Юрпайс откашлялся, он явно волновался. Но продолжал уверенно, как с кафедры:
– Так вот, запомни, юный брат, что кубический корень из некубического рационального числа есть иррациональность, не приводящая к конечному числу действий извлечения квадратного корня, и посему элементарная на первый взгляд задача удвоения куба неразрешима!
– Но ведь считается…
– Ага! – вскричал Юрпайс. – Вот наконец ты и попался! Но не отчаивайся, брат, это весьма и весьма узкоспециальная задача, я занимался ею много лет и даже ввел кое-какие новые понятия… И, думаю, тебе будет небезынтересно проследить за ходом моих рассуждений. Ведь так?
Рыжий согласно кивнул.
– Тогда, – торжественно сказал Юрпайс, – смотри! Подай-ка мне перо!
Рыжий подал.
– Вот, наблюдай, – поспешно продолжал Юрпайс. – А если тебе что-то будет неясно, тогда сразу спрашивай. Чтобы не терялась мысль. Итак…
И началось! Час! Полтора!.. Почти что три часа подряд он излагал свою теорию. Сломал одно перо и тут же взял второе. Чертил размашисто, считал безукоризненно, брал корни, функции по памяти. Пять знаков после запятой – это было для него сущий пустяк, всё без ошибок. И наконец спросил:
– Ну, как?
Рыжий молчал. Потом-таки признал:
– Да, видимо, ты прав. По крайней мере я не заметил изъянов в твоих построениях. Ну а… Ты ведь это кому-нибудь еще показывал?
Юрпайс отрицательно покачал головой.
– Но почему? – удивился Рыжий.
– Да потому, что пусть они доходят до этого сами!
И с этими словами Юрпайс схватил листки с расчетами, скомкал их и бросил в печь, прямо в огонь. Пергамент задымил, обуглился. Рыжий вскочил, хотел было достать их из огня… но не решился, сел обратно. Юрпайс тихо сказал:
– А квадратура круга – там, кстати, тоже самое, она без решения. Ввиду того, что число «пи» по своей сути трансцендентно…
Юрпайс вдруг замер, покосился на часы и, покачав головой, сказал:
– Ну вот пока что всё. Ибо сейчас ко мне придут мои ученики, а им об этом… – Тут он усмехнулся, подмигнул и продолжал намеренно насмешливо: – Зачем им знать об этом?! Зачем забивать их ясные чистые головы никому не нужным хламом? Да и опять же – я болею. Болею я. Болею…
И опять на топчане лежал дряхлый старик, как будто это вовсе и не он только что с жаром доказывал и объяснял сложнейшие, мудрёнейшие формулы. Вот так! Рыжий, пожав плечами, встал, взялся за трость…
– Нет-нет! – шепнул Юрпайс. – Не торопись. Наш с тобой разговор еще далеко не закончен. Да и они уже идут! Ты прибери это, скорей!
Рыжий прибрал – поворошил золу, спрятал перо, чернильницу, поспешно сел в дальнем углу…
И почти сразу же вошли ученики Их было четверо, все как один еще небитые юнцы. Учитель приветствовал их едва слышным голосом и разрешил им присесть. И начался урок…
Но, правда, сердито думал Рыжий, после всего того, о чем здесь только что было говорено, теперь было просто невозможно слушать о том, о чем они сейчас – учитель и ученики – рассуждали со всей возможной серьезностью. Да это же какое-то безумие! Но все равно не нужно горячиться, думал Рыжий, потому что нельзя забывать, с кем он и где находится. Ведь пансион для отпрысков закрытого сословия – то есть чиновников – готовил только первый, то есть самый низший их класс. Правда, кому-нибудь из наиболее усидчивых могли присвоить и второй, но такое там случалось крайне редко, в лучшем случае раз в два-три выпуска. А так, закончив обучение, юноши разъезжались по провинциям и заступали в департаменты на бросовые, худшие вакансии. Мало того, чтобы чиновник не пускал корней, не обрастал знакомствами и связями, он был постоянно в переводах: сегодня он, к примеру, проходил по почтовому ведомству, а завтра он уже в налоговом, а через месяц и вовсе где-нибудь в шахтах. И, главное, как он, простой чиновник, ни служил, а пятый класс – вот был его высший предел, верх на служебной лестнице, а дальше уже начинались «посты», то есть места для высшего сословия – фамилий. Вот так-то, думал Рыжий, так и эти юноши отучатся и сразу уедут в какую-нибудь несусветную глухомань, где им никакие, даже самые скудные научные знания вовек не понадобятся. Так что, возможно, дальше думал Рыжий, Юрпайс совершенно прав, относясь к этим занятием без всякого почтения. К тому же он совсем нестрог. Вот, он им говорит:
– Да, диск, на коем мы живем, измерен. И пять небесных сфер над ним уже постигнуты. А ну-ка перечислите мне сферы! Вот, ты!
И слушает ученика, благосклонно кивает. И задает еще один вопрос, и вновь идет самый серьезный подсчет того, сколько песчинок вмещает в себя полусфера второго небесного яруса. А после этого ученикам предлагается доказать две леммы из теории конических сечений, потом решить задачу из четвертого раздела Изопереметрических Начал, потом прочесть двустишия из Геометрии Движения… Ну, и так далее. Бред, да и только! Рыжий сидел в углу, молчал, рассеянно листал потертый манускрипт, в котором то и дело попадались отменно выполненные чертежи. Вот, например, икосаэдр, вот додекаэдр… Юрпайс, думал Рыжий, представил им его своим коллегой из провинции, пусть так, тем более, что это почти что правда. Но то, что он им теперь говорит, чему он теперь их учит, и, главное, как внимательно они его слушают, и как же они ему верят – вот что ужасно! И так и хочется вскочить и закричать…
Но нет, молчать, молчать, свирепо думал Рыжий – и он молчал, уже закрыв манускрипт, глядя в окно, впившись когтями в стол…
Когда же ученики наконец ушли, Рыжий, стараясь быть спокойным, спросил у Юрпайса:
– Скажите, брат, а вас не смущает то обстоятельство, что вы думаете одно, а учите совсем другому?
– Нет, нисколько, – небрежно ответил Юрпайс, лег поудобней, потянулся и зевнул, потом старательно укрылся пледом и, повернувшись к Рыжему, продолжил, словно на уроке: – Ведь я же говорил уже: они живут на плоскости, а там свои законы. Вот тем законам я их и учу. Есть в этом логика?
– Да, есть.
– Тогда чего вы от меня хотите?
Опять стало тихо. Мерцала тусклая свеча. Юрпайс полулежал на подушках и насмешливо смотрел на Рыжего. А тот гневно думал: р-ра, снова эта ложь – во благо! И во рту у него стало сухо, шерсть на загривке вздыбилась, а когти сами собой впились в стол…
– Вот даже как! – сказал Юрпайс, многозначительно поглядывая на когти Рыжего. – Ну-ну, давайте, братец, прыгайте, душите. Ведь это в любом споре самый сильный аргумент! Хотя чему я удивляюсь? Вам, дикарям…
И замолчал. Стыд, стыд, растерянно подумал Рыжий и тяжело вздохнул, шерсть улеглась, когти ушли. Теперь только одни глаза, он знал, не лгут…
– Не лгут, не лгут, – кивнул Юрпайс. – Да, это так, кривить вы не умеете, я это сразу заметил. Да и Сэнтей рассказывал, как вы… Да-да, Сэнтей, – с нажимом повторил Юрпайс, – он самый! Вы думали, что провели его и скрыли то, о чем вы тогда думали. А он тогда вас просто пощадил: не стал высмеивать, а взял и выставил за дверь.
– Меня?! – громко воскликнул Рыжий. – Да я…
– Да, правильно! – сердито перебил его Юрпайс. – Он велел вам отправляться к Эну. А зачем? А лишь затем, чтобы вас… – Но тут Юрпайс потянулся к часам, зажал их в лапе, помолчал, потом опять заговорил:
– Чтобы вас еще раз испытать. Вначале вас испытывал брат Эн, теперь я. И что сказать? А то, что я согласен с Эном: да, вы вполне резонно рассуждаете и способны уяснить довольно-таки сложные абстрактные построения, но в своей основе… Да, к сожалению, в самой своей основе вы не последователь духа. Но вы и не из других. Вы как бы одновременно и там, и здесь. Но в то же время вы и не там, и не здесь. Теперь мы упрощаем выражение. Плюс на минус дает минус. И, следовательно, в окончательном виде получаем минус, иначе говоря, в итоге мы имеем то, что вы и ни там, и ни здесь. Вы, то есть, нигде. Да-да, мой друг, нигде. Но, в первую очередь, не в Башне. И поверьте, это не громкие, сказанные в
