была танцовщицей в храме какого-то безумного бога, а мой отец спас ее, и.., они какое-то время были вместе. Говорят, внешность и фигура достались мне от нее.
— И они очень даже недурны, — с безнадежной галантностью вставил Ринсвинд. Канина покраснела.
— Да, но от него мне достались жилы, которыми можно швартовать корабли, рефлексы, точно у змеи на горячей сковородке, ужасная тяга к воровству и жуткое ощущение, что при первой встрече с человеком я прежде всего должна всадить нож в его глаз с расстояния в девяносто футов. И ведь я могу, — с едва различимой гордостью добавила она.
— О боги.
— Мужчин это отталкивает.
— Наверное, — слабо подтвердил Ринсвинд.
— После того как они об этом узнают, очень трудно удержать их возле себя. — Полагаю, только за горло, — кивнул Ринсвинд.
— Совсем не то, что нужно, чтобы наладить настоящие отношения.
— Да. Понимаю, — сказал Ринсвинд. — И все же это здорово помогает, если хочешь стать знаменитым вором-варваром.
— Но нисколечки не помогает, — возразила Канина, — если хочешь стать парикмахером.
— А-а.
Они уставились на туман.
— Что, действительно парикмахером? — уточнил Ринсвинд. Канина вздохнула.
— Видимо, на парикмахеров-варваров спрос небольшой, — заметил Ринсвинд. — То есть никто не нуждается в “подстричь-и-отрубить”.
— Просто каждый раз, когда я вижу набор для маникюра, меня охватывает ужасное желание рубить направо и налево двуручным ножом для заусениц. В смысле, мечом.
— Я знаю, как это бывает, — вздохнув, поведал Ринсвинд. — Я хотел быть волшебником.
— Но ты и есть волшебник.
— О-о. Конечно, но…
— Тихо!
Ринсвинд почувствовал, что отлетает к стене, где ему за шиворот необъяснимым образом потекла струйка капель сконденсировавшегося тумана. В руке Канины неведомо откуда взялся широкий метательный нож, а сама она пригнулась, словно дикий зверь или, что еще хуже, дикий человек.
— Что… — начал было Ринсвинд.
— Заткнись! — прошипела она. — Кто-то приближается!
Она плавно выпрямилась, крутнулась на одной ноге и метнула нож.
Послышался глухой, гулкий, деревянный стук.
Канина стояла и смотрела перед собой застывшим взглядом. В кои-то веки героическая кровь, которая пульсировала в ее венах, не оставляя ей ни малейшего шанса прожить жизнь счастливой домохозяйки, ничем не могла ей помочь.
— Я только что убила деревянный ящик, — проговорила девушка.
Ринсвинд заглянул за угол.
Сундук, из крышки которого торчал все еще дрожащий нож, стоял посреди мокрой улицы и смотрел на Канину. Потом, перебирая крошечными ножками в сложном рисунке танго, он слегка изменил положение и уставился на Ринсвинда. У Сундука не было абсолютно никаких видимых черт, если не считать замка и пары петель, но он мог уставиться на вас пристальнее, чем целый выводок сидящих на скале игуан. Он мог переглядеть статую со стеклянными глазами. В том, что касается патетического взгляда брошенного и оскорбленного существа. Сундук мог переплюнуть любого получившего пинка спаниеля и отправить его скулить в конуру. В Сундуке торчало несколько сломанных стрел и сабель. — Что это? — шепнула Канина.
— Просто Сундук, — устало отозвался Ринсвинд.
— Он принадлежит тебе?
— Не совсем. Вроде как.
— Он опасен?
Сундук, шаркая ногами, повернулся и снова уставился на нее.
— Насчет этого существуют две теории, — ответил Ринсвинд. — Одни говорят, что он опасен, тогда как другие утверждают, что он очень опасен. А ты как думаешь?
Сундук чуть приоткрыл крышку. Он был сделан из древесины груши разумной, растения настолько магического, что оно вымерло почти на всем Диске, сохранившись лишь в одном или двух местах. Оно смахивало на смесь олеандра и иван-чая, только росло не в воронках от бомб, а в районах, испытавших на себе воздействие мощных зарядов магии. Из груши разумной традиционно делают посохи для волшебников; из нее же был сделан Сундук.
Среди магических качеств Сундука было одно довольно простое и прямолинейное: он повсюду следовал за человеком, которого признавал своим хозяином. Не повсюду в каком-либо конкретном наборе измерений, стране, вселенной или жизни. А вообще повсюду. От Сундука было избавиться труднее, чем от насморка, только Сундук был куда неприятнее.
Еще Сундук был готов на все, чтобы защитить своего хозяина. Его отношение к остальному мирозданию трудно описать, но вы можете начать с определения “кровожадно-злобный” и плясать дальше от него.
Канина уставилась на крышку, которая была очень похожа на рот.
— Я проголосую за “смертельно опасный”, — решила она.
— Он любит чипсы, — поделился винд. — Хотя это сильно сказано. Он ест чипсы.
— А как насчет людей?
— О, людей тоже. На моей памяти он сожрал в общей сложности человек пятнадцать.
— Они были хорошими или плохими?
— Думаю, просто мертвыми. Еще он стирает одежду — ты кладешь в него белье и вытаскиваешь чистым и выглаженным.
— И залитым кровью?
— Видишь ли, это и есть самое забавное, — заметил Ринсвинд.
— Забавное? — переспросила Канина, не сводя глаз с Сундука.
— Да, потому что, понимаешь, внутри у него не всегда одно и то же, он вроде как многомерный, и… — А как он относится к женщинам?
— О, он не привередлив. В прошлом году он съел книгу заклинаний. Три дня его пучило, а потом он выплюнул ее.
— Ужасно, — пятясь, сказала Канина.
— Ага, — подтвердил Ринсвинд. — Ужаснее не бывает.
— Я имею в виду то, как он пялится!
— У него это очень здорово получается, правда?
“Мы должны ехать в Клатч, — послышался голос из коробки. — Один из этих кораблей нам подойдет. Реквизируй его.”
Ринсвинд посмотрел на неясные, окутанные туманом силуэты, вырисовывающиеся под лесом мачт. То тут, то там мигал якорный огонь, который выглядел во мраке небольшим, размытым огненным шаром.
— Ее приказам трудно не повиноваться, — заметила Канина.
— Я пытаюсь, — отозвался Ринсвинд.
У него на лбу выступил пот.
“Теперь иди и поднимись на борт”, — скомандовала шляпа.
Ноги Ринсвинда сами собой зашаркали по мостовой.
— Почему ты так со мной поступаешь? — Простонал он.
“Потому что у меня нет другого выбора. Поверь, если бы я могла найти мага восьмого уровня, я бы это сделала. Я не должна позволить, чтобы меня надели!”
— А почему бы и нет? Ты же шляпа арк-канцлера.
“И моими устами говорят все когда-либо жившие аркканплеры. Я — Университет. Я — Закон. Я — символ
