странно: Сэнтей же никогда раньше не был падок на разносолы, а тут вдруг… Р-ра! Надо спросить, но как бы между прочим, вскользь…
Однако мастер, как всегда, опередил ученика – спросил совершенно обыденным тоном:
– Ну и как движется трактат?
– Какой трактат? – наивно удивился Рыжий.
– Тот, над которым ты работаешь, – все тем же спокойным, обыденным тоном продолжал Сэнтей. – Ты же по ночам не спишь. А если брат не спит, то, значит, он работает.
Рыжий молчал. Тогда Сэнтей склонился над салатом и, наколов на вилку большой сочный лист, опять спросил, не поднимая головы:
– Так что же, брат?
– Но… я не брат! – тихо, но весь дрожа от гнева, возразил ему Рыжий.
– А почему это?
Сэнтей старательно жевал, смотрел на Рыжего. В его глазах не было ни удивления, ни гнева, ни смущения… ни вообще ничего. Учитель просто ел салат и ждал, когда его ученик ответит ему на вопрос, вот и всё. Да и потом, подумал Рыжий со смущением, Сэнтей разве звал его к себе? Нет, это Рыжий сам, по своей собственной воле, пришел к нему. И не просто так, а за советом! Тогда чего юлить, не договаривать? И Рыжий нехотя ответил:
– О том, что я уже не брат, что я изгнан из Башни, мне объявил мастер Юрпайс. И я не имел никаких оснований не верить ему. Он обосновал это решение. Да и к тому же он ссылался на тебя, учитель.
– Да? – и Сэнтей недобро усмехнулся. – Но разве я лично говорил тебе об этом? Я, – и он встал, резко повысил голос: – Я – это я! И ты должен запомнить, что только если лично я, а не какой-нибудь Юрпайс, и уже тем более не Дрэм, не Эн, и не кто-либо другой, скажу тебе сейчас или когда-либо потом – только это закон! И это уже закон не только для тебя, но и для всей Башни. Запомнил?!
Рыжий подавленно молчал. Еще бы! Ведь он в первый раз видел Сэнтея в таком гневе!
Но тот вдруг резко сел и проворчал:
– Прости, погорячился! – и опустил глаза, задумался.
Вот и опять, как это часто бывало и раньше, Сэнтей молчал, а Рыжий терпеливо ждал. Шло время. Тикали часы. Слезинка воска покатилась по свече, упала и застыла, помутнела. А вот еще одна. Еще…
Сэнтей вдруг поднял голову, сказал:
– Я знал, что все равно, чего бы они тебе там ни наговорили, ты обязательно придешь ко мне. И поэтому не торопил, не звал тебя. Я просто наблюдал, – он улыбнулся. – Не сам, конечно же. Но те, кому это было вменено в обязанность, постоянно сообщали мне, что по ночам твое окно всегда горит. А раз горит, то, значит, ты с нами, в Башне. И я был рад за тебя. И ждал тебя здесь. И всем другим велел ждать, ну и… по возможности… помогать тебе, чем можно, поддерживать. Но незаметно, то есть так, чтобы это никоим образом не насторожило бы тебя, не обидело и не отвлекло от работы. Вот только от какой работы? Как называется твой труд?
Рыжий немного помолчал, собрался с духом и ответил:
– «Трактат о Южном Континенте».
Сэнтей не удивился. Он вообще ничем не выдал своих чувств, а вновь налил себе гур-ни и, отхлебнув глоток, сказал:
– Божественный напиток! Сто сорок трав и девяносто пять кореньев. Дарует ясный ум и укрепляет память.
Рыжий прищурился, потому что почуял подвох. Сэнтей же тем временем как ни в чем ни бывало достал из вазы яблоко, долго рассматривал его, а после положил обратно и сказал:
– Так, говоришь, о Южном Континенте. Но на Земле, насколько мне известно, есть только один континент, Северный… – и испытующе замолчал.
– Да, – кивнул Рыжий, несколько осмелев, – да, раньше все так считали. Но я не думаю, чтобы Создатель был так нерачителен, что выделил для суши только одну шестнадцатую часть планеты.
– Мысль интересная, – кивнул Сэнтей. – И смелая. И я бы даже так сказал: весьма скандальная. Так что, я думаю, нет лучше темы для какой-нибудь дешевой развлекательной газеты или для пьяного унтер- офицерского застолья. Но приходить с таким… скажем так, с таким известием ко мне, посвященному пятого уровня… Зачем это, друг мой? Ты ведь прекрасно знаешь, что я не сплетник и не охотник до шумных сенсаций. Я – просто брат, я ученый. Я в Башне!
Теперь Сэнтей уже открыто, гневно улыбался. Ему было смешно. И в то же время его душил гнев.
– Но почему?! – воскликнул Рыжий. – Я, что ли, не прав? Или…
– Не знаю! – резко оборвал его Сэнтей. – Ты запросто, как будто о каком-то своем закадычном дружке, рассуждаешь о Создателе, о его замыслах, легко берешься их оценивать. А я так не умею. Не смею! Мне кажется, что рассуждать о том, чего нам не дано постичь, просто бессмысленно. Так, трата времени, забава для ума, и не более того. А я – ученый. Тогда зачем ты шел ко мне? Витийствовать? Хвалиться своим смелым словом? Тогда иди в костярню. Нет денег на вино, так я их тебе дам. Не в долг, а просто так, за твои прошлые заслуги. Прямо сейчас. Вот, погоди, – и с этими словами он и действительно потянулся к тумбочке…
– Нет! – крикнул Рыжий.
– Что? – крикнул Сэнтей.
И вновь глаза их встретились! Глаза учителя и…
Да, ведь так оно и есть, гневно подумал Рыжий, была идея, были доказательства, а воплощения не получилось никакого! Да, можно, запершись у себя, сидеть еще год, и второй, и даже третий, но так ничего и не сделать, потому что все равно не получится! А почему это так? Да все очень просто! Нет оппонентов, нет свежих идей, нет спора… И, значит, нет жизни. Вот Рыжий и пришел сюда – за жизнью. Конечно, зурр предупреждал, что сюда нельзя ходить ни в коем случае. Но оставаться одному тоже нельзя, потому что только здесь, у братьев, еще есть надежда, что кто-нибудь из них ему поможет, что-нибудь объяснит, а то и просто натолкнет его на новое, нетрадиционное решение. Ведь что есть истина? Она рождается в дискуссии. А здесь как раз…
– А может быть, – опять заговорил Сэнтей, – может, я и не прав. Вот как-то сразу перебил тебя, а по- хорошему надо было бы дать тебе подробно, обстоятельно высказаться. К тому же, а вдруг у тебя есть какие-нибудь любопытные подтверждающие факты, кто знает! Но ты, я вижу, налегке пришел, без ничего, даже без тезисов.
Рыжий еще сильней насторожился, смотрел на Сэнтея и гадал, хитрит он или нет. Или он действительно сомневается в своей правоте? Но это вряд ли. Так как тогда быть? Рыжий еще немного подождал, подумал, посмотрел на Сэнтея, представил, как он вернется к себе, сядет за стол, за окном начнет темнеть…
И Рыжий решился.
– Есть, – сказал он, откашлялся и приосанился. – Есть некоторые факты, да, – и после некоторой паузы уже совершенно смело продолжил: – Вот первый факт – симметрия. Суть ее такова: если бы на Земле существовал только один Континент, а не два, то мир, лишившись равновесия, давно перевернулся бы. А так он стоит неподвижно. И все мы тому живые свидетели, – и Рыжий замолчал, испытующе глядя на учителя.
Тот усмехнулся и сказал:
– Понятно! И сразу видно, что ты очень долго ни с кем не общался, и твоя мысль, предоставленная самой себе, с каждым днем уводила тебя все дальше и дальше от истины. То есть ошибка, допущенная в первой логической посылке, умножилась на ошибку во второй, затем в третьей, пятой, десятой – и всё это в геометрической прогрессии. И к чему это в итоге привело? Да к тому, что будь сейчас с нами Юрпайс, он сразу бы начертил на доске стремительно ниспадающую экспоненту, которая и соответствует ходу твоих, увы, ошибочных умозаключений. Но оставим Юрпайса в покое, тем более, что он был весьма несправедлив к тебе. Он вообще предвзято судит обо всем и обо всех, и поэтому за всю свою жизнь так ничего и не добился. Взять хотя бы его теорию о множестве взаимно совмещенных объёмов или, как он их именует, измерений. Ведь если же такое допустить, то… Нет, мы отвлекаемся! Итак…
Но тут Сэнтей замолчал. Он сидел, немного наклонившись вперед, поигрывая вилкой в левой лапе и едва заметно усмехался. Рыжий, глядя на него, невольно подумал, что вот теперь перед ним снова тот же самый, привычный учитель – спокойный и уверенный в себе; он не спешит, он терпеливо объясняет, его
