— Ты прав, не знаю. Я даже не знал, что у нас так много италийцев-рабов. Это же все равно что обращать в рабство римлян.
— То же будет и с римлянами, влезшими в долги.
— Это уж слишком, Публий Рутилий!
— Так и есть.
— Я хочу видеть жалобы италийцев, — поставил Марий точку в разговоре.
Разочарование италийцев нарастало. В конце декабря искры этого недовольства уже готовы были воспламенить обитателей долин Тибра и Лириса. Больше других возмущались марсии и самниты. Но имелись еще и банды, которые одни знатные римляне подстрекали против других.
Новые трибуны развили невиданную активность. Чувствуя стыд за своего отца, опозорившегося военачальника, Луций Кассий Лонгин вынес на обсуждение вопрос о лишении места в Сенате тех, чьи владения конфискованы. Через Народное собрание наносился жестокий удар по Цепиону. Благодаря своему влиянию и состоянию, он имел еще сторонников в первом и втором классах, но Народное собрание… Метелл Нумидийский с друзьями попытались, правда, сопротивляться, однако законопроект прошел и вступил в силу. Так Луций Кассий старался смыть с себя позор своего отца.
Затем разразился скандал религиозный. Все шло более-менее благополучно, пока на голосовании по передаче Гаю Марию консульских полномочий на общем собрании не умер от удара — видя, что не может этому помешать, — Гней Домиций Агенобарб, верховный жрец Рима.
Коллегия жрецов составлялась обычно наполовину из плебеев, наполовину из патрициев. По традиции, сан Великого Понтифика переходил из рук в руки в рамках одной семьи. Естественно, Гней Домиций Агенобарб Младший рассчитывал занять место отца.
Однако имелась одна заковыка… А все Скавр! Когда коллегия понтификов собралась, чтобы принять в свои ряды нового жреца, Скавр объявил, что не хотел бы видеть младшего Агенобарба преемником отца. Он не назвал всех причин, но все и так знали, что Гней Домиций Агенобарб был упрям, вспыльчив, неприятен, а его сын и того хуже. Людям вроде Скавра, которые вечно не ладили со старшим Агенобарбом, вовсе не улыбалось увидеть на этом месте копию покойного. Был бы только повод отвести его кандидатуру. Тут Скавр и предложил вниманию коллег два веских довода против избрания младшего Агенобарба на сей пост.
Во-первых, по смерти цензора Марка Ливия Друза пост не перешел тогда его девятнадцатилетнему сыну — еще несовершеннолетнему. А во-вторых, Марк Ливий Друз, неожиданно нарушив традиционный консерватизм отца, выступил чуть ли не с позиций Гая Гракха, с которым отец его вечно спорил. Вот Скавр и предложил младшего Друза в Коллегию с тем, чтобы он образумился.
Остальные тридцать жрецов решили, что это лучший выход из затруднительного положения.
Но сам Гней Домиций Агенобарб Младший был отнюдь не в восторге, когда узнал, что должность его отца переходит к Друзу. На следующем же заседании в Сенате он объявил, что намерен обвинить Марка Эмилия Скавра, принцепса Сената, в святотатстве. Заявление не вызвало волнения ни в Сенате, ни у самого Скавра.
— Ты, Гней Домиций, даже не понтифик, а обвиняешь меня, Марка Эмилия, понтифика и принцепса Сената, в святотатстве, — произнес Скавр ледяным тоном. — Катись-ка ты отсюда и играй в игрушки в Народном собрании, пока не подрастешь!
Похоже, этим все и закончилось. Агенобарб уходил из зала под смешки и оскорбительные выкрики присутствующих. Но Агенобарб еще не проиграл. Скавр отправил его в Народное собрание? Хорошо же! В течение двух дней он внес законопроект, провел его через обсуждение и голосование и превратил в закон. Отныне новички будут вводиться в Коллегию понтификов и авгуров не волей остальных ее членов, но выбираться специальным собранием, и занять вакантное место сможет любой — так гласил lex Domitia de sacerdotiis.
Но Скавр только посмеялся, узнав об этом.
— Как только кто-то из нас умрет, он будет баллотироваться, — мрачно предрек Метелл Далматик.
— Пусть, если ему так этого хочется, — сказал Скавр.
— А если умру я? Он же станет верховным жрецом!
— Вот это будет карьера! — весело сказал Скавр.
— Я слышал, что он сейчас поддерживает Марка Юния Силана, — сказал Метелл Нумидийский.
— Да, а война с германцами в Заальпийской Галлии неофициально уже началась, — добавил Далматик.
— Ого, этак он может провести через Народное собрание этого Силана, а оттуда — прямой путь в центурии! — Скавр присвистнул. — А он молодец! Может зря мы не взяли его на место отца?
— Да как можно! — возмутился Метелл Нумидийский. — Хочешь каждый день вспоминать о позоре его отца и всего Рима, глядя на его рожу?
— Рим всегда Рим, — ответствовал Скавр.
— Ерунда, ерунда, ерунда! — Метелл Нумидийский все еще кипел негодованием при мысли о том, что Гай Марий скоро снова будет консулом. — Рим, каким мы его знали, умер! Рим выбирает человека консулом на второй срок в течение трех лет, а он к тому же отсутствует в городе. Всякий сброд записывают в легионы. Жрецов и авгуров выбирают толпою. Решения Сената то и дело изменяются народом. Государство не имеет денег на армию! «Новые люди»! Поражения! Тьфу!
ГОД СЕДЬМОЙ (104 Г. ДО P. X.)
КОНСУЛЬСТВО ГАЯ МАРИЯ (II) И ГАЯ ФЛАВИЯ ФИМБРИИ
ГОД ВОСЬМОЙ (103 Г. ДО Р. X.)
КОНСУЛЬСТВО ГАЯ МАРИЯ (III) И ЛУЦИЯ АВРЕЛИЯ ОРЕСТА
ГОД ДЕВЯТЫЙ (102 Г. ДО P. X.)
КОНСУЛЬСТВО ГАЯ МАРИЯ (IV) И КВИНТА ЛУТАЦИЯ КАТУЛА ЦЕЗАРЯ
Организация триумфального шествия Мария была возложена на Суллу, который в точности выполнял все распоряжения старого полководца, несмотря на то, что эти указания вызывали у него определенные сомнения.
— Я хочу, чтобы мой триумф был чем-то вроде стремительного и неотразимого удара мечом, — сказал Марий Сулле еще в Путеолах, когда они только что вернулись из Африки. — Мне надлежит быть в Капитолии самое позднее к шести часам пополудни, оттуда — прямо на торжества по поводу вступления в консульскую должность и на собрание в Сенат. Этот праздник должен запомниться надолго. В конце концов, у меня два повода для торжества: я снова победил врагов Рима, а кроме того, избран старшим консулом. Поэтому угощение должно быть первоклассным, Луций Корнелий! Никаких вареных яиц и молочных сыров, слышишь? Самые дорогие блюда, лучшие певцы, танцоры и музыканты, золотая посуда и обитые пурпуром ложа!
У Суллы упало сердце. «Гай Марий как был, так и остался грубым крестьянином, — подумал он. — Высокое положение ничуть не изменило его. Торопливое шествие, скомканные консульские церемонии — все говорит о его вульгарности. А уж этот его роскошный пир! Дурновкусица».
Тем не менее Сулла в точности выполнил все указания. Повозки с глиняными бочками, покрытыми изнутри воском, чтобы сделать их водонепроницаемыми, везли в Рим устриц из Байи, речных раков из Кампании, креветок из Кратерной бухты. С верхнего течения Тибра доставляли пресноводных угрей, окуней и щук. Всех римских рыбаков согнали к городским каналам. В Рим были присланы каплуны и утки, откормленные медовыми, пропитанными вином лепешками, козлята и поросята, фазаны и антилопы.
Все это поступало на кухни, где пекли и жарили, шпиговали и фаршировали. Вместе с Марием и Суллой из Африки прибыла большая партия гигантских улиток — дар Публия Вагенния, которому не терпелось узнать реакцию на них известных римских гурманов.
