его загривке вздыбилась, ноздри раздулись… И вдруг он поднял лапу, закричал:
– Бак! Расчехляй!
На баке живо расчехлили две баллисты, забегали и стали разворачивать станины, затем заваливать в пращи огромные шары из черной, плохо обожженной глины, после взвели трещотки и прицелились – одной на Хинта и одной на Щера. Вай Кау крикнул:
– Оба – верх!
На обоих бортах весла лихо взлетели на сушку и так и замерли. Вай Кау, подождав еще пару мгновений, дал резкую отмашку.
– Бр-ра! – рявкнул он.
Баллисты дружно рявкнули в ответ – и мощная отдача всколыхнула весь корабль, шары пошли – со свистом, кувыркаясь…
И оба – прямо в цель! И грохот! Пламя! Рев! Галеры вспыхнули сразу от бака до кормы, огонь плясал, гудел, свистел, жрал весла, палубу, борта и уже даже абордажные мостки. Р-ра, р-ра, с восторгом думал Рыжий, быть того не может! Да это не огонь, а это же куда страшней! Вот он уже и на воде – так и вода горит, и те, кто прыгал за борт, думая, что там можно спастись, теперь горят в воде! В воде, представь себе!
А адмирал вновь закричал:
– С поправкой! Г-товьсь!
Еще взвалили, навели…
– Бр-ра!
Грохот, свист, отдача – и вот еще два попадания, еще два бешеных костра, еще две обреченные галеры. Рыжий, оскалившись, смотрел по сторонам и хотел угадать, в кого будут стрелять теперь…
Но больше уже не стреляли.
– В-ва! – крикнул адмирал. – В-ва-ва-ва-ва!
И вновь гребцы взялись грести, весла мелькали, волны яро пенились. Вперед, скорей вперед, в прорыв, с азартом думал Рыжий, и видел: вот Хинт уже слева, Щер справа, их галеры – как пылающие факелы, тушить их даже не пытались – с них прыгали в воду, плыли, истошно кричали… А наши били их веслами по головам – вот так, вот так, вот так!..
…Вот и все, подумал Рыжий, кончено, они остались там, кричат, визжат среди горящих волн, а мы идем прямо на юг. Гребите, ну! Давай, лох, налегай: вскочил – и в грудь веслом, упал – весло на грудь, вскочил, упал, вскочил-упал…
– Хва! – рявкнул адмирал.
Запели боцманские дудки – значит, отбой, суши весла. «Седой Тальфар» лег в дрейф, его слегка качало на волнах. Весла заложены, оснастка чуть скрипит, вяло трепещут паруса, на банках – тишина; гребцы сидят, устало, изможденно отдуваются. А по рядам для них уже несут хлеба, кувшины. Краюху обмакнул в кувшин – и в пасть, и этому – в кувшин и в пасть, и этому. Гребцы жуют. Хлеб да вино – чего еще желать, если ушел живым?
А позади, на выходе из Внешней Гавани, Хинт уже догорел и ушел ко дну. И Щер, видел Рыжий, идет. А те двое, которые оказались рядом с ними, еще продолжали гореть. А рядом на воде мелькали головы, но их становилось всё меньше и меньше, и скоро их, подумал Рыжий, совсем не останется, потому что никто не идет им на помощь. Да и куда было идти, когда там, на волнах, все еще продолжал плескаться огонь… И двадцать пять галер стояли, не шелохнувшись, и смотрели, как горят и тонут их боевые товарищи. Но разве можно упрекнуть кого-то в трусости?! Да ни за что! Потому что такого дикого огня еще никто никогда не видывал. Р-ра, тут было чего испугаться! Огонь, который, как живой, взмывает, разлетается, жрет все подряд – и дерево, и воду – с ним разве можно совладать? То есть Ганьбэй и есть Ганьбэй, в сердцах подумал Рыжий, опустился на сидяк и замер, склонив голову. Вай Кау рассмеялся и сказал:
– Вот так-то вот! – а после закричал: – Сигнал давай!
Дали сигнал – флажками: «Я жду вас». Но никто из них не отозвался на это предложение, с места не сдвинулся. Вай Кау взял подзорную трубу и принялся внимательно их рассматривать. Осмотр, видимо, вполне его устроил, и поэтому он приказал играть полный отбой. Сыграли. И все сразу полегли. То есть кто где сидел или стоял, теперь там лежал и отдыхал. Это был такой отдых, который в каждую секунду можно было опять перевести в боевую готовность. Ну а пока все отдыхали, было тихо. И адмирал ушел, о Рыжем он словно забыл, не звал с собой и даже не кивнул ему – прошел, насвистывая марш, и стал спускаться вниз по трапу и исчез. Рыжий, не зная, чем ему теперь заняться, сперва стоял у румпеля, смотрел на Океан, пытался думать, представлять, что будет дальше – но не представлялось. Перед глазами был только огонь, в ушах гудел только огонь, и чуял он только огонь – невиданный, неукротимый. И как Рыжий ни унимал себя, но его била дрожь. Р-ра, странно как, сердито думал Рыжий, огонь – и страх! Как будто он опять в Лесу и он опять дикарь и ничего не знает и не понимает! Рыжий в сердцах ощерился и развернулся, прошел, сел возле кормового флага и принялся смотреть на тот самый огонь, на Гавань и на Ганьбэй. Ганьбэй молчал, как будто ничего и не случилось. И форт молчал. И корабли бунтовщиков стояли и не поднимали мачт. Да и огонь уже притих и уже не гудел, а только едва поблескивал, и ветер перестал нести запах паленой шерсти…
А вот огонь и вовсе догорел, в последний раз взметнулись языки – и словно ничего и не было; рябь на воде, там-сям белеют буруны…
Вот, значит, почему Вай Кау смело шел в прорыв, подумал Рыжий, он знал, что никому против такого страшного огня не устоять. А где он взял его? Как это где! Небось, такой же, как и Рыжий или как Ларкен, пришел и научил…
И вдруг Рыжий увидел, что на кораблях зашевелились. Рыжий привстал. А там уже подняли мачты, а вот уже и сдвинулись, построились – теперь уже в кильватер – и медленно пошли вглубь Гавани. Им, наверное, сигналили из форта, но вот какой это был сигнал, понять было нельзя. А солнце поднималось все выше и выше, и лишь только оно дойдет до нужной точки…
Ну что ж, Ганьбэй и есть Ганьбэй, опять подумал Рыжий, Вай Кау все учел и просчитал. А что он приготовил этим, спящим? Рыжий расстегнул лантер, достал из-за пазухи адмиральскую карту, развернул ее, глянул… И здесь, гневно подумал он, тоже обман, потому что этот будто южный континент, который был изображен на этой карте, был рассчитан на круглых невежд, так как всем нам хорошо известно, что… Вот то-то и оно, тут же подумал Рыжий, нам – да, а им это разве известно? Им вообще хоть что-нибудь известно?! Поэтому пока обман раскроется, «Тальфар» уйдет уже довольно далеко. А что бунтовщики? Рыжий снова затолкал карту за пазуху и опять принялся смотреть то на эскадру, то на форт.
Вскоре эскадра скрылась за скалой. Теперь она проходит Внутреннюю Гавань, думал Рыжий, а Лапый, надо полагать, уже все приготовил. А солнце поднимается все выше, а те уже, наверное, швартуются, а Лапый что?
Вдруг за спиной послышались шаги! Это Вай Кау быстро вышел из каюты, дал знак, и погонялы протрубили сбор. Гребцы поспешно поднимались и шли строиться на верхней палубе – надстройке между мачтами. Когда весь экипаж уже построился и замер, только тогда Вай Кау, а за ним Рыжий, прошли с кормы и остановились перед ними. На этот раз Вай Кау ничего не говорил, а медленно и со значением достал серебряный хронометр и принялся внимательно смотреть на него. Затем – все также медленно и также со значением – Вай Кау поднял свободную лапу и, когда быстрая стрелка едва только коснулась верхней риски, дал резкую отмашку…
И тотчас же раздался страшный взрыв! Грохот! Дым! Форт да и вся скала под ним взлетели в воздух! Лапый действительно кремень, подумал Рыжий, не подкачал, рвануло ровно в девять! Гр-ром, гр-рохот, эхо, всполохи – и форта нет, и весь Ганьбэй в дыму, в огне. А вот уже из Гавани идут за валом вал, и вот уже «Тальфар» взлетел-упал, взлетел, упал, взлетел… и медленно осел, и закачался, заскрипел оснасткой на свежей волне. А экипаж по-прежнему стоял, не шевелясь, и взгляды всех были направлены на берег, на Ганьбэй, на клубы дыма, на огни.
– Р-рняйсь! – рявкнул адмирал.
И строй, как завороженный – шварк, шварк, пасть вправо, пасть вперед.
– Вот так-то вот! – воскликнул адмирал и засмеялся, а потом добавил: – Теперь нам здесь уже точно делать нечего. К веслам! В-ва! В-ва! На юг!
Глава седьмая
