you teach me while I’m here... налево, через трамвайные пути, назад, мимо резиденции Мальтийского ордена, направо, мимо чугунно-черных красных стрелков, мимо бугристого пенала музея Оккупации, на Грецениеку, под оранжевый шлагбаум, игнорируя равнодушных дорожных ментов, – в заповедные территории исторического центра...
04.10.38... 04.10.37... 30 км/ч... 25 км/ч...
Под прозрачной стеной двухэтажного ресторана “Амстердам” шуршал вхолостую движком утрированный джип “Линкольн Навигатор” о нечеловеческом тюнинге – из тех, на которых в стране происхождения раскатывают контрастного выпендрежу для студенточки из богатых семейств, а к востоку от бывшей Берлинской стены нуворишеской неосведомленности из-за – дюжие бандоты разных стадий легальности. Из щели приспущенного водительского стекла – сигаретный дым как морозный выдох.
Just as soon as I belong... Then it’s time I disappear... HA!!!
Вадим, не останавливаясь, притормозил, привычно откусил кольцо последней лимонки – и плавным жестом скатил ее с ладони в щель. Сразу газанул.
Hey hey hey... And I went... And I went on down that road...
04.10.34... 04.10.33... 25 км/ч... 35 км/ч... 40 км/ч...
Мимо крупноформатных витрин универмага Centrs – бумажные листки с градусами скидок в бессодержательном паху голых манекенов, – налево, на прогулочную Вальню, через наваристую вечернюю толпу, мимо отеля “Рига”, еще налево, на Калькю, между Unibanka (гранитный фасад) и Hansabanka (мраморный фасад), пластмассовый Макдональдс за спиной...
I’m pain, I’m hope, I’m suffer... Hey hey hey... Yeah... And I went on down that road...
Сразу за парадной “Пепси-форума” Вадим остановил “кавасаки”. По левую руку голубовато мерцала глубокая аквариумная перспектива: за толстым стеклом модного кафе “Ностальгия”, в призрачной, нездешней среде влачили свое ихтиологическое инобытие небедные молодые люди, мальчики и девочки- мажоры – холоднокровные, пустоглазые, непостижимые.
Do you bury me when I’m gone...
Посреди улицы, ее нервозной веселости Вадим стоял и смотрел. Толстое стекло. Непреодолимая, никогда не преодолевавшаяся им преграда. Другой мир. Чужой мир. Толстое стекло.
Do you teach me while I’m here...
Сидящая за ближним столиком ихтиологическая девочка подняла голову. Безразлично пронаблюдала, как странный тип на мотоцикле не торопясь извлекает из седельной сумки пистолет-пулемет, из кармана куртки – магазин. Вправляет второй в ручку первого.
Just as soon as I belong...
Проследив девочкин взгляд, посмотрел на Вадима и ее ихтиологический мальчик.
Then it’s time I disappear...
Стекло обвалилось все целиком, сошло единым пластом неровных, мгновенно утративших прозрачность кусков. От длинной очереди оружие мотало, ствол повело туда, сюда, туда – магазин кончился. Пистолет- пулемет полетел на мостовую. Газ!
04.09.45... 04.09.44... 20 км/ч... 35 км/ч... 60 км/ч...
Do you bury me when I’m gone...
04.02.36... 04.02.23... 98 км/ч... 100 км/ч...
Do you teach me while I’m here...
03.59.13... 03.59.07... 70 км/ч... 55 км/ч...
Just as soon as I belong...
03.59.05... 03.59.03... 32 км/ч... 0 км/ч
“Кавасаки” он бросил в дальнем углу свалки на задах автосервиса под Калнциемским путепроводом. Пешком перешел железнодорожные пути у станции Засулаукс, поплутал немного меж прячущихся по лысым палисадникам хибарок частного сектора, Then it’s time...
нашел остановку и стал ждать идущего в аэропорт 22-го автобуса.
I disappear...
DIS-A-PPEAR HUH!!!
16
(восемь с половиной часов назад)
Хуже, позорнее всего была подлая мелкая вибрация в изрядно абстрагировавшихся ногах – справиться с ней Вадиму никак не удавалось. Он вроде был даже вполне спокоен – ну, относительно, разумеется, но башка оставалась хорошей, ясной, на удивление, все-таки молодец я, – только вот с чертовыми ножными мышцами ничего поделать он так и не смог. Очень хотелось сесть – но не проходило, он был зафиксирован намертво. ЭТОТ связал ему руки за спиной собственным Вадимовым ремнем, заставил снять и споро, жестко скрутил – те моментально онемели и отнялись. И вот теперь Вадим стоял, прижавшись позвоночником и затылком к квадратного сечения деревянному опорному столбу, на идиотский, самопародийный манер Св. Себастьяна, обонял отходы метаболизма здешних бомжей, отслеживал разбухание левой скулы и пытался хоть как-то классифицировать ситуацию. Пока безуспешно.
Было больно, было унизительно, страшно, конечно, было – но базовым все равно оставалось резиновое податливое недоумение. Потому что всего, что было, быть по дефаулту не могло.
– ... Боден... – вытряхнув на доски содержимое, он вертел портфель в руках. – Боден-что?
– Боденшатц.
Конически сходящиеся драные стены, они же крыша. Оконце без рамы, под ним сугробик. Помимо мочи и дерьма – менее остро, но более основательно, – пахнет душной древесной прелью столетиями гниющих перекрытий. Склад. Надцатого века. Чердак. Бомжатник, приговоренный к реинкарнации в пентхауз.
– Офигеть, – ЭТОТ прищелкнул ногтем по портфельной пряжке. – Ну и сколько такое стоит?
– Девяносто восемь.
– Латов?
– Да.
– Стольник, значит. Сто латов. Значит, ты потратил на боденшатц сто латов. На портфель.
Вадим промолчал.
– Ты, боденшатц! – он запустил портфель в дальний угол чердака, загремел битый шифер. – Так все и было, я спрашиваю?
– Что вы хотите? – Вадим старался говорить короткими, но полными фразами, нейтральным тоном.
– Я? Я хочу... – ЭТОТ поворошил ногой рассыпавшиеся бумаги, пнул ежедневник. Вздохнул. – Я хочу понять. Я давно пытаюсь, а все никак не выходит. Может, хоть ты мне объяснишь. Что имеет в виду человек... Молодой человек... – он поддел носком ботинка телефон. – Сколько тебе лет?
– Двадцать шесть.
– Молодой человек двадцати шести лет, – он повозил мобилу по полу, – который утром тридцать первого декабря... в праздник... Быстрым шагом. С целенаправленным ебалом. Рассекает по центру. Вот в этом пальто. В этом костюме. В этом галстуке. С этим, блядь, портфелем в руках. Боденшатц. Ну вот куда ты шел?
– Я шел на работу.
– Да ебанись! – ЭТОТ перестал на секунду имитировать на мобильнике начальные элементы футбольных комбинаций. – Тридцать первое число!
– У меня срочная работа.
– Срочная. И кем же ты работаешь?
– Судовым брокером.
– О! – он даже обрадовался. – И как это выглядит?
– Что выглядит?
– Ну работа твоя в чем заключается?
– Я фрахтую суда, – Вадим чуть поерзал, пытаясь ослабить боль в предплечьях: деревянные грани врезались уже невыносимо.
– Не-не! Ты объясни конкретно, – ЭТОТ, взъерошенный, неожиданно возбудившись – но не агрессивно, азартно, скорее, – мелко зажестикулировал. – Чем ты занимаешься? В чем конкретно твои действия заключаются? Ну как она выглядит, РАБОТА твоя?! Слова, слова – менеджер, брокер, фрахт, хуяхт. Не, все
