Вай Кау замолчал, но по всему было понятно, что он не ждал ответа. Он просто сидел, смотрел перед собой на стол, заваленный бумагами, потом сказал:
– Я справлялся у дельных ребят и узнал: ты там занимался картографией. А это очень интересно! Тогда я снова их попросил… И вот! – Вай Кау указал на стопку густо исписанных листков, лежавших перед ним, и продолжал: – И вот она, та копия, которую один мой друг снял с твоего трактата. Узнаешь?
Рыжий привстал и в алых всполохах пристального адмиральского взгляда прочел две-три строки… сел и сказал:
– Узнаю. Из четвертой главы. Варианты.
– Да, в точности, – кивнул Вай Кау. – А подлинник нам достать не удалось. Сэнтей опередил нас и сжег его. А жаль! Потому что вот здесь, – и он вновь указал на рукопись, – есть довольно любопытные рассуждения. И вообще, для, извини, для поганой сухопутной крысы, ты заглянул на юг уж очень, ну даже очень, очень далеко! И что ты там увидел?
Рыжий подумал и ответил:
– Землю.
– Землю! – глаза у адмирала оживленно замерцали. – И что, вот так вот сам, воочию?
– Почти.
Вай Кау потер лапы, ощетинился. Сказал:
– Ну так и поведай мне про это «почти». И не смущайся, не смущайся! Я ведь тебе не Сэнтей, я не собираюсь обкармливать тебя всякой гадостью. И я не Юрпайс, перебивать тебя не стану. Я даже сигары тебе не подам. Сигары, это, кстати, очень вредная привычка, сигара отшибает нюх, а мы без нюха кто?! А от тебя вон как разит табачищем! Ну, ладно, всё, рассказывай, я затыкаюсь, я теперь весь внимание – как прокурор!
И адмирал поправил налокотники, уперся ими в стол, закрыл глаза – и в кабинете опять наступила темнота. А темнота – это покой, подумал Рыжий, а не хочешь покоя, так будешь покойником. Это, говорят, одна из любимых присказок Вай Кау. Да и чего молчать, когда им и так всё известно, подумал Рыжий. И он, вздохнув, начал рассказывать – вначале без всякой охоты и скучно, а после увлекся и продолжал уже конкретно, обстоятельно, от факта к факту, а после все быстрей, азартнее: течения, склонения, зенит, надир, подчистки в чертежах, приписки и лакуны в вахтенных журналах… Ну, и так далее. И Рыжий говорил и говорил и говорил! Вай Кау же, как он и обещал, помалкивал и даже не шевелился. И лишь только когда Рыжий сказал «Вот, собственно, и все», только тогда Вай Кау открыл глаза – и снова все вокруг залилось слабым красным светом, – затем поправил шарф и протянул лапу к бумагам, еще раз поперебирал их, пошуршал, задумался… и наконец опять заговорил:
– Да, много в твоих словах дельного. Хотя не все здесь доказательно. Ну, о Равновесии, равно как и о Создателе, я на всякий случай лучше вообще промолчу. Я, как настоящий моряк, суеверен. И птиц не будем впутывать, это безмозглые твари, какой с них спрос. И, значит, получается, что во всей этой подозрительной истории за ответчика оказываешься только один ты. И у меня к тебе вот такие вопросы. Их немного, всего два. Первый совсем простой, я даже знаю на него ответ, ты это только подтверди. Итак, ты, значит, явился сюда для того, чтобы выманить у меня наилучший корабль, чтобы потом на этом корабле отправиться на юг и попытаться отыскать этот, как ты его называешь, Южный Континент. Так?
– Так, – нехотя ответил Рыжий.
– Ну а второй вопрос, – и тут Вай Кау усмехнулся, – этот немного посложней. Итак, зачем ты утаил?
– Что? – вздрогнул Рыжий.
– А то, что у тебя сейчас за пазухой, – сказал Вай Кау уже без улыбки. – Ты же там что-то прячешь. Ведь так?
– Я?! Прячу?! – наигранно возмутился Рыжий и даже попытался встать…
– Сиди, сиди! – наигранно доброжелательно воскликнул адмирал. – Мало того; не хочешь показывать, так и не надо, и не показывай. А, может, и показывать там нечего, потому что вдруг мне всё это почудилось? Глаза, я же говорил тебе, мне эти скоты очень сильно испортили, и вот теперь мне иногда всякая дрянь кажется! Да, всякая дрянь. Только ты это близко к сердцу не бери, не надо. Ты вообще…
Но тут он встал и вперился… Нет, даже вонзился в Рыжего этими своими острыми, красными, как раскаленные спицы, глазами, и они жгли, кололи Рыжего, пронзали, резали насквозь! Да, думал Рыжий, он скот! И тварь тщедушная! Но все равно он – сам не свой! – вскочил, полез в лантер, швырнул! – и адмирал поймал монету на лету! И сел. Но только рассмотрел, что это он схватил, как снова подскочил и резко разжал лапу! Монета мягко шлепнулась на стол – и сразу замерла на нем, словно прилипла! Вай Кау пристально смотрел то на монету, то на Рыжего… и наконец осторожно, нет, даже весьма осторожно спросил:
– И что ты хочешь мне этим сказать?
– Как это что? – сказал Рыжий. – Она оттуда, с Континента.
– С него? Вот даже как! Прелюбопытно… – и адмирал опять, но на этот раз как-то боком, сел за стол, а к монете он и вообще уже не тянулся и даже не смотрел в ту сторону. Он явно был напуган, и при этом очень сильно. Но чем, растерянно подумал Рыжий, неужели ему все известно?
Вдруг адмирал опять заговорил:
– Ха! Эта кругляшка, говоришь, оттуда? А откуда у тебя вдруг такая уверенность? А?
Рыжий сглотнул слюну, сказал:
– Потому что именно эта монета и помогла мне пересилить Яблоко.
– А как это? – спросил Вай Кау.
– А так, – сказал Рыжий. – Я взял ее и стал рассматривать. И вдруг она…
И тут он вдруг замолчал! Потому что у него вдруг непонятно отчего свело язык! И будто кто-то приказал: молчи, Рыжий, молчи, нельзя! Р-ра, сразу же подумал Рыжий, это неспроста! И отшатнулся от стола…
Но тотчас все прошло, как будто ничего и не было. В кабинете было по-прежнему тихо и сумрачно, адмирал никуда не спешил…
Р-ра, а куда ему спешить, гневно подумал Рыжий, ведь это же не он к Рыжему, а это Рыжий к нему пришел и хочет много получить, но при этом правды – самой важной, самой главной – так и не сказать. Да только адмирал его – да как и всех других, и всегда, его как муху – ц-цоп! – схватил и рассмотрел, и всё, что пожелал, из него высосал, то есть узнал. Мало того, он и монету эту знает, это же по нему сразу видно! Вот только что ему о ней известно? О том, что этот глаз может легко… Э, нет, шалишь, гневно подумал Рыжий, он ни о чем не думает, он же прекрасно знает, как подслушивают мысли, поэтому он ни о чем сейчас не думает! И он в самом деле тут же перестал о чем-либо думать!
Вай Кау некоторое время просто смотрел на него, а потом нетерпеливо поморщился и так же нетерпеливо сказал:
– Ну, говори! Чего ты замолчал? Или тебе воды подать? А то, я смотрю, ты как-то совсем обмяк. Или, может, задумал что-нибудь нехорошее?
И снова стал смотреть – и Рыжий чувствовал, как красный туман опять начал вползать в него, травить его, душить…
И Рыжий, мотнув головой, твердо сказал:
– Нет-нет, благодарю, воды не надо! Да! Так вот… – и опустил глаза. – Да, вот! – сказал он еще раз. – Я взял это, ее, и, это, стал рассматривать. И вдруг… Увидел надпись, да! Довольно странную. Вот, сам посмотри!
– Я уже видел, продолжай, – сердито сказал Вай Кау.
– И продолжаю, да, – согласно кивнул Рыжий, но глаз не поднимал, потому что ему так было легче, и продолжал: – Так вот. Надпись на ней была довольно странная. И странный герб. Я таких гербов отродясь не видывал… Воды!
– Изволь!
Адмирал подал ему воды. Из своей кружки, между прочим. Рыжий пил воду медленно, короткими глотками, и лихорадочно соображал, что же ему говорить дальше, как ему теперь из всего этого вывернуться ну хоть бы на день, а хоть бы и на час, хоть бы… Но ровным счетом ничего у него не придумывалось. Одно он только чуял несомненно – что про глаз нельзя даже ни слова, ни намека!
– Еще подать? – насмешливо спросил Вай Кау.
– Нет-нет, довольно. Продолжаю! – И Рыжий, глядя на монету, потому что это придавало ему сил, уже
