Рыжий подумал и сказал:
– Раньше была.
– Но почему же? – быстро продолжил Сэнтей. – Она есть и сейчас! Иначе бы ты давно уже вернулся в Дымск или пришел в Коллегию и получил там патент на обера. Но Башня не дает тебе покоя…
– Но Башни нет!
– Есть.
– Где?
– О! – и Сэнтей даже причмокнул. И продолжал уже тихо, неспешно: – Найти ее – это великая удача. Такое мало кому удается. Но, думаю, внук Старой Гры… Я не ошибся?
Рыжий не ответил.
– Ну, хорошо, – сказал Сэнтей. – Договорились раз и навсегда: что было – умерло. И вообще, а было ли оно? Конечно, не было. И, значит, так: ты Ловчер, а я Сэнтей. И ты пришел ко мне, спросил, а я тебе ответил: да, ты войдешь в Башню Семи Печалей, но только тогда, когда придет твой срок. Ну а пока будет вот что. Вчера мне принесли одну книгу, в ней шесть подпорченных страниц. Так вот, пойдем, я дам тебе пергамент, перо и все остальное необходимое. Отныне ты будешь переписывать то, что я буду тебе поручать, и я буду тебе за это платить. И так будет каждый день. Годится?
– Да.
– Вот и прекрасно!
Глава третья
МАСТЕР ДРЭМ
И началась совсем иная жизнь. Утром, позавтракав, Рыжий сразу приходил в книжный подвал на улицу Стекольщиков, там, в задней комнате, садился за конторку и своим крупным, аккуратным почерком переписывал пришедшие в негодность книги. Работал он весьма добросовестно, и поэтому, случалось, зарабатывал по целых три монеты в день, то есть ничуть не меньше, чем раньше учетчиком. А по вечерам Рыжий читал, теперь уже бесплатно. И книги он теперь брал уже не с полок в общем зале, а опять же в задней комнатке, рядом со своей конторкой, в маленьком железном шкафу, укромно стоявшем за массивными напольными часами. Сэнтей дал ему ключ от того шкафа и сказал:
– Читай всё, что тебе понравится, но только в зал не выноси. Ни в коем случае!
Рыжий с удивлением посмотрел на Сэнтея, но вслух ничего не спросил. Тогда Сэнтей сказал сам:
– Я вижу, это тебя удивило. Но, тем не менее, теперь тебе нужно будет привыкнуть к такому порядку. Так надо. И вообще, отныне будет так: всё, о чем ты прочтешь, ты теперь будешь пересказывать только мне одному. А почему это так, опять скажу только одно: так надо!
И так оно с того дня и повелось: Рыжий вначале переписывал то, что ему бывало задано, потом читал то, что сам выбрал в шкафу, а потом пересказывал то и другое. Сэнтей его внимательно выслушивал, кивал… А после, улыбаясь, возражал, опровергал, доказывал обратное. А Рыжий должен был не соглашаться с ним и – только обоснованно – отстаивать свои суждения. А если это у него не получалось, тогда Сэнтей подбадривал его, подсказывал… и снова возражал. Лежал на пуфаре, задумчиво прищурившись, смотрел на потолок и рассуждал – порой очень подолгу. Спор для него был как любимая игра, как для других кубик или шу. Спор, говорил он, это высшее познание, спор это жизнь, жизнь это спор, и, значит, всё, что нас окружает, достойно спора, то есть переосмысления. И Сэнтей действительно мог спорить обо всем.
И только один раз, заслышав о Создателе, он тотчас помрачнел, сказал:
– А вот об этом лучше помолчим. Не нам о нем судить.
А после встал, подошел к столу, зажег в спиртовке огонь и сказал, что им уже пора обедать. Сэнтей жил один и не держал прислуги, поэтому он сам себе готовил и сам же присматривал в доме за порядком. Когда Рыжий спросил у Сэнтея, откуда он узнал о его дымском прошлом, Сэнтей ответил так:
– Прочел. В твоих глазах. – Но тут же рассмеялся и добавил: – Не бойся, это шутка. Ведь ты же знаешь, что читать в чужих глазах запрещено законом.
И Рыжий не посмел расспрашивать его об этом подробнее, а медленно лег и задумался. Сэнтей, думал Рыжий, ни разу ему не грозил и никогда ни в чем не упрекал. И вообще, движения его всегда были неторопливые, спокойные, речь тихая. Даже с разносчиком, который приносил ему продукты и брал за них втридорога, Сэнтей был неизменно вежлив. И тем не менее, когда Сэнтей вдруг замолкал и уходил в себя, Рыжий не смел его тревожить, и это был вовсе не страх, не почитание, а нечто ему прежде совсем незнакомое. Или давно забытое, потому что, вспомнил Рыжий, нечто подобное он ощущал в Дымске на реке, когда видел Подледного Незнакомца…
Нет, тут же подумал Рыжий, тогда это было просто обычное видение, явный обман. А вот зато потом, когда он словно бы опять попал в Хвостов к Урвану… А там тогда что было, разве не видение? Рыжий задумался…
И тут вдруг Сэнтей, как будто прочтя его мысли, сказал:
– А так оно тогда бы и случилось. Тебе же тогда открылась твоя возможная Судьба. Но ты от нее отказался.
– А если бы? – спросил Рыжий.
Сэнтей пожал плечами, улыбнулся и уже хотел было что-то спросить…
Но тут вдруг раздался стук в дверь, Сэнтей пошел, открыл, и оказалось, что это к нему явился посетитель. Да, кстати, посетители. Там, в задней комнате, они появлялись довольно-таки часто – одни из них были с письмом, другие с новой книгой, а третьи просто останавливались на пороге, и все они, как правило, молчали. А если и вступали в разговор, так только с Сэнтеем, и при этом изъяснялись они весьма кратко и намеренно туманно. Кто это были такие и зачем они к нему приходили, Сэнтей не объяснял, а только иногда просил у Рыжего:
– Побудь там за меня. Я задержусь. У меня гость.
И тогда Рыжий выходил в общий зал, стоял у полок, выдавал заказы. Потом Сэнтей сменял его, и Рыжий возвращался за конторку и продолжал работать. До обеда. Обедали они наскоро, просто. После обеда Рыжий читал. А вечером Сэнтей опять расспрашивал его, и Рыжий излагал прочтенное и делал выводы, и спорил – не распаляясь, не сердясь, а всё более и более умело отыскивая изъяны в тех логических цепочках, которые выстраивал Сэнтей. И тот все чаще стал хвалить его. А Рыжий с каждым днем улыбался все реже и реже. Так шли недели, месяцы. Когда же Рыжий, наконец не выдержав, обмолвился о Башне, Сэнтей едва заметно улыбнулся и сказал:
– Я думаю, что ты скоро найдешь ее.
– А скоро, это как?
– Все в свой черед. Пиши. Ищи.
И он писал. Читал. И обсуждал прочтенное. А возвратившись домой, лежал и вспоминал о том, что было узнано им за день, вникал, сопоставлял… Но все было напрасно. А утром, приходя в подвал, Рыжий уже не с любопытством, а с явным раздражением смотрел на книги. Вон, думал, сколько их, и в каждой что-то новое: там вечный двигатель, там философский камень, там чудо-эликсир, там… там… А Башня где? И кто такие эти посетители? А сам он теперь кто? Да, похоже, никто! Ведь он даже собственное «я», и то уже не чувствует. И что вокруг него творится, ему уже тоже почти безразлично. Умер Крактель, и в Бурке разразилась смута – пять принцев крови подняли мятеж, толпы на улицах, разбой, дороговизна, хозяйка говорит: «Закроюсь, всё продам, уеду», и ходит в храм, и ставит, ставит свечи, и молится, и молится, сейчас так поступают многие… А он по-прежнему Стоокому не верит. Стоокий возвестил: Земля – основа жизни, но ведь это не так, ибо Земля и вообще весь мир – это создание Создателя. А о Создателе, сердито думал Рыжий, Сэнтей не говорил и даже слышать о нем не хотел, и всякий разговор на эту тему немедля резко пресекал. А вот зато мастер Дрэм…
Дрэм был одним из посетителей. Появился он так: вошел, держа под мышкой книгу, кивнул вместо приветствия и сразу сел. Вид у него был мрачный, даже слишком. Рыжий поднялся и хотел было уйти, потому что он всегда так поступал, когда являлись подобные гости, Сэнтей даже просил его об этом. Но тут Сэнтей вдруг возразил:
– О, нет! Сиди, сиди! На этот раз это к тебе, а не ко мне.
– Как? – удивился Рыжий.
– Так. Дело в том, что мастер Дрэм, – и тут Сэнтей кивнул на посетителя, – он сейчас пишет труд о
