрип двух легких старорежимно-совдеповских, дачного пошиба деревянных стульев – отодвигаемого напротив и придвигаемого от свободного концептуально потертого тейбла. Вадимова нога под столом подгребла поближе черную сумку – впрочем, одного беглого взгляда на новых самозванных соседей хватило, чтобы понять: никакого отношения к официальным, полуофициальным или неофициальным силовым структурам эти клоуны иметь не могут.
Вадим осмотрелся. По дневному времени стильный рок-н-ролльный кабак “Полковнику никто не пишет” был почитай что пуст; только один нестильный мужик энергично грузил другого за правым Вадимовым плечом. За круглым бруствером стойки в центре зала бармен в черном свитере упражнялся в первом древнейшем искусстве всех барменов: сняв с похожей на вертолетный ротор полки без малого опорожненный литровый водочный баллон, крутил его в пальцах, подбрасывал, ловил за горлышко. Ловил раза три из четырех. Правда, стекло было крепкое.
11.14.32... 11.14.31...
... Первый с виду – гопота гопотой: молодой совсем, здоровый, быковатый, подкачанный, кратко- стриженный. Только черты маловыразительного фэйса не нагло-развесистые, как у классических районных гоблинов на выебоне – а собранные, поджатые, озабоченно-сосредоточенные, будто их обладатель каждую секунду рискует обкакаться. Второй – полнейший контраст: невысокий, узкоплечий, не младше Вадима; тонким, вполне интеллигентным личиком и длинным лайковым пальто сильно смахивает на “голубца”. Впрочем, если он и был пэдэ – очень даже не исключено – то латентным, подавленным, РАЗдавленным, расплющенным просто... – Вадим почти сразу понял все за этих двоих. Как только увидел под расстегнутой курткой “гоблина” красную майку с белым кругом на груди, и в круге том а-ля свастика на знамени Третьего рейха – черные серп с молотом. И надпись под всем этим: “Накоси и забей.”
Перед Вадимом сидели редкие и довольно экзотические звери – политические маргинал-радикалы. Чегевары нашей песочницы.
– Джентльмены, – заметил Вадим нелюбезно. – Я вас не приглашал.
Узкоплечий лайковый че спокойно положил на столешницу неновый “эрикссон” с желтой панелью.
– У тебя лунинские бабки, – говорил он небрежно, но голос, ораторский, хорошо поставленный, все равно брал свое, отзвякивая на ударных слогах. – Ты отдашь их нам. Прямо сейчас. Отвезешь нас туда, где их оставил, и выдашь все по описи. Или, – он кивнул на мобилу, – я звоню в полицию. Прямо сейчас.
Интересно, Витьковы приятели сами меня вам сдали? Почему вам? Или вы по тусовочно-неформальному знакомству прослышали, сопоставили, проследили?
– ... если ты хочешь делать за серьезный бизнес, – неслось тем временем из-за правого плеча, – нет, ты понимаешь, ты должен четко отдавать себе отчет, серьезный бизнес, не какое-то фуфло, типа капусты срубил и с блядьми в клубе-три проквасил, а настоящее дело...
Клоуны глядели на Вадима в упор. Младший – как солдат на вошь, старший – как генерал от инфантерии на гниду. Этих карманных чегевар из данной и подобных ей партий, фракций и боевых групп он еще со своих колумнистских времен неплохо знал и сильно не жаловал. И даже посвятил им несколько хлестких аналитических колонок. Их, чегевар, радикализм и агрессия проистекали не от животной нерассуждающей ксенофобии, нахрапистого одноклеточного жлобства, как у типовых постимперских крайне левых или крайне правых. Те были просты и – нет, как раз совершенно НЕпонятны, но эту непонятность и понимать-то не стоило, ее стоило без особых эмоций искоренять – в чисто санитарных, гигиенических целях. Отстрел бешеных собак. Дератизация. Дезинсекция. Соратнички же лайкового че были вовсе не так просты – и куда более понятны. Они-то как раз были едва ли не свои, едва ли не братья по разуму. Они тоже были неглупы и небесталанны, неравнодушны, черт побери, амбициозны; они тоже не желали довольствоваться псевдожизнью, тупым наращиванием жировых денежных клеток. Их синтетическая ницшеанско-бакунинская идеология – запредельно эклектичная, с прибором кладущая на любые логику с этикой и руководствующаяся исключительно эстетикой и эмоциями, – и измыслена, сконструирована была изобретательно, эффектно. Еще бы, ведь изобретали ее умные мальчики из хороших семей, очкарики, ботаники, избранное меньшинство. Один радикального производства плакатик Вадим даже сам прикнопил некогда вызывающего прикола ради к редакционной двери: спецназовский ниндзя в черной маске, пистолетное дуло анфас, алые литеры поверх: ДЕМОКРАТИЯ – ЭТО БОЛЕЗНЬ! и ниже уверенное: ДОКТОР ПРИШЕЛ. Но в чем более броские рекламные слоганы, дизайнерски продуманные плакаты, завлекательные web-страницы оная идеология упаковывалась, тем очевидней делалась ее игрушечность, ненастоящесть и – глубже, под, – натужная смрадная сублимационность.
Вовсе они не были бомбистами, фанатиками и подвижниками, железными дровосеками без страха и упрека, эти мальчики. В чеканные лозунги, бескомпромиссные заявы, декларативное презрение к интеллигентской слабости, в бронзовую строевую факельную арийскость, в державный гордый шовинизм они сублимировали собственную хилость и мягкотелость, пагубную склонность к рефлексии, ту самую проклятую интеллигентскую слабость, свою меньшинственность и нацменскость. Банальный страх перед крупным хищным зубастым миром. Фобии и комплексы. До яростной одури боясь жлобов, мальчики эти сами показно и прилюдно записывались в жлобство. И именно поэтому были нелюбимы колумнистом Аплетаевым особой, щелочной нелюбовью, какой не любят не врагов – предателей.
– Ребята, – Вадим опустил взгляд в ладони. Сколько он их ни отряхивал, ржавые пятна остались – долбаный лом... – Вы же левые, да? Вы же деньги должны м-м... презирать. Вам их и в руки-то брать должно быть противно. Западло, так сказать...
– Тебя не спросили, – отрубил узкоплечий; тонкопалая, в мелкую веснушечную крапинку рука его приподняла “эрикссон”. – Или бабки, или звоню.
Примостившийся меж двух подсвеченных изнутри вентиляционных решеток динамик распиливал воздух под потолком циркулярным мэрилинмэнсонским вокалом – что-то про revolution. К фортификационной стойке подковыляла, приволакавая хвост драной шали, юзанная жизнью старушенция. Бойко разложила перед барменом пасьянс желтых мятых загадочных бумаг. Бармен, не глядя на них, высыпал бабке в горсть монет. За плечом продолжали разоряться:
– ... и ты должен себе сказать: я это могу, я это сделаю, я не какое-то там это, понимаешь, да? И тогда ты уже точно должен добиваться, а все остальное побоку, понимаешь, все, абсолютно все, тебя ничего колыхать не должно, кроме цели, ты понимаешь, тогда все скажут: да, это настоящий мужик...
– Пацаны, – Вадим откровенно валял дурака. – Вы чего так? Я же, в сущности, свой. Я буржуя замочил, бандитов. Я их сам не меньше вашего ненавижу.
– Все вы, – лайковый резал уже почти по-митинговому, – одинаковое дерьмо. И банкир твой, и бандиты твои, и сам ты. И если одна падла другую задавит – значит, нам потом работы меньше будет.
– ... деньги, понимаешь, – это деньги. Ты должен это понять. Это самое главное, что надо понять. Только это. Только деньги. Деньги, деньги и еще раз деньги!
– Давайте я вам одну реальную историю расскажу, – Вадим взял с плетеного подносика бутылочку табаско, повертел в руках. – Однажды мастер кендо самурай Миямото Мусаси шел по ночному лесу близ города Эдо. И вдруг легендарный виртуоз меча... – Вадим капнул соуса на тыльную сторону ладони, слизнул – в уголках глаз немедля навернулось, острый он был неимоверно, – ... ощутил, что гармония мира за его спиной непоправимо нарушена. Он выхватил свой фамильный клинок... – Вадим утер оформившиеся слезы и
