пировал с удельными. Встречая Рыжего, он делался задумчив и молчал, а если что и спрашивал, то только о всяких мелких пустяках. А воеводы…
О! Эти все ему учтиво кланялись, справлялись о здоровье, о делах. И нагло, в глаза, ухмылялись. Вот так-то вот! А ведь еще совсем недавно, когда они по одному сидели по своим уделам, а он к ним приезжал и проверял и требовал урок, они дрожали перед ним как мыши! А вот теперь сошлись и, сбившись в свору, сразу осмелели. Р-ра! Узколобые! Рыжий вставал чуть свет и отправлялся на Пустырь, и там показывал, как надо ладить гати, гнать на огонь, брать языка, вязать фашины. Он делал дело!
А воеводы к войску не являлись. И князь ни разу на Пустырь не съездил. А почему? Да потому, сердито думал Рыжий, что ни в какой Большой Поход они не собираются и все эти учения, весь этот шум им нужен только для отвода глаз. Нет, чтобы поднять дичь! Вот и сошлись они, удельные, и обложили известно кого. Но брать пока что не решаются! И залегли, и ждут загривщика, а тот никак не кажется – сидит в Хвостове и молчит. Р-ра! Пусть молчит, пусть выжидает! Перемудрил Урван, пересидел, сердито думал Рыжий, и он обошел его, перехитрил, ибо еще три дня тому назад Овчар тайно от всех был отправлен им в Глухов и, надо думать, уже взял нужный след. Так что теперь только бы успел Овчар вернуться раньше, чем явится Урван! Поэтому теперь, по вечерам, придя к себе, Рыжий садился на тюфяк, брал книгу, но огня не зажигал, а просто сидел и слушал. То есть ждал.
В ту ночь он ждал особенно. Еще бы! Ведь на завтра объявлен поход! Нет, не поход, тут же подумал Рыжий, а просто явится Урван, загривщик, и кликнет клич…
Но это будет еще только завтра! И то если Овчар до этого не явится и не расскажет князю то, что надо. Так что рано еще волноваться, сам себя успокаивал Рыжий, сидел, листал книгу, там-сям ее почитывал… А время шло. Луна уже давно пошла на склон… И вдруг на лестнице послышались шаги! Но это был не Овчар, понял Рыжий, и даже не Урван. Рыжий отбросил книгу, весь напрягся…
Князь, неслышно отбросив циновку, вошел, остановился на пороге и спросил:
– А что ты это в темноте?
– Так. Нравится, – мрачно ответил Рыжий.
Князь усмехнулся, подошел к нему и сел напротив, долго, внимательно смотрел по сторонам, как будто он был здесь впервые, и наконец спросил:
– Почуял?
Рыжий не ответил. А князь, еще немного помолчав, опять заговорил:
– Ну, раз молчишь, значит, почуял. И ведь не ошибся! Плохи наши дела.
– А… – Рыжий криво усмехнулся. – А, может, все-таки, только мои?
– Нет, наши! – сердито сказал князь. – Правда, мои пока еще так, сяк, зато твои… – и князь замолчал, и со значением глянул на Рыжего.
Рыжий спросил:
– И что, это будет прямо сейчас?
– Нет, – сказал князь. Зачем сейчас? Сейчас же никто не увидит. А это будет завтра, на пиру. И будет это так. Душила прокричит, что это всё из-за тебя, что это ты их, дикарей, навел! А остальные все сразу подхватят. Ты это чуял?
– Да, – кивнул Рыжий, – это. И не только.
– А что еще?
– А то, что ты тогда будешь молчать. Ведь ты же за меня не вступишься?
– Нет, – сказал князь, – и не подумаю. Во-первых, что мне говорить? Рыки идут? Идут. Как никогда? Как никогда. А почему? Да потому, что это в первый раз они идут так слаженно, все их удары четко согласованы, это уже не дикари, а… Почему это? Да потому что их ведет большая голова.
– Не узколобая!
– Вот именно. И эта голова – твоя. И есть тому свидетель – пойманный лазутчик, какой-то Бэк из Гиблого Болота, и у него есть от тебя записка, что будто бы…
– Но это ложь!
– Конечно, – кивнул князь. – Но то, что это ложь, это одни твои слова. Пустые, между прочим. А этот Бэк – живой. Жива, то есть цела, и та записка, и там твой почерк, это несомненно. Мне крыть нечем. И поэтому я на пиру вступаться за тебя не стану. Я только за себя вступлюсь.
– Р-ра! – удивился Рыжий. – А ты-то здесь при чем?
– При всем, друг мой, – насмешливо ответил князь. – Они придут и спросят: «Где предатель?» А я скажу: «Не знаю, ночью был, а утром будто куда провалился».
– Да? – усмехнулся Рыжий.
– Да, – сказал князь. – Потому что ты прямо сейчас поднимешься, сойдешь во двор, а там уже заложили каталку, все, кому нужно, спят, никто и не заметит, как ты исчезнешь.
– Куда?
– В Копытов, к Слому. И так же сейчас Ага. У меня с ними уже всё на этот счет оговорено. Примут тебя хорошо. И вообще: уедешь – будешь жить, а здесь останешься – тебя завтра убьют. А я бы не хотел, чтобы тебя убили, потому что очень скоро ты мне снова будешь нужен.
– Зачем?
– Пошлю тебя с Агой на перевалы. Дружину дам. Вот видишь, я не передумал. Ведь так оно и будет всё – по-моему! Ну, завтра покричат, ну, будет даже буча. А после все равно уймутся. И вот тогда-то мы и Бэка приберем – и под ребро его – за ложь, за наговор. Да и не одного его… А после двинем к горцам. Понял?
– Ну, понял. Но…
– «Но» будет после. А пока вставай!
– А если я останусь? – спросил Рыжий.
– Зачем? – спросил князь.
– А так просто!
– Задумал что-нибудь?
– Да, не без этого.
– А! – кивнул князь. – Понятно. Ты думаешь, что зачем тебе, как подлому вору, бежать, ведь ты же прав и ты им это завтра докажешь! Ну а меня, ты думаешь, что слушать?! Стар князь, ты думаешь, труслив, вот и виляет, и пытается хитрить, и угодить и тем, и этим. Ведь так?
– Так! – рявкнул Рыжий.
Князь вскочил!.. Но все-таки не кинулся – остановился. Стоял, громко сопел, и наконец сказал:
– Ну, в общем, так: я тебе всё сказал. Предупредил. А ты теперь как знаешь! – и резко развернулся и ушел, и напоследок громко мотанул циновкой.
Рыжий сидел, смотрел в окно. Во дворе было очень темно. Небо было черное, луны не было видно за тучами. Князь, думал Рыжий, знает, что такое бунт. Толпа убила его брата и отца, и он, запуганный юнец, был возведен на Верх… О, нет, он вовсе не запуганный, тут же подумал Рыжий, а он очень хитер и изворотлив, и ловок! И если он еще тогда, в тот бунт, сумел всех обойти, а после умудрился усмирить и подчинить, то завтра на пиру усмирит их тем более. Правда, сперва наговорит им всякого с три короба, наобещает и запутает, и даже поклянется, а после усмирит!.. А вот Рыжий так бы не смог, не сумел. Князь – узколобый, это так, но тогда Рыжий – просто твердолобый. Таким, как он, удачи вовек не видать, ибо таких, как он, всегда будут рвать и топтать, и душить! Вот даже если вспомнить, это ведь совсем недавно было! Когда Ага еще не уезжал. Так вот, когда Ага увидел его с Книгой, он усмехнулся и сказал:
– Ий-я! Жаль твоего отца! Ведь его сын большой глупец – он верит Ложно-Досточтимому!
Рыжий прикусил губу и ощетинился. А Ага продолжал:
– Да-да, почтеннейший, ты не ослышался: сын твоего отца – большой глупец! Потому что только большой глупец может поверить в то, что наша Земля есть плоский диск, похожий на старую кривую монету! – И, помолчав, уже совсем другим, уважительным тоном добавил: – Но, правда, кое в чем ваш Ложно-Досточтимый все-таки разобрался. Это чуешь тогда, когда читаешь то, что он пишет о Башне. А ты о ней что думаешь?
Рыжий молчал. Да, в самом деле, думал он, в Книге намекалось, будто всё, что в ней изложено – это всего лишь слабый отсвет от окна какой-то загадочной, недоступной нам Башни. Но Башня, дальше думал Рыжий…
