– Не помню.
– Надолго к нам?
– Да как тебе сказать…
Хозяйка понимающе кивнула. Потом, сделав печальные глаза, сказала:
– Меня звать Ику. А тебя?
– Кронс из Шестого Легиона. Два гвардейских шеврона, пять ран. Год в бегах. Что еще?
– Нет, ничего. Ты голоден?
– Немного.
– Тогда сходи, возьми с плиты, что хочешь. И чашки тоже прихвати.
– Две?
– Две.
А ночью, в дальней комнате, она ему сказала:
– Ну вот, я снова замужем, – и тихо засмеялась.
Потом, когда она заснула, Рыжий еще долго лежал с открытыми глазами, смотрел на черный закопченный потолок и думал, что наконец-то у него есть дом и жена. И надежное, честное дело. А что еще нужно для счастья?!
И он действительно был счастлив. Раздобрел. Утром вставал, работал по хозяйству, ездил в соседнее селенье за продуктами, а вечером стоял у стойки. Пришла зима, и Океан штормил, никто уже не выходил на промысел, поэтому в трактире постоянно было оживленно. Пили репейную, чешуйную, двойную. Потом, разгорячась, звали хозяина играть. И он садился и выигрывал. У всех. Всегда. Меняли кубик, правила, кричали, чтобы он закрыл глаза, чтобы он сел к столу спиной – но ничего не помогало, он выигрывал. А почему это у него так получалось, Рыжий и сам не знал. Давно, еще в солдатской школе, он вдруг однажды заметил, что кубик, если сильно захотеть, всегда ложится так, как это ему надо. Потом, правда, у него очень сильно болела голова, поэтому играл он редко, когда деньги совсем кончались. Но все равно товарищи дразнили его шулером… Но все это теперь осталось там, в той, в его прежней дурной жизни, сердито думал Рыжий, а здесь, в Голодной Бухте, ему было легко, он ничего не чувствовал и голова у него всегда была ясная. И он метал – сгребал, метал – сгребал. Слава о нем пошла гулять по всему Побережью. К весне уже не проходило и недели, чтобы в трактир «Под якорем» не заезжал какой-нибудь самонадеянный гордец, желающий сыграть с хозяином. Хозяин никому не отказывал. И это шло на пользу: трактир расстроился, хозяйка покруглела. Они сменили вывеску, на окнах повесили шторы, а на столах по два раза на день перестилали свежие, до хруста накрахмаленные скатерти. Утром, позавтракав, Рыжий просматривал отчеты, брал пробы из котлов, корил работников – всегда было, за что – и выходил гулять. Дети бежали вслед за ним, кричали:
– Дядя! Дядя!
Он раздавал им сладости, и дети умолкали. Пройдя через поселок, Рыжий взбирался на скалу, садился на один и тот же камень, раскуривал красную коралловую трубку и смотрел на Океан. Дул сильный ветер – зимой здесь всегда было так, – и Океан штормил. Вода, одна соленая вода до горизонта, думал Рыжий, и дальше, думал, то же самое, пять, десять лет плыви – и ничего там не встретишь. Вот так-то вот, здесь самый край земли, а дальше нет ничего. Тогда чего он здесь ждет, что ищет? Месяц тому назад в поселке объявился незнакомец, он всё ходил, высматривал, выслушивал, потом целый вечер просидел в трактире, но не играл, а только смотрел, как другие играют, да криво ухмылялся… и в ту же ночь исчез. Все говорят, что это был фискал из Бурка, стряпчий стола налогов, думал Рыжий, глядя вдаль, что ж, может, оно так и есть… А если это приходила память? О чем-то очень важном. И недобром. Но вот только о чем эта память? О чем? И он сидел, смотрел на Океан и вспоминал – уже в который раз! – всю свою жизнь. Напрасно! Он жил, как многие: вначале было просто самое обычное деревенское детство, потом – за долги – он был продан в солдатскую школу, потом честно служил, потом ловко бежал… Нет, что-то всё не так. Не стоит вспоминать, а то и без того жена уже всё чаще говорит:
– Соседи беспокоятся. Ты же обещал, что съездишь в город.
Да, было дело, обещал, подумал Рыжий и сильно нахмурился, зимой в поселке была сходка, на ней его избрали старостой. Теперь он должен привезти из города станок, в котором мелят рыбьи кости, и новые веревки для сетей, и поплавки, рассаду для теплицы, и парусину, и весла, и крючки. Да, денег у него хватает, и их не жалко, он щедр, он всеми уважаем, и чтобы кто-то из поселка вдруг взял да в ребра ему вилами…
Да, вилы! Рыжий вздрогнул. Раны давно уже зажили и бок теперь болел только в большую непогоду, однако вспомнить то, как это он тогда сумел спастись, бывший трубач за все это время так и не смог. И ладно бы! Но с той поры, точнее, именно с той злополучной ночи, его преследовал один и тот же сон – как будто он, словно дикарь, в толпе таких же дикарей бежит – на лапах и стопах, да-да, то есть на всех на четырех! – бежит по какому-то дикому, мрачному, непроходимому лесу. Они бегут, ревут, преследуют какого-то диковинного зверя. «Наддай! Наддай!» – гремит в ушах. Он наддает…
– Хозяин!
Рыжий обернулся.
– Хозяин! Вас ждут!
Это приказчик Рон стоял внизу и звал его. Значит, опять кто-то пожаловал. Как это все надоело! Рыжий поморщился, спустился со скалы и медленно побрел к трактиру.
В трактире, у окна, за игровым столом сидел поджарый незнакомец в шейном платке и новенькой кольчужке. Завидев Рыжего, он встал, важно кивнул, приветствуя хозяина, и снова сел. Рыжий прошел через зал и сел напротив незнакомца. Спросил:
– Есть? Пить?
– Играть, – отрывисто ответил незнакомец.
Рыжий откашлялся и приказал через плечо:
– Жена! Поднос!
Ику внесла поднос, на нем лежали кубики. Гость долго выбирал, какой ему больше по лапе, и наконец сказал:
– Вот этим.
Рыжий кивнул, спросил:
– Во что?
– В хромого бегуна.
– Извольте.
Они принялись играть. Кубик метался по столу, считали. Вначале Рыжий выиграл три кона, затем отдал игру и увеличил ставки, потом опять для вида проиграл, удвоил банк, метнул…
Гость посмотрел на кубик и сказал:
– Ваша взяла.
– Как водится.
– Сколько с меня?
– Четыреста двенадцать.
– А если золотом?
– Буду не против.
Гость развязал кошель и расплатился. Платил он с форсом, по-ганьбэйски: сыпал навалом, почти не считая, после сдвинул все это лапой через стол, встал, попрощался и вышел. И вот его шаги уже давно затихли…
А Рыжий все сидел, смотрел на груду золота и думал. Монеты были разные – далеких, близких стран, на всех на них были знакомые, привычные гербы. А эта, интересно, чья, с удивлением подумал Рыжий, и вообще, какая странная монета! Буквы на ней… Ого! Он никогда таких не видел! Все пишут одинаково – здесь и в Далянии, Фурляндии, Тернтерце. А тут совсем не так! Рыжий, боясь пошевелиться, сидел, смотрел на странную монету… и чувствовал, что в нем вот-вот должно проснуться что-то очень важное – и тогда сразу рухнет, опрокинется все то, что стало для него уже таким привычным! Он счастлив, он доволен всем. Зачем ему… Нет, глупости! Он взял монету, повернул…
И вздрогнул – глаз! Такой вот странный герб был на этой странной монете – обыкновенный глаз, большой, внимательный, даже печальный… И очень знакомый! Он уже однажды где-то видел этот глаз. Но
