А вслух ничего не ответил, а только усмехнулся. Тогда за него сказал князь:
– Никакой Башни нет. Это просто такие красивые слова. А понимать их надо так, что знания – это как некая башня, которая вздымается столь высоко, что нам, рожденным от отца и матери, ее вершины никогда не достичь.
Ага поморщился и, покачав головой, возразил:
– Ты, князь, не прав. Я прав! Слушай меня! Один раз я поехал в Бурк. Есть такой город, знаешь? Вот, я приехал в Бурк, вот, я делал там свои дела. Вот я их сделал. И тут мне говорят: у нас тут поймали одного старика, который был в Башне! О, сказал я, это мне очень интересно. Я дал им золота, и они за это отвели меня в ту тюрьму, где сидел тот старик. Они его, оказывается, там давно уже допрашивали, а он ничего не рассказывал. Тогда я посулил ему много-много золота. Он засмеялся мне в ответ и сказал, что если он возьмет мое золото, развяжет свой язык и расскажет, что ему открылось в той Башне, то тогда на счет раз, два и три рухнет все то, что до этого целых тридцать тысяч лет лепил и обжигал и снова лепил и снова обжигал и украшал наш Великий Зибзих. Иными словами, если старик вдруг проболтается, то тогда все мы со всем нашим миром погибнем ровно на три счета. Хочу ли я того? Я задумался. И пока я думал… этот старик исчез. Он это сделал на виду у всех нас. А если бы он этого не сделал, тогда бы его на следующий день живым сожгли на костре. Потому что таково было решение их Большого городского меджлиса. В том городе Бурке. Вот как.
– Исчез! – недоверчиво повторил князь и усмехнулся. – Да как это он мог исчезнуть?
– Что, что? – злобно вскричал Ага. – Ты мне не веришь?
– Да верю, верю, – сказал князь. – Так, с языка сорвалось.
– Вах! – выдохнул Ага. – Вах! Ладно, слушай дальше. А был он в темнице. На нем были цепи. Он был очень слабый. Он лежал на полу. Из него текла кровь. Вот так – из горла. Тогда они позвали лекаря. Очень ученого. Лекарь пришел, осмотрел его, поворочал, ухо ему к груди приставил, в груди что-то послушал, потом долго думал, потом говорит: «Надо дать ему фруктов». Дали – целую чашу. Лекарь фрукты тоже осмотрел, выбрал один, вот так вот его своим рукавом вытер и дал старику. Старик этот фрукт надкусил – вот так, совсем немного – и сразу исчез. Остались только его цепи. И фрукты. Я после эти фрукты тоже кушал. И мне ничего! А старик взял, исчез. И все это я видел сам, вот этими глазами, которыми я сейчас смотрю на тебя и тебя. Теперь мне верите?!
Князь не решился возражать. А Рыжий, подумав, спросил:
– А лекарь что?
– А лекаря сожгли, – мрачно сказал Ага. – Он хорошо горел. И это всё. Больше я ничего не скажу. Вижу – не верите.
И больше он и действительно о Башне уже не рассказывал. А вскоре вообще уехал. А Рыжий остался. И вот он сейчас лежит, плотно закрыв глаза, и пытается представить себе эту самую загадочную Башню. Она, конечно, не такая, как все остальные башни, она сложена, конечно, не людьми…
Но тут Рыжий услышал шорох, подскочил!..
Глава восемнадцатая
ПИЛЛЬ!
Вошел Овчар, остановился при пороге и осмотрелся. Взгляд у него был острый, настороженный. И это понятно, подумал Рыжий, Овчар же впервые на Верху, лучшим здесь делать нечего, их сюда не зовут. Ну, разве что тогда, когда, как теперь, случается что-нибудь особенное. Рыжий сказал:
– Садись.
Овчар послушно сел прямо там, где стоял.
– Да что ты?! – удивился Рыжий. – Вот, на тюфяк садись.
Овчар не спорил, пересел, покосился по сторонам, потом тихо спросил:
– А что это? – и указал на стену.
– Термометр, – ответил Рыжий.
– А для чего?
– Так, – сказал Рыжий. – Красиво, пусть висит. – И сразу же спросил: – Ты голоден? Или, может, вина?
– Нет, не хочу, – ответил Овчар. – Благодарю.
И разговор опять прервался. Они сидели рядом и молчали. Вот до чего жизнь довела, в сердцах подумал Рыжий, Овчар – старинный друг, испытанный, и прежде они сколько раз в каких только передрягах не были! Но, правда, когда это было? Вот то-то и оно. И Рыжий теперь здесь, а Овчар по-прежнему в Низу: утром у них подъем, на Гору, на обед – и когти рвать. Потом он женится, уедет сотником, а то и воеводой на кормление. Овчар чистокровный южак…
– Так говорить? – спросил Овчар.
– Да-да, конечно! – спохватился Рыжий.
Овчар откашлялся и начал:
– Как ты и говорил, они там всё валят на Бэка. Он, если ты его помнишь…
– Да, – сказал Рыжий. – Конечно. Левый косит, и ухо рваное…
– Он, он, – кивнул Овчар. – Но там есть еще и Беляй. Ну, хмырь такой, липарь, доверенный Душилы. Очень важный! Я лучше сразу с него и начну.
Рыжий кивнул, Овчар начал рассказывать – подробно, обстоятельно. Но явно нервничал. Еще бы! Потому что кто такой Овчар, а тут нужно было говорить на воевод. И еще что говорить! Р-ра, думал Рыжий, кто бы мог представить, что они на такое решатся! Но и мало им теперь за это не покажется, даже Урвану! Да за такое ему будет виска! И угольков ему! И веника паленого! И что там еще делают? Подумав так, Рыжий только мотнул головой, потому что ему стало жарко. А Овчар продолжал говорить, но все тише и тише. И это понятно, думал Рыжий, потому что о таком громко не скажешь – на всякий случай. Но говорить-то все равно придется! А князю придется слушать!
Но тут Овчар вдруг замолчал, а после встал, сказал:
– Ну, вот пока что всё. Так я пойду.
Рыжий подумал и спросил:
– А если я ему скажу, что это ты мне это говорил, ты как тогда?
– Ну, как еще! – сказал Овчар. – Как прикажешь! – и вышел.
Опять стало тихо. Да и темно было еще, не рассвело, и, значит, можно было пока прилечь и отдохнуть. Нет, тут же подумал Рыжий, какое ложиться, когда нужно сейчас же сразу выходить и быстро садиться в каталку – и он еще успеет уехать. Потому что то, о чем он только что услышал, это очень и очень серьезно!
А когда все это начиналось, то кто мог представить, к чему это приведет?! А начиналось так: в прошлом году на глуховском базаре тамошние охранники поймали тощего, грязного рыка. Его пытали – он молчал. Потом его морили голодом и жаждой – опять бесполезно. Тогда его кинули в яму – подумать. А он не думал! Прошло еще два месяца, и тут туда явился Рыжий. Душила, глуховский удельный, сопровождал его по городу, и Рыжий проверил там, проверил сям, разгневался, потому что куда ни глянь, везде были сплошные недоимки и воровство, потом они пришли в острог, и там Рыжий велел, чтобы доставали ямных, и начал их выслушивать, расспрашивать – и раз за разом подтверждал: и этому еще сидеть, и этому тоже, и этому. А после привели того, как они его называли, лазутчика. А был он никакой! То есть такой, как и все рыки – в глаза не смотрел, щерился, от него разило болотом… и вообще, рядом с ним было очень противно, и всё! А тут еще дело тогда было уже к вечеру, Рыжий к тому времени сильно устал и уже даже прилег. Тут к нему ввели Бэка. Рыжий мельком глянул на него, сразу понял, что перед ним никакой не лазутчик, а так, какой-то серогорбый, и поэтому велел, чтобы тот скорей, без размазни, рассказывал. Вот рык и рассказал: он, Бэк из Гиблого Болота, а это здесь недалеко, в Ближнем Лесу, заспорил при дележке, и его изгнали из поселка, и он бежал, плутал, потом прибился к южакам, работал на хозяина, скопил деньжат, явился на базар… И там его схватили! Вначале его обвиняли в воровстве, а когда воровство не прилипло, они тогда стали кричать, что он будто бы лазутчик. Он огрызался, отбивался, спорил. Тогда они его связали, занесли к себе в сторожку и кликнули туда его хозяина. Хозяин пришел, посмотрел, испугался, как бы и его самого ко всему этому невзначай не примазали – и, на всякий случай, для верности, отказался от Бэка, сказал, что прежде никогда его не видел. И вот тогда…
Тут Бэк на некоторое время замолчал, а после все-таки сказал:
