дворец, сложенный из черных, массивных коралловых блоков. Все окна в этом дворце были круглые, забранные толстыми железными решетками, на плоской крыше были видны катапульты, а при них катапультный расчет. А внизу, у входа, красовались два высоченных золоченых якоря. Вход (или, по- ганьбэйски, трап) был такой: шаткая канатная лестница без лееров довольно-таки круто поднималась сразу на второй этаж дворца, к узкой и неогороженной площадке перед люком. Люк, это, значит, дверь.
– Прошу, – напомнил офицер.
Они пошли вверх по трапу – впереди офицер, за ним Рыжий. Трап бешено трясся, шатался, офицер, наверное, нарочно его расшатывал. Небось надеялся, что Рыжий не удержится и упадет.
Но и здесь все обошлось без глупостей. Остановившись на верхней площадке, Рыжий пригладил на лбу шерсть и косо глянул на офицера. Тот ему козырнул. Рыжий ответил. Офицер развернулся и пошел обратно, вниз. Шел да еще приплясывал. Значит, форсил. И ладно! Рыжий сглотнул слюну и повернулся к люку, чуть склонился перед низкой притолокой, потом осторожно переступил через порог, густо утыканный акульими зубами, и вошел в пустой, просторный, обшитый корабельной дранкой холл. Там он походил по нему взад- вперед, посмотрел, ничего не нашел, сел на стрелковую приступку у окна – а больше в этом холле садиться было не на что, – и насторожился, замер…
Но все равно не уследил! Из-за единственной, стоявшей прямо посреди холла колонны вдруг вышел поджарый адмиральский адъютант (а у них были особые атласные бушлаты), смерил Рыжего пристальным взглядом и строго сказал:
– Вас ждут. Пройдемте.
Поднявшись на еще один этаж, то есть уже по крутой винтовой лестнице, которая была устроена прямо внутри колонны, они дальше прошли по подвесной зеркальной галерее с множеством поворотов, где Рыжий очень скоро окончательно запутался в бесчисленном количестве своих кривых отражений, зажмурился – и, уже ведомый адъютантом, он еще не раз сворачивал и поворачивал, пока наконец не сошел на твердый пол и остановился. Только тогда он и открыл глаза…
И увидел, что оказался в довольно-таки темном узком коридоре перед широкой, опять же приземистой дверью, которая была обита листовой броней. Адъютант отступил на шаг и застыл, задрав вверх голову. Рыжий тоже застыл. Но только голову не задирал, а смотрел прямо на дверь, искал в ней замочную скважину и никак не мог ее найти. В коридоре было абсолютно тихо. Даже дыхания адъютанта не было слышно.
Вдруг едва слышно брякнул колокольчик – и дверь отворилась как будто сама по себе. Из-за двери пахнуло мышами и сыростью. За дверью было непроглядно темно. Но тем не менее Рыжий сразу же вошел в ту темноту, дверь за ним тут же с лязгом затворилась…
…Когда его глаза наконец привыкли к темноте, Рыжий увидел прямо перед собой стол, заваленный бумагами. За столом сидел еще совсем почти не старый господин в круглых черных очках, холщовых налокотниках и толстом вязаном шарфе. Это и был Вай Кау, адмирал-протектор, «гроза и гром и мрак всех девяти судоходных морей», как писали о нем в ганьбэйских газетах. Правда, его еще дразнили «Старый Крот», но за подобные речи можно было загреметь на спицы. А он по своей вечной глупости, мрачно подумал Рыжий, уже нечто подобное сболтнул, и это еще хорошо, что пока все обошлось, но это только пока! И Рыжий посмотрел на Вай Кау. Тот был как будто неживой, не шевелился. Потом вдруг хмыкнул и спросил:
– Так это тебя обкормили Яблоком?
Рыжий кивнул и, оглядевшись, сел на приемный табурет. Стоять приказа не было, а стоя отвечать он не привык.
– Забавно! – снова хмыкнул адмирал. – Забавно. Обкормили и сделали скотом, надеялись, что ты так скотом и умрешь. Да нет, какое там – подохнешь! Скоты, они же не умирают, они просто дохнут. А ты вдруг взял и всё вспомнил! Ведь вспомнил, да?
Рыжий опять кивнул. Вай Кау продолжал:
– Конечно, что там спрашивать! Не вспомнил бы, не прибежал. Так бы и сидел в своем трактире. А что! Жена у тебя есть, и жена молодая, деньжата тоже есть, и свой дом, и свое дело. И еще от сограждан почет. Во сколько было у тебя всего! Во, предостаточно! Да и вообще, скотам, им же много не надо! А ты вдруг все это…
И тут Вай Кау замолчал и покачал головой, даже причмокнул, а потом продолжил:
– А ты вдруг всё это взял и кинул. А почему? Да потому что пересилил Яблоко. Так сказать, отрезвел. И сразу сделал трезвый выбор. О, я ценю таких! Да ты вот сам посмотри, посчитай! Еще только один день прошел, как ты у нас в гостях, а на тебе уже полковничий лантер. Не жмет? И еще ты сидишь теперь рядом со мной как равный с равным. Вот разве что…
И адмирал вдруг поднял лапу, поднес ее к очкам. Рыжий весь похолодел: ходили слухи, сразу вспомнил он, будто бы у Крота под очками…
Но он их не снял, а только немного подправил, чтобы лучше сидели, и медленно опустил лапу. И продолжал, как ни в чем ни бывало:
– Да, ты пришел в Ганьбэй по своей волей. И я еще раз говорю: ты сделал правильный, трезвый выбор. Но почему ты теперь молчишь? Ведь ты же пришел ко мне не для того, чтобы сидеть вот так вот, как скот, и молчать, и слушать мои россказни. Нет! Ты пришел для того, чтобы кое-что у меня выпросить, кое в чем меня уговорить и даже кое в чем убедить. Наглость, конечно, беспримерная! Ну да и ладно. Я же добрый. По крайней мере, сейчас. Ну так чего тогда молчишь? Рассказывай. Проси, пока я добрый!
Рыжий молчал, он растерялся, потому что никак не ожидал такого начала. Ему бы хотелось сперва присмотреться, поговорить о том о сём, а уже только потом, когда что-нибудь прояснится, сказать…
– Ладно! – насмешливо сказал Вай Кау. – Я помогу тебе. Сам начну. А потом ты уже сам продолжишь. И чтобы не вилял, потому что я этого очень не люблю! Итак…
Но тут он будто спохватился и, на мгновение замолчав, воскликнул:
– Э-э! Чуть не забыл! – И снова взялся за очки и стал их медленно снимать. Рыжий, не выдержав, вскочил!..
Вай Кау тихо рассмеялся и сказал:
– Не слушай ты их, дураков. Это совсем не страшно. Ну разве что с непривычки.
И снял-таки очки. И действительно, ничего особенного не случилось. Глаза у адмирала, как оказалось, были маленькие, красные, как угольки ночью в костре. Да-да, вот именно, совсем как угольки, еще раз подумал Рыжий, они даже немного светились. И теперь от этого самого глазного адмиральского свечения весь адмиральский кабинет оказался залитым слабым красным светом – стол, стены, карты на стене, а наверху, на потолке, какие-то замысловатые таблицы, чертежи…
– И это все! – сказал Вай Кау. – Вот, только свет, но так даже удобнее. Чего нам как кротам сидеть в потемках, ведь правда?
– Д-да, правда, – с трудом выдавил Рыжий.
– Тогда сядь. В стопах правды нет.
Рыжий послушно сел. Вай Кау поморгал – свет в кабинете замигал…
Да нет, с тоской подумал Рыжий, какой же это свет?! Это же как туман – кровавый, ядовитый, который проникает внутрь и жрет тебя, и душит тебя, обжигает, и ты – это уже почти не ты, а так, как дичь покорная, как скот. Да, именно как скот!
А адмирал – довольный, враз повеселевший – спросил, победно улыбаясь:
– Что, хочется узнать, а что это такое у меня с глазами? А ничего, пустяк. В Башню подглядывал. А мне за это… спицами! В глаза! В глаза! – и, резко мотнув головой, он даже привстал, подался к Рыжему и повторил: – В глаза, друг мой. А спицы – раскаленные – шипели. Кому-то, наверное, тогда подумалось, что мне хана! Ха! Косари! А я не только не ослеп, а… Понял теперь, да?
Рыжий, сжав челюсти, кивнул. Вай Кау сел, самодовольно выпятил губу, немного помолчал, а после продолжил уже так:
– Но мы с тобой отвлеклись. Я же обещал тебе помочь, а то ты всё стесняешься меня попросить. Даже начать стесняешься. Ну, ладно, тогда начну я. Итак, ты, беглый варвар с Севера, пробрался в Бурк и там сошелся с тайнобратьями и что-то изучал у них, вынюхивал. А после вы там что-то не поделили, пока не важно, что именно, и ты отвалил от них, пообрубал концы, зашился у себя в гостинице и там взялся лепить свой собственный трактат. Какой?
