Досточтимый пишет для немногих, и что из того, если эти немногие с ним соглашаются, когда все остальные их не слышат? Но они так же не слышат и Стоокого, ибо вот храм – он пуст, в нем только зурр и Рыжий, зурр говорит: Земля не продается и не покупается, Земля, как жизнь – для всех, так нас учит Стоокий. Только зачем для всех, сердито думал Рыжий, когда в храм ходят только дети и старухи? Ну, или еще любопытные. Подумав так, Рыжий смутился, подошел к стене, прочел шестой завет – не верил, но прочел, – задул свечу и вышел из храма.
И он опять бродил по городу, рассматривал его и молча удивлялся, потом, устав, сидел на лавочке возле фонтана, смотрел на голубей, на облака. Потом в толпе зевак стоял у Резиденции и наблюдал за сменой караула. Гвардейцы – сытые, в надраенных кольчужках, в высоких шлемах с перьями – маршировали по плацу, кричали «Арра! Арра!». Шаг у них был хорош и выправка вполне достойная, отметил Рыжий. Правда, в шестой шеренге дважды засбоили, а в седьмой один ремень был недотянут. Но это, конечно, пустяк, мелочи, а во всем остальном церемония Рыжему очень понравилась. Потом часы ударили семь раз и загремели барабаны, запели трубы – и толпа отхлынула. Вышел герольд, весь в позументах, заорал:
– Пади! Пади!
Все пали. Раскрылись золоченые ворота, и выехал один… второй… третий, четвертый, пятый экипаж. На пятом ехал сам король. Он был в пушистой белой мантии и золотой, густо усыпанной бриллиантами короне. Толпа при виде короля кричала, ликовала. Король едва заметно улыбался, подслеповато щурился, кивал. Король был очень стар, седой, трясущийся. И, говорили в толпе, он уже почти не ходит. А прежде, вспомнил Рыжий, князь рассказывал…
Но дальше вспомнить не успел, потому что король и все, что были с ним, уже проехали. Они, как сказали в толпе, спешили на эрл-прием в Лампическом дворце, там, говорили, будут чествовать победу над Девятым Легионом, Крактель Четвертый – долгих ему лет – раздаст особо отличившимся награды, примет послов, а после будет бал и фейерверк…
Зеваки стали понемногу расходиться. И Рыжий тоже пошел с площади. На улицах уже горели фонари. Чем дальше Рыжий отходил от центра города, тем прохожих становилось все меньше и меньше, а мостовые уже и щербатее. А вот брусчатка совсем кончилась. Где это он, подумал Рыжий, осмотрелся и узнал – это была Гусиная застава. Канавы, грязь, преступность, сразу вспомнил он, прошел еще немного и остановился возле высокого серого дома. Это была ночлежка для сомнительных. Рыжий подумал: то, что надо, и вошел.
И тут же подумал: ну и ну! Потому что попал в смрад и чад! А как там было натоптано! А как накурено! И ко всему еще было темно. Хозяйка – в рваном чепчике, дородная – лежала у себя за загородкой и отказалась принимать.
– Пьяна! – шепнул ее подхватный. – Как грязь пьяна! Не обессудьте, господин. Деньги вперед, и я…
Рыжий поморщился, но заплатил. Подхватный – пегий, шустрый малый – провел его по лестнице на самый верх, под крышу, и спросил:
– Вам эту или эту?
– А где лучше? – спросил Рыжий.
– Конечно, здесь! – уверенно сказал подхватный, поворачиваясь влево. – Здесь дверь крепче. И окно поуже. Народ-то у нас, сами понимаете…
Рыжий молча согласился. И вселился. То есть вошел, закрыл за собой дверь и осмотрелся, и прислушался. Слева, за стенкой, пели, справа было тихо. А обстановка в комнате была такая: стул, табурет и пуфарь. Пуфарь был колченогий и продавленный. И еще на подоконнике Рыжий увидел кружку, миску и объедок свечи. И всего этого было вот сколько: три шага в ширину и пять шагов в длину. Рыжий немного походил по комнате, потом зажег свечу, придвинул табурет к окну, сел и задумался…
Не думалось. Тогда Рыжий зажмурился, представил себе Книгу и начал ее мысленно листать. Листал, листал… Еще сильней задумался. Еще бы! В Книге о Башне говорилось очень скупо и туманно. Ее, так было сказано, так просто не найти. Она не скрыта, а наоборот – ты просто можешь каждый день ходить мимо нее и так и не заметишь, что вот она перед тобой – стоит и ждет тебя. А может, и не ждет. Так что искать ее, или даже просто надеяться на то, что ты ее когда-нибудь найдешь, нет никакого смысла. Подумав так, Рыжий нахмурился, встал, прошел к двери, закрылся на крючок, вернулся и лег на пуфарь, но ему не спалось, и он еще долго лежал, ворочался, слушал крики за стеной, бой городских часов…
А потом незаметно уснул. Утром он проснулся достаточно рано, спустился вниз, позавтракал и познакомился с хозяйкой, еще раз дал залог, ибо подхватный утверждал, что денег он вчера не брал; нагло смотрел в глаза и повторял: «Чист, как слеза! Чист, как слеза!» – и Рыжий не стал с ним спорить, а только велел прибрать у него в комнате и ушел, как он сказал, по делам, а сам весь день бродил по городу и убеждал себя, что ходит просто так, он ничего не ищет, а только смотрит и запоминает – из любопытства, вот и все. А Башня может быть и не из камня, думал он, а это вообще одна метафора, и поэтому да разве стал бы он ее искать? И он ходил, болтался, просто так. День. Пять. Нотариус. Ошейная. Меняльная. Костярня. Шум, гам. Квартал, еще квартал… Ну а под вечер он всегда спешил на улицу Стекольщиков и заходил в книжный подвал. Там было тихо и прохладно. Старик, сидевший у двери, приветливо кивал ему и спрашивал:
– Чего?
А Рыжий отвечал:
– На ваше усмотрение.
Потом брал поданную книгу, садился в угол и читал.
… Когда он в первый раз пришел в этот подвал, старик долго смотрел на его серую попону, а после, мягко улыбнувшись, предложил «Стихи», но Рыжий сразу отказался. Тогда старик придвинул ему сразу стопку, там были «Сонник», «Уши следопыта», «Двенадцать юных дев», «Записки тамады»… Рыжий брал книгу, открывал, читал заглавный лист и морщился. Тогда старик не выдержал, спросил:
– А сами вы хоть знаете, что ищете?
– Да, – твердо сказал Рыжий, – знаю. Вот я в последний раз читал «Книгу Всех Знаний» Досточтимого, и мне понравилось.
– О! – удивленно воскликнул старик. – Даже так! И дочитали до конца?
– Конечно.
Старик покачал головой, помолчал и сказал:
– Ну а в шестнадцатой главе, параграф третий, часть восьмая…
Рыжий победно усмехнулся и ответил:
– Там сказано: «Иные же убеждены, что мир непознаваем».
Старик задумался и отвернулся. В подвале было много книг – на полках, на полу и на столах… И всего трое посетителей. Один, должно быть из военных, сидел с погасшей трубкой в зубах, смотрел в подслеповатое окно и думал о чем-то своем. Стряпчий – худой, взъерошенный – листал толстенный альманах, зевал и щурился. И лишь девица в чепчике была по-настоящему увлечена: смешно склонив голову, она перерисовывала модную картинку. Старик вздохнул и, повернувшись к Рыжему, спросил:
– А вы откуда будете?
– Издалека, – уклончиво ответил Рыжий. Подумал и еще сказал: – Проездом.
Старик кивнул и отошел к стене, долго искал, смотрел на корешки… а после подал книгу и сказал:
– Вот, полистайте. Думаю, понравится.
Понравилось. Читал до темноты. Еще бы! Ведь это был «Трактат о четырех стихиях» Рентолаунта! А уходя, Рыжий оставил на столе монету и сказал:
– До завтра.
Старик кивнул ему в ответ и что-то проворчал… но что – нельзя было расслышать.
И с той поры, лишь только начинали надвигаться сумерки, Рыжий спешил на улицу Стекольщиков. Теперь старик встречал его как старого знакомого, усаживал за лучший стол и даже иногда вступал с ним в беседы – о новостях по городу, погоде, ценах и о прочих пустяках. То есть чего и говорить, Рыжий был счастлив.
И так прошло пять дней. А на шестой Рыжий проснулся, сел на тюфяке, радостно потянулся и так же радостно вспомнил, как вчера старик сказал ему, что приготовил для него «Размышления», труд Гернастейна Чермного о Первосиле, духе Равновесия, прелюбопытнейший труд… И вдруг насупился. Без всякого сомнения, подумал он уже без всякой радости, прелюбопытнейший, вот разве что… После чего похлопал
