дымка, которая привела в замешательство городских астрономов, но это было еще не самое странное. С острых углов, подобно статическому электричеству, слетали крошечные разряды сырой магии, но и это было не самое странное.
Самое странное вошло в таверну на краю города. Никогда не утихающий ветер заносил в каждое незастекленное окно запах пустыни. Странное вошло и уселось посреди зала.
Посетители некоторое время наблюдали за ним, потягивая кофе, заправленный пустынной водкой орак. Орак, изготавливаемый из сока кактусов и яда скорпиона, — один из самых сильнодействующих алкогольных напитков, но кочевники пустыни пьют его не затем, чтобы захмелеть. Они используют его, чтобы смягчить эффект клатчского кофе. Не потому, что этот кофе можно применять для защиты крыш от проникновения влаги. Не потому, что он проходит сквозь слизистую оболочку нетренированного желудка, словно горячий шар сквозь растопленное масло. Нет, он действует куда хуже.
Он вызывает у вас нурд.
Сыны пустыни подозрительно посмотрели в свои крошечные, как наперстки, кофейные чашки, гадая, не переборщили ли они с ораком. Видят ли они одно и то же? И насколько глупо будут выглядеть, если отпустят замечание? Если хочешь сохранить репутацию сурового сына бескрайней пустыни, приходится беспокоиться о подобных вещах. Если вы будете тыкать в пространство трясущимся пальцем и вопрошать: “Эй, послушайте, сюда только что вошел ящик на сотнях ножек, это ли не удивительно?”, — то окружающие могут решить, что вы полностью утратили мужественность. Что весьма фатально. Посетители старались не встречаться друг с другом взглядами — даже когда Сундук потихоньку придвинулся к выстроившимся вдоль дальней стены банкам с ораком. Его манера стоять вызывала у зрителей еще больший ужас, чем его способ передвигаться.
— По-моему, оно хочет выпить, — заметил наконец один из посетителей. Наступило долгое молчание.
— О чем ты говоришь? — с четкостью гроссмейстера, делающего убийственный ход, проговорил кто- то.
Остальные бесстрастно смотрели в свои чашки.
Какое-то время в зале не было слышно ни звука, если не считать топота геккона, шлепающего по вспотевшему потолку.
— Тот демон, — уточнил первый посетитель, — который только что подошел к тебе сзади. Вот о ком я говорил, о мой рожденный в песках брат.
Нынешний обладатель звания чемпиона всея пустыни по невозмутимости сидел, улыбаясь остекленевшей улыбкой, пока не почувствовал, как что-то тянет его за одежду. Улыбка осталась на месте, но вот все остальные части лица наотрез отказались иметь с ней что-либо общее.
Сундуку не повезло в любви, и он, как и всякий здравомыслящий человек в подобных обстоятельствах, попытался напиться. У него не было денег, и он не мог попросить то, что ему было нужно, но у Сундука никогда не возникало затруднений с языковым барьером.
Трактирщик провел очень долгую и одинокую ночь, то и дело наполняя блюдечко ораком. В конце концов, довольно неуверенным шагом Сундук удалился сквозь одну из стен.
В пустыне царила тишина. Это была необычная тишина. Как правило, она оживлялась стрекотанием сверчков, жужжанием комаров и шелестом крыльев хищных птиц, проносящихся над остывающими песками. Но в ту ночь стояла насыщенная, деловитая тишина, производимая дюжинами кочевников, собирающих свои шатры и убирающихся к чертям подальше отсюда.
— Я обещал маме, — повторил юноша. — Видишь ли, я легко простужаюсь.
— Может, тебе следует попытаться носить, в общем, немного больше одежды?
— О, я не могу. Мне приходится носить все эти кожаные штуки.
— Я бы не назвал их всеми, — заметил Ринсвинд. — Их здесь слишком мало, чтобы говорить, что они “ все ”. И почему тебе приходится их носить?
— Чтобы люди знали, что я — герой-варвар.
Ринсвинд прислонился к зловонным стенам змеиной ямы и уставился на собеседника. Он посмотрел на пару глаз, напоминающих вареные виноградины, на копну рыжих волос и на лицо, которое представляло собой поле боя между естественными веснушками и грозным войском наступающих прыщей.
Ринсвинд получал некоторое удовольствие от подобных ситуаций. Они убеждали его в том, что он отнюдь не сумасшедший. Ведь если уж он — сумасшедший, то как охарактеризовать тех людей, которых он постоянно встречает?
— Герой-варвар… — пробормотал Ринсвинд.
— Что-то не в порядке? Это кожаное обмундирование очень дорого стоит.
— Да, но послушай… Кстати, как тебя зовут, парень?
— Найджел.
— Видишь ли, Найджел…
— Найджел-Разрушитель, — добавил тот.
— Видишь ли, Найджел…
— Разрушитель…
— Ну хорошо. Разрушитель, — в отчаянии согласился Ринсвинд.
— Сын Голозада, Торговца Продовольствием…
— Что?!
— Ты обязательно должен быть чьим-нибудь сыном, — объяснил Найджел. — Это говорится где-то здесь. Он обернулся и, покопавшись в грязном меховом мешке, вытащил тоненькую, рваную и засаленную книжицу.
— Здесь есть глава о том, как выбрать себе имя, — сказал он.
— Если ты такой умный, то как оказался в этой яме?
— Я собирался обокрасть сокровищницу Креозота, но у меня случился приступ астмы, — сообщил Найджел, продолжая листать шуршащие страницы.
Ринсвинд посмотрел на змею, которая отчаянно старалась не путаться под ногами. Она хорошо проводила время в этой яме и не могла не заметить, что сейчас ей грозят нешуточные неприятности. Она не собиралась доставлять огорчение кому бы то ни было. Змея тоже посмотрела на Ринсвинда и пожала плечами, что было довольно ловким трюком для рептилии, у которой нет плеч.
— И сколько ты был героем-варваром?
— Я только начинаю. Видишь ли, мне всегда хотелось им стать, и я подумал, что, может быть, сумею научиться этому искусству по ходу дела. — Найджел близоруко уставился на волшебника. — Это ведь нормально, а?
— Судя по отзывам, тебя ждет малоприятная жизнь, — предупредил Ринсвинд.
— А ты никогда не задумывался, каково в течении пятидесяти лет продавать бакалейные товары? — мрачно буркнул Найджел. Ринсвинд поразмыслил над этим теперь.
— Зеленый салат продавать, да? — уточнил он.
— И его тоже, — ответил Найджел, сунул таинственную книгу обратно в мешок и начал пристально разглядывать стены ямы.
Ринсвинд вздохнул. Ему нравился зеленый салат. Он был таким невероятно скучным. Ринсвинд провел много лет в поисках скуки, но так и не обрел ее. Как раз в тот момент, когда ему начинало казаться, что она уже у него в кармане, жизнь внезапно становилась почти смертельно интересной. Мысль о том, что кто-то может добровольно отказаться от перспективы проскучать целых пятьдесят лет, вызвала у него слабость. “Будь у меня впереди пятьдесят лет, — думал он, — я бы возвел скуку в ранг искусства. Невозможно сосчитать, чего бы я не стал делать…”
— Знаешь какие-нибудь анекдоты про фитиль? — спросил Ринсвинд, удобно усаживаясь на песке.
— Нет, по-моему, — вежливо отозвался Найджел, постукивая по каменной плите.
— Я знаю сотни. Они очень смешные. Например, сколько нужно троллей, чтобы поменять фитиль в лампе?
— Эта плита движется, — сказал Найджел. — Смотри, здесь что-то вроде двери. Ну-ка, помоги мне. Он с энтузиазмом налег на плиту, и на его руках, словно горошины на карандаше, вздулись бицепсы.
— Полагаю, это какой-то потайной ход, — добавил он. — Ну давай, задействуй какую-нибудь магию.
