сверяли лаговые записи и отмечали ветры и течения, прокладывали курс… а после адмирал вводил поправку в вычислениях, потому что зачем их пугать, зачем им знать, как далеко уже ушли? И вместо сорока записывалось двадцать лиг, а вместо тридцати пятнадцать… А утром Вай Кау выходил к грот-мачте и оглашал координаты, курс, а экипаж, еще сидевший у котлов, внимательно его выслушивал, кивал, хватал, обжигаясь, варево – бобовый суп, круто заправленный обманкой с солониной. А после: «К банкам! Порс!» – и вновь они весь день гребли, а вечером ложились в дрейф, и вновь – бобовый суп, шабаш, огня не разводить, скрип переборок, палубы, Рыжий вставал и выходил на ют и там, подняв подзорную трубу, смотрел на Гелту, Эрнь, на Восходящий Дым, Забытую Свечу…
А если небо было чистое, тогда на юге уже можно было рассмотреть и новые, пока еще нечетко различимые созвездия. Им и названий еще не было придумано, но Рыжий узнавал и их, потому что о них было указано в тех засекреченных отчетах… Но все это было, конечно, не то, совсем не то, ведь той – единственной – звезды, которая живет над Океаном, на южном небосклоне пока не было. А может, ее нет совсем, может, все это выдумки для легковерных простаков? Поэтому, сердито думал Рыжий, надо пока что забыть обо всем остальном и просто делать свое дело! После чего он расчехлял квадрант, настраивал его и, повернувшись к северу, брал высоту стояния Неподвижной Звезды. Сперва эта высота была в пятнадцать градусов, потом, на следующую ночь, в четырнадцать, потом в тринадцать… Значит, еще через семь-восемь дней такого курса, думал Рыжий, они достигнут широты экватора, и тогда Неподвижная Звезда окончательно уйдет за горизонт, ее уже больше не будет видно. Конечно, и тогда, на широте экватора, и даже южнее, в небе останется немало хорошо знакомых им звезд, думал Рыжий, но все они, к сожалению, подвижны, и поэтому по ним никак нельзя определять направление сторон света. Всегда на одном месте, точно на севере, в небе стоит только одна Неподвижная Звезда, но они уходят от нее все дальше и дальше, и она опускается над горизонтом все ниже и ниже. А потом, начиная от экватора, когда она вообще исчезнет, направление сторон света можно будет определять только по компасу. А если компас вдруг испортится? Ведь именно поэтому, то есть боясь остаться без ориентиров, очень и очень мало кто решается пересекать экватор. А если говорить совсем откровенно, то дальше на юг идут только те, кто твердо верит в то, что там им непременно встретится магнитный остров, и на него, так считают они, ниже экватора и будут показывать компасы. Но разве может быть магнитным остров, сложенный из золота? Магнитным может быть только железо, но никак не золото! Но дело тут даже не в золоте, подумал тогда Рыжий и опустил голову, потому что смотреть на небо ему больше уже не хотелось, и развернулся и ушел в каюту, лег и думал, что заснет. Но долго он не улежал, вскочил, и вот теперь сидел пень пнем в гамаке, стопы свесил, кругом была непроглядная тьма, и вспоминал, и морщился…
И вдруг подумал: а что он сжимает в горсти? Монету, которая из золота, и в то же время магнитная. Так что же тогда получается, что эта сказка для других – на самом деле истинная правда?! И Рыжий еще крепче сжал монету…
И вдруг почувствовал: глаз на монете шелохнулся! Потом еще, еще… и сдвинулся, ушел на четверть к западу. Не может того быть! Рыжий поспешно разжал лапу! Но в каюте было слишком темно, чтобы можно было что-то рассмотреть. Тогда Рыжий спрыгнул с гамака, прошел к столу, зажег фонарь, поднес монету к компасу…
И убедился, что отклонение было и в самом деле довольно заметное – на четверть к западу, никак не меньше. Было темно, волны толклись в борт, толклись, корабль весь скрипел – от киля и до клотика, а Океан был совершенно спокоен. Так и в Лесу, тут же подумал Рыжий, грозы еще не видно, а скрип уже стоит, и ветер рвет листву, и Хват уже кричит: «Сынок, домой!» Только какое там, Хват разве его дозовется?! Он еще мал, он глуп, и ему кажется, что, может, погремит да и уйдет, ну, рядом пронесет и там пожжет, а их не тронет. Это потом уже, когда он, повзрослев, начнет соображать…
Хотя что тут соображать, гневно подумал Рыжий, когда надо просто вспомнить «Казенные Дела», том пятый! И Рыжий посмотрел на адмирала. Тот лежал с закрытыми глазами и делал вид, будто спит. Рыжий окликнул:
– Кау! – а потом еще раз, уже громче: – Кау!
Вай Кау вскинулся… и снова лег, и опять засопел, а глаз вообще не открывал. Что это с ним, подумал Рыжий, чего это он вдруг так затаился?
Но вот адмирал, заворочался, пошарил возле себя лапой, нашел очки, надел их, потом неспешно повернулся к свету и недовольно спросил:
– Ну, чего тебе?
– Монета! – сразу сказал Рыжий. – Она сменила показание. Ушла на четверть к западу и, я думаю, это не зря. Так что надо бы и нам, как и она, тоже на четверть…
– Хва! – перебил его Вай Кау.
Рыжий замолчал. Вай Кау медленно, очень старательно, вытер лапу об лапу, а после снял очки и стал смотреть…
Но совсем не на монету, а на фонарь, стоявший на столе. В адмиральских глазах ярко и очень отчетливо отражалось желтое пламя фонаря. Р-ра, вот так да, подумал Рыжий, Вай Кау смотрит на огонь – и не через очки, – и не отводит глаз, не щурится. А ведь раньше он терпеть не мог яркого света, а тут смотрит себе и смотрит!
Но вот наконец Вай Кау зажмурился, надел очки, медленно лег на спину и задумался. Думал он довольно долго, а потом сказал:
– На четверть к западу. Значит, такое здесь магнитное склонение. В этих местах магнитное склонение на четверть к западу.
– А компас тогда почему не отклоняется? – сердито сказал Рыжий.
– Р-ра! Компас! – фыркнул адмирал. – Мало ли, что он тебе покажет. Ведь что такое компас? Простая деревянная коробочка, а в ней магнитная иголочка. Ха-ха!
Рыжий молчал.
– Вот то-то же! – насмешливо сказал Вай Кау. – Ночь непробудная, а ты такой шум поднял. Нет, чтобы сил набираться. Задуй огонь!
Рыжий задул. В каюте опять стало темно. Вай Кау, было слышно, лег. Рыжий, откашлявшись, настойчиво сказал:
– Глаз не просто повернул к западу, а это он нас предупредил, чтобы мы тоже сменили курс.
– Сменили! – передразнил Вай Кау. – Мы! Кончай болтать, я спать хочу! – и снова заворочался, и замер.
Опять стало тихо. Только корпус продолжал скрипеть да с той стороны в него плюхались волны. Океан живой, опять подумал Рыжий, он их баюкает, он затаился, а ветер здесь, в этих местах приходит непонятно откуда, он будто прямо в парусах рождается – и сразу рвет, и бьет, и волны поднимаются такие страшные, что если кто после них и уцелеет, а потом о них расскажет, то никто ему не поверит! А зря, потому что это чистая правда, такая же, как то, что глаз на монете отклонился к западу не просто так, а для того, чтобы указать им новый курс и одновременно с тем предупредить об опасности старого. Потому что очень даже запросто в самое ближайшее время может случиться такое, что если они и дальше будут двигаться строго на юг, то им несдобровать, Океан их утопит. И вообще, да кого это Рыжий слушает?! Да он же Крот! Слепой! Но спорить с ним не надо, это только напрасно тратить время, а просто надо утром самому выйти к грот- мачте, достать монету и показать ее им всем, а после все как есть, начистоту им вывалить! Пусть тогда смотрят и соображают, и, может, он их убедит, что надо менять курс…
Нет-нет, тут же подумал Рыжий, глупее и придумать нельзя, потому что с тем, кто приносит на корабль порчу… ну, или Тварь, а что это не Тварь, он ни за что им не докажет, тут и Вай Кау ему не поможет… Так вот, с тем, кто приносит на корабль порчу, обычно поступают так: берется длинная доска и кладется на фальшборт таким образом, чтобы один ее конец лежал на палубе, а второй выступал над водой. И вот тебя ставят на эту доску, и ты идешь по ней, а глаза у тебя завязаны и лапы скручены, и груз на груди, и ты идешь себе, идешь по этой доске, переступаешь по ней за фальшборт, потом ступаешь еще раз, другой, и тут доска под тобой вдруг кувыркается, и ты… Ну, понятно! И это у них называется «сходить на корм». Таким даже мешков не шьют, потому что акулье брюхо – это ведь тоже крепкий и надежный мешок!
А адмирал не спит, опять подумал Рыжий, а затаился и о чем-то напряженно думает. И почему это он вдруг решил, что это обычное магнитное склонение? А почему снимал очки и на огонь смотрел так, как будто он его не видел? Но, главное, монета! Причем здесь склонение? Спросить у него, что ли? Да только это
