– Ну, наконец! А то я жду да жду.
Рыжий сошел с крыльца, остановился. Князь, глянув на коньки, спросил:
– На реку?
– Да.
Князь громко причмокнул, сказал:
– Да, это хорошо. Это полезно. А вот твой дядя уезжает, – и повернулся к Лягашу.
Рыжий тоже посмотрел на Лягаша, но ни о чем у него не спросил. Лягаш сам объяснил:
– Да, уезжаю. Вот куда! – и вытащил из-под ремня кусок пергамента, исчерканного какими-то меленькими мудреными значками.
– Бери, – сказал Лягаш, – читай, здесь всё написано.
Рыжий с опаской взял пергамент, стал его рассматривать. Похожие значки он видел на монетах. Там те значки, как ему объяснили, означали вот что: на первой стороне: «Се князь Великий Тымх», а на второй: «А это его серебро». Но на пергаменте значки были другие, и было их очень много. Рыжий смотрел на них, молчал. Тогда Лягаш забрал пергамент, спрятал его обратно под ремень и сказал:
– Вот так, племяш, теперь ты про меня всё знаешь! – и засмеялся.
А Рыжий очень удивился, потому что таким он Лягаша еще не видел! За что это он на него вдруг так взъелся, ведь Рыжий ничего плохого ему как будто не делал!
Лягаш перестал смеяться и сказал:
– Ух, крут я стал! Пора это кончать. Вот, съезжу, отдохну, вернусь – а лед уже сойдет, ты уже поумнеешь…
– А я, – зло начал было Рыжий…
– Ар-р! – рявкнул князь. – Схватились! Ты едешь или нет?
– Конечно еду, – ответил Лягаш.
– Так прощайся, – сказал князь.
Лягаш простился – обнял Рыжего, прижал его к себе, шепнул ему что-то на ухо… но так, что Рыжий не расслышал. А переспрашивать не стал. Но почему?! Вдруг это было очень важно?! Ведь мало ли, куда Лягаш собрался?! И еще вот что было удивительно: он раньше никогда не брал с собой никаких провожатых, а тут вон сколько их при нем, этих копытовских – стоят, переминаются…
Но Рыжий упрямо молчал. Лягаш кивнул ему, а после кивнул князю, пал в волокушу, гаркнул:
– Порс! Порс, вислоухие! Р-ра!
И тягуны рванули! Понесли! Снег во все стороны! Визг! Перебрех! Порс, порс в ворота!..
И они исчезли. Вот так Лягаш тогда уехал, а куда он уехал и зачем, никто об этом ничего не знал. А Рыжий продолжал ходить на реку. Катался, ждал. Или снимал коньки и крадучись бродил по льду. Звал Незнакомца, заклинал – то памятью Луны, то Солнцем, то Одним-Из-Нас, то даже Тем-Кто-Создал-Это-Всё… Но Незнакомец больше не показывался. А ветер становился все теплей, на полях уже кое-где появились первые проталины. Еще немного, думал Рыжий, и начнется ледоход, и где тогда ему его искать?!
Глава двенадцатая
ФУРЛЯНДИЯ
Дни становились все длинней, лед понемногу раскисал и покрывался лужами. Теперь катание по реке на коньках уже не было тем приятным и легким занятием, как раньше, а даже просто нелегким, и Рыжий сильно уставал. Поэтому, возвращаясь в казарму, он сразу валился на тюфяк…
Но сон к нему уже не шел. Рыжий лежал, ворочался, тихо вздыхал, потом, не утерпев, вставал, шел в угол, к бочке, брал из нее яблоко, садился напротив печи и думал, глядя на горящий в ней огонь. Но долго думать ему не давали. Потому что даже тогда, когда у его беспокойных сослуживцев уже всё, казалось, бывало выпито и съедено и все они, одурев, наконец засыпали и в казарме вроде бы наступала окончательная тишина, и только за окном мела метель и ветер тихо подвывал в дымоходе, ныл, убаюкивал…
Как Бобка вдруг подскакивал и восклицал, скажем, такое:
– А вот идет Чужая Тень! Вон она! Вот!
И дико хрюкал и подсвистывал, и прыгал, как блоха, по нарам, всех топтал! А они все смеялись, вскакивали с мест, и опять в казарме начиналась шумная суета, опять у них у всех сна ни в одном глазу не было, они сходились и садились в круг – всё это тут же, рядом с Рыжим, напротив огня – и, немного успокоившись, начинали, как это у них называлось, травить баланду. То есть по очереди рассказывали, обязательно с показом, всякие дурацкие истории про эту самую Чужую Тень, например, про то, как она вдруг приходит непонятно откуда и душит всех подряд, или пожирает, или мучит. Ну, и так далее. Слушать про Тень они очень любили. Но когда все известные им истории про нее заканчивались, а новых они придумать не могли, потому что у них на это не хватало сообразительности, они принимались за рассказывание (то есть, травлю) других, ничуть не менее, на их вкус, леденящие историй – таких, например, как про Вечного Пса, Прилипчивый Огонь, Ядовитую Блоху, Смертный След и так далее. И вот что еще интересно: никто из них во все это, конечно же, не верил, и они травили это только ради того, чтобы потешиться или, как они сами это называли, убить время. И это правильно, думал Рыжий, это разумно, хоть сами они и глупы. А вот он, хоть и умен, а поступает очень глупо. Потому что зачем ему этот Подледный Незнакомец? Пусть даже есть такой, пусть даже это не видение, а он действительно живет в этой реке. И даже пусть он разумен, пусть он умеет говорить, и пусть Рыжий даже научится понимать его речь. А что дальше? Где и как он будет с ним общаться? Ведь он же под воду к нему не полезет, он там захлебнешься, а Незнакомец, наоборот, из воды не полезет. То есть, иначе говоря, они с ним такие разные, что никакого общения, а уж тем более никакой дружбы между ними быть просто не может. А если это так, а это несомненно так, тут спорить просто глупо, еще глупей, чем искать Незнакомца, то значит, нужно немедленно забыть об этом как можно скорей, думал Рыжий.
И тем не менее он по-прежнему бегал к реке – ежедневно. Конечно, ему нравилось кататься на коньках, и ему так же очень нравилось, что он там, на реке, один. Но главным, конечно, было вот что: всякий раз, приближаясь к реке, Рыжий, замирая от волнения, надеялся, что, может быть, ему именно сегодня вдруг повезет – и он и Незнакомец встретятся, и встретятся они совсем не для того, чтобы подружиться или узнать один у другого что-нибудь полезное для себя, а просто так, единственно чтобы убедиться, что мир велик и что в нем много всего разного, порой даже такого, во что невозможно поверить, и, значит, бабушка была права, и, значит, зря они ей не верили!
Но пока получалось, что вроде не зря. Потому что как только Рыжий ни хитрил и что он только ни выдумал, чем он только ни заклинал, а Незнакомца не было и не было. И Рыжего брала тоска – все сильней и сильней.
Так и в тот в тот памятный день – а ветра тогда почти не чувствовалось, светило солнце, был легкий мороз – Рыжий, уже сильно уставший после долгого и бесполезного катания, лежал на льду и отдыхал, а на душе у него было гадко-прегадко. Вокруг было совершенно тихо.
Вдруг Рыжий услышав чьи-то легкие крадущиеся шаги. Р-ра, тотчас же подумал он, это они, казарма! – и зло оскалился, и резко оглянулся!..
И увидел княжну. Она была одна. На ней была новенькая шерстяная попонка с узорами в мелкий цветочек – наверное, сирень. Но это что! А вот еще: через плечо у нее были переброшены маленькие, очень изящные и очень блестящие, наверное из серебра, коньки. Какая это красота, подумал Рыжий. Да и сама княжна, тут же подумал он, чудо как хороша – и сразу же вскочил.
Но княжна даже не посмотрела в его сторону. Она делала вид, что не замечает его, не чует – и по- прежнему смотрела в сторону, на противоположный берег. Да чего там смотреть, гневно подумал Рыжий, там же пусто! Рыкнуть, что ли, окликнуть ее?
Нет, тут же спохватился он, он однажды уже наокликался! Поэтому теперь он стоял молча и ждал. А она смотрела на тот берег. И так продолжалось достаточно долго. Потом она вдруг быстро села в снег, также быстро надела коньки, потом еще быстрей вскочила, оттолкнулась – и очень быстро, очень ловко покатилась по льду. Вжик, вжик – пели ее коньки. А как она ловко каталась! И как все время по-разному! Она могла сперва кружить кругами, а потом вдруг делать петли. А вот еще с подскоком, на одной стопе, боком, спиной, опять с подскоком и опять! Рыжий смотрел на это всё и думал: ну, еще бы, да эти дымские, они же с детства учатся, им это привычно, а в Выселках где и на чем покатаешься? Да и кататься некогда! Уже первой зимой тебя начинают гонять на работы – то выставят в загонщики, то надо протоптать тропу, а
