вот и все. И шел дальше. Также, наверное, вдруг вспомнил Рыжий, семь лет тому назад в Зыбь уходил беглый купец, а после, говорят, его видели уже на той стороне, в Чупрате. Значит, купец прошел, значит, он нашел в себе силы, не сдался. А Рыжий чем его хуже? И он продолжал идти. Днем под его стопами было золото, а ночью был снег. Снег – как в Лесу, такой же чистый и мягкий. Правда, лесной снег освежал, а этот клонил в сон и забирал силы. А их оставалось все меньше и меньше, а снег становился все мягче, сугробы все глубже, идти по ним было все тяжелей, и голова уже кружилась, перед глазами уже плыли красные круги… Рыжий не удержался и упал. И сколько он так пролежал, Рыжий не знал, не помнил. А помнил он только вот что: как только он очнулся, так сразу, ни о чем еще не думая, вскочил – и замер от удивления! Еще бы! Ведь он был уже на земле, у него под стопами была надежная, твердая почва, а Зыбь, он оглянулся и увидел, осталась позади него, правда, в каких-то двадцати шагах. Но все равно он, значит, одолел ее, он перешел через зыбучие пески, он, как и тот купец, не дрогнул. Значит, Равнина, Дымск… И Рыжий засмеялся и подумал, что надо немедленно выбросить их из головы, потому что нет для него больше ни Дымска, ни Равнины, ни князя, ни Урвана – никого! Теперь он – Рыжий, просто Рыжий – в Мэге, и он стоит возле холма, поросшего густым опрятником, а дальше, сразу за холмом, видна гора, за ней еще одна гора, и она еще выше, а там, за той, еще одна, еще; все эти горы называются Хребет. И вот когда он перейдет через него…
Но Рыжий не стал дальше думать, а усмехнулся и лег. И он очень долго лежал, почти что до полудня, смотрел на Зыбь, на горы, а после встал и пошел дальше. Теперь он не спешил – неделю поднимался к перевалу и по пути охотился и набирался сил, а вечерами разжигал костер, ложился у огня и представлял перед глазами Книгу и читал ее. А вот о Дымске вспоминать не получалось. И, может, думал Рыжий, это правильно, ведь Дымск остался в его прежней жизни, а она умерла, ее нет, и никогда уже… Р-ра, тут же спохватился Рыжий, не все так просто, как хотелось бы, потому что ни в коем случае нельзя сбрасывать со счета того, что Мэг – это союзная Дымску держава, и, значит, князь вполне может послать сюда гонца и объявить им об исчезновении одного очень важного преступника, и тогда они, согласно договору о взаимовыручке, начнут его искать. Ну что ж, пусть ищут, пусть стараются, сердито думал Рыжий и шел, карабкался, цеплялся, скользил, срывался, поднимался и вновь карабкался – все выше и выше, и вот, наконец, заветный перевал, но ничего там не было, только один туман, и до того густой, что было невозможно развести огонь, хоть было очень холодно, и Рыжий не стал там задерживаться, а сразу же двинулся дальше, теперь уже вниз. И вот уже вначале позади остался туман, потом, еще через два дня, на краю ледника, Рыжий увидел первый след – босой, наверное, охотника. Потом еще один. И рядом с ним он увидел обломок стрелы. Странно, подумал тогда Рыжий, на кого это они могут здесь, на этих голых мшистых лугах, охотиться? Но мало ли! И пошел дальше, вниз. Кормился сладкими кореньями, улитками. Потом набрел на тропку и двинулся уже по ней. Вскоре эта тропка привела его в лес. Лес был приземистый, хвойный, корявый. Но там уже водилась дичь! Рыжий поймал костяника, разбил его о камни и съел. Потом сбил камнем птицу чьивку и проглотил ее прямо вместе с перьями – вот до чего он был тогда голоден! Потом чем ниже он спускался, тем лес становился и выше, и гуще. Там и добычи стало больше, так что к вечеру Рыжий довольно-таки прилично насытился. Потом, когда уже было темно, он еще издалека заметил костер – там, как оказалось, ночевали дровосеки. Они лежали у огня вповалку, без всякой охраны, и, значит, можно было без особого труда напасть на них, добыть себе одежду, имя и потом уже совершенно спокойно, никого не опасаясь, спуститься в долину, а там, в первом же селении, в первом же доме, в который бы его пустили на ночлег, снова без всякого риска… Нет, спохватился Рыжий, ни к чему все это. И, постояв возле огня и немного согревшись, он так же тихо, как пришел, ушел от дровосеков. Потом еще два дня – и при этом постоянно таясь – Рыжий спускался по тропе, а утром третьего, продравшись через заросли, взобрался на скалу…
Лег и прищурился. Самодовольно зевнул. А что! Ведь он уже почти пришел туда, куда хотел. Внизу под ним, под обрывом, раскинулась долина – вся зеленая! А вон, смотрел Рыжий, река, а вон на ней запруда, мельница. А вон квадратики возделанных полей. Дальше дома в две улицы. А вон по дороге едет повозка. В повозки, так у них заведено, вспомнил прочитанное Рыжий, впрягают должников, а в плуги военнопленных и мятежников. А вон еще дома, еще. И примерно вот такая же картина будет еще на сорок дней пути, и только потом будет столица, град Бурк, и уже только там он остановится…
Но здесь, в Двенадцатой Провинции, в Чупрате, загадывать об этом еще очень рано. И вообще, подумал Рыжий, вначале он должен решить, кем он будет в этой новой жизни. Проще всего, конечно, это сейчас лечь в засаде, поймать идущего с поля крестьянина, снять с него его серую холщовую попону… А после в этой вонючей позорной холще Рыжий будет вынужден кланяться всем тем, кто ходит в крапчатом или в малиновом, а так же ездит в зеленом или в золотом. Хотя, тут же подумал Рыжий, и этих, едущих, тоже можно легко подстеречь и ограбить, да так, что никакая охрана им не поможет. Но если уже на то пошло, то будет еще проще сразу стать безместным йором, тем более, что в последний год их здесь развелось несчетное множество. И, кстати, тогда можно вовсе ни во что не рядиться, а идти прямо так, прямо в том виде, в котором он сейчас – то есть в ремне и в поясе. Безместный йор – он вне сословий и вне закона. Это, конечно, хлопотно, но только с этой стороны, а зато со всех остальных очень просто! Подумав так, Рыжий встал и двинулся к тропе, ведущей вниз, в долину.
В долине Рыжий напрямик, через нескошенное поле, вышел к почтовому тракту и побежал по нему – конечно же, на двух, на стопах, потому что свободные здесь иначе и не бегают, здесь же цивилизация! И Рыжий побежал по краю, по обочине, потому что мэгские тракты хороши только для повозок, а бегать по ним босиком почти что невозможно, потому что очень быстро посбиваешь стопы об камни. А путь до столицы далек… Но Рыжий не спешил и не вставал, как раб, на все четыре, а бежал себе по-прежнему на двух, мерной трусцой, по-йорски, такой бег в Мэге, он читал, назывался измот. Вот он и бежал измотом. Прохожих и проезжих видно не было, потому что здешнее предгорье считалось глухой окраиной и было почти не заселенным местом. Да и время тогда в Мэге было весьма неспокойное. И это прекрасно, думал Рыжий, чем меньше глаз, тем лучше, и он бежал дальше. В полдень, немного притомившись, Рыжий присел у придорожной яблони, поколотил ее, подзакусил – и снова двинулся в путь. День был погожий, солнечный, там-сям уже снимали урожай. Справа, видел Рыжий, рабы скирдовали орс, и оттуда же слышалась песня. Дальше, на взгорке, стояла кузница, там тоже кто-то копошился.
А вот уже показалась почтовая станция, которую можно было сразу узнать по гербу над дверью. Рядом, возле крыльца, стояла крестьянская повозка. А посреди двора, в пыли, копалась в песке куропатка с цыплятами. Солнце садилось за плетень, было красиво… Зажиточно живут, мрачно подумал Рыжий, резко вытер стопы о гребенку и вошел.
Внутри станции, в ближнем углу, пять-шесть крестьян в обтрепанных попонках сидели за столом, играли в кубик и смеялись. Дальше, у стойки, стоял чин в расстегнутом лантере, старик держал на вертеле поджаренную птицу, смотрел на игроков и давал им советы. В дальнем углу тускло мерцала лампада, над ней был едва виден лик Стоокого.
– В дом! – рявкнул Рыжий. – В дом! Хвала Ему!
Все оглянулись на него и настороженно замерли. Рыжий стоял в дверях и ждал. Вид у него был, конечно, приметный – в репьях, нечесаный, в широком боевом ремне и при богатом поясе с блестящими нашлепками он, по тамошним понятиям, выглядел не самым желанным гостем. Но тем не менее ему почти сразу ответили:
– В дом, в дом, хвала, – правда, нестройно.
Рыжий, бренча висюльками, вразвалку миновал крестьян, достал из пряталки монету и, положив ее на стойку, мрачно сказал:
– Твоя.
– Вся? – не поверил чин.
– Да, вся. Я голоден!
Чин сразу оживился, стал любезен, провел Рыжего к соседнему столу, ловко набросил на стол скатерть, подал мясо. А после – кашу, рюмку золотистого. Каша была с жирным маслом, а в золотистом плавал перчик. Рыжий выпил и начал закусывать. Крестьяне уже больше не играли – они сидели, скромно опустив глаза, и еще скромнее молчали. Да только какое ему было до них дело! Плотно поужинав, Рыжий сразу же ушел за загородку, а там упал на мягкий пуховик и строго приказал:
– Стеречь!
Чин поклонился, вышел, прицыкнул на крестьян – и те, не проронив ни звука, быстро подались в дверь.
