нужно пройти ближе к окну, но стоит ли, мрачно подумал Рыжий. Хотя кого они хотели, тех уже убрали! Вон как в Бранскее прошлым летом был мятеж, так там Вай Кау повелел, чтобы зачинщиков кого под килем протянуть, кого четвертовать. Тьфу! Вспомнится же всякое! Рыжий поморщился.
Стюард вдруг поднял голову, болезненно прищурился, заговорил:
– Я так и думал, что этим все кончится. Что, спросите? А я не знаю, что. Вот, землю ем, не лгу! Мой господин меня не посвящал; не доверял, значит. Да он и вам не доверял, вы же сами это видели. Он был очень осторожный! А все равно не уберегся, взял его Крот! Крот и других возьмет. Вон, Хинт пришел, а на берег не сходит, он на рейде стоит, затаился. И другие стоят. И Крот их по одному передушит! И уже не раз так бывало, вот хоть в прошлом году, в Бранскее. А в этом году Нехилый Мыс поднялся. В тот самый день, когда вы сюда заявились, от них была секретная депеша, мой господин еще сказал: «Ну, наконец! Теперь мы этого безглазого прикончим!» И заперся в секретной, и готовился. А! – и стюард устало махнул лапой. – Зря это все, не взять Крота, он Словом защищен.
– Это каким еще словом? – спросил Рыжий.
– Каким? Ха! – стюард нервно хмыкнул. – Так если бы кто знал, каким, тогда бы было просто! А так не взять его, так хотя бы себя пожалели. Я господину сколько говорил…
И Бейка опять замолчал, на этот раз уже надолго. А Рыжий опять стоял над ним и ждал. И думал: вот, значит, что здесь сотворилось, вот отчего такая суета – это они опять бунтуют, а Крот опять по одному их душит, и так оно у них из года в год, Ганьбэй и есть Ганьбэй, город злодеев, свар, здесь, говорят, в хороший шторм на прибрежные скалы костей набивает, как пены! А вот еще костей добавилось: пока он здесь одурманенный спал, они сюда вошли, его не тронули, а сразу сошли в секретную, что было надо, сделали, ушли… Но Хинт уже на рейде, изготовился, и город его ждет, и верх на этот раз, ведь Рыжий это чует, будет их, а если даже и не их, то все равно зачем теперь спешить, не надо, а надо наоборот затаиться и немного переждать и посмотреть, чем эта заваруха кончится… Нет, тут же подумал Рыжий, он не скот! Поэтому он приосанился, велел:
– Встань!
Бейка встал.
– Пошли! В секретную!
– Но, господин…
– Пошли, я говорю! Кто был им нужен, тот уже на дне. А мы… Пошли! – и Рыжий оттолкнул стюарда в сторону, открыл дверь в коридор и вышел первым.
Бейка, вздыхая и ворча, пошел за ним. Они шли в полной темноте. Куда, думал Рыжий, зачем, эти же его не тронули, чего он тогда суется, все то, что здесь творят, его ничуть не касается, он здесь чужой, он должен думать только о монете… Но это он так только думал, а сам шел вниз по лестнице в секретную.
И вот они пришли, остановились возле той двери. Тьма в подвале была непроглядная. Рыжий принюхался, склонился, еще раз принюхался… и убедился: дым уже почти совсем развеялся и, значит, опасаться его нечего. Тогда Рыжий ощупал дверь, толкнул ее – закрыто. Он шепнул:
– Ключ есть?
– Ключ у него. Всегда, – чуть слышно отозвался Бейка.
Рыжий досадливо оскалился, ткнул когтем в замочную скважину… Да, ключ действительно торчал с той стороны. Рыжий поддел его, еще поддел, еще… и провернул-таки! Дверь тихо заскрипела, подалась…
В секретной было тихо и темно. Рыжий спросил:
– Где свет?
Бейка прошел вперед, пошарил по стене, нашел фонарь, зажег его… И сразу взвизгнул, отскочил! И было отчего визжать: прямо напротив входа, в каких-нибудь пяти шагах, на груде обгорелых книг лежал мертвый Ларкен! Флаг-спец был весь утыкан спицами – стальными, длинными, тускло мерцавшими при свете фонаря. Ну а вокруг – на полках, верстаках, столах – все было переломано, рассыпано, изорвано, растоптано!
– Мой господин, мой господин, мой господин, – как заведенный причитал стюард; он уже больше не решался заходить в секретную; стоял в дверях и прямо-таки корчился от страха.
Рыжий подошел к лежащему Ларкену, сел рядом с ним, закрыл ему глаза, сжал ему челюсти, поправил подвернувшуюся лапу – уже совсем холодную, окостеневшую.
Х-хоп! Что-то рухнуло! Рыжий вскочил и обернулся…
Бейка лежал ничком, в его спине торчала спица, кровавое пятно еще как следует не проступило на стюардской беляшке. Вот как оно все просто и обыденно, как муху, мрачно подумал Рыжий, усмехнулся и шагнул к стюарду…
Как вдруг…
– Полковник, не спешите! – послышалось откуда-то со стороны, из темноты.
Рыжий остановился и, не поворачивая головы, спросил:
– С кем я имею честь беседовать?
– Со мной!
И в тот же миг – удар! – невероятной силы! – по затылку! Рыжий обмяк-ослеп-упал… И тут же на него набросились и принялись вязать его, топтать, душить, выдавливать ему глаза! Последнее, что он еще успел услышать, были слова:
– Всецело ради вас! – и наглый, подлый смех.
Глава пятая
ЗЛОБНАЯ ТВАРЬ
Океан, он такой же, как небо – бескрайний, черный и пугающий, а острова в нем – как звезды. Нет, Океан – это совсем не небо, потому что в небе много звезд, а в Океане только одна, которая едва заметно светится на горизонте, а ты плывешь к ней целый день, потом целую неделю, потом целый год… Конечно же, так долго плыть нельзя, никаких сил на это не хватит, так что будь это наяву, Рыжий давно бы уже утонул, а тут, во сне, он все еще плывет, волны вздымают его и швыряют, и вновь вздымают, вновь швыряют, а яркая заветная звезда на горизонте то появляется, то исчезает. Она тянет к себе – неудержимо, и так оно и должно быть, потому что это не простая звезда, а магнитная. Кто хоть однажды увидел ее, тот уже никогда не сможет от нее отвернуться, и будет плыть к ней, плыть – год, два, сто лет, – пока не доплывет. А что будет после? Говорят, что корабли, которым удается доплыть до магнитной звезды, остаются там навсегда. Сперва они стоят, уткнувшись в прибрежные скалы, и их треплет шторм, потому что шторм там не стихает ни на миг, и корабли бьются о скалы, бьются – и разбиваются и тонут, а моряки, приплывшие на этих кораблях, спасаются на берегу. А берег той звезды… нет, того острова!.. сплошь золотой – вот почему он так хорошо виден издалека, вот почему он так ярко горит – как звезда в ночной тьме. На то оно и золото чистейшей, высшей пробы, чтобы так ослепительно сверкать. Там, кстати все из золота – и скалы, и трава, деревья, птицы, звери, даже вода в ручьях, и та – расплавленное золото, и поэтому всякий, кто взойдет на тот заветный, страшный остров, умрет от голода и жажды, потому что там нет ни питья, ни еды, там только одно золото, и не простое, а магнитное – то есть стоит Рыжему только притронуться к нему, как он сразу сам станет магнитным, и, значит, ему уже никогда не покинуть тот остров, он будет обречен остаться там и умереть от истощения. А золото? Что золото! Его ни съесть, ни выпить, оно будет только сверкать – день, ночь, день, ночь, то есть всегда, будет сверкать, слепить его глаза, пока он не ослепнет – там, кстати, все слепнут, и слепнут очень скоро, – и он будет ходить по золоту, но золота уже не видеть, и будет умирать от голода и жажды – и умрет, там умирают все. И это истинная правда, и это известно всем… Но тем не менее всегда находятся безумцы, которые над этим насмехаются и говорят, что это сказки, ложь – и уплывают в Океан и рыщут год, два, десять, сто, стараясь отыскать на горизонте ту заветную звезду и ждут, чтобы она скорей околдовала их, лишила сил, оставив только одну – силу стремиться к ней без устали, как он сейчас… Нет, не как он! Потому что даже эти безумцы, и те выходят в Океан на крепких кораблях, под парусами, с сотнями гребцов… а он – вот где уже действительно безумный над безумными – как был сам по себе, без ничего, без никого, так и кинулся с берега в воду… и вот уже который год плывет, бьет лапами и задыхается, волны вздымают его и швыряют, вздымают, швыряют… И он уже точно не знает, действительно ли тот огонь, который виден вдалеке, так неудержимо влечет его к себе. И есть ли тот огонь на самом деле. Или вдруг Рыжий опять все это выдумал, вдруг и звезды той вовсе нет, и нет огня на горизонте, а есть только одно видение, как и тогда, в Лесу. Надо признаться! И одуматься! Уже который год вверх-вниз, вверх-вниз; он весь продрог, он отупел, ослеп – ведь разве сейчас ночь? День!
