ничего не даст, он же такой, что если сразу чего-нибудь не скажет, то и потом от него ничего уже не добьешься!
И так всю ночь Вай Кау пролежал и промолчал, а Рыжий просидел, время от времени ощупывая монету и чувствуя, что глаз на ней все больше отклоняется к западу.
А после рассвело, пропели боцманские дудки, а адмирал по-прежнему лежал в своем гамаке и вставать даже не думал. Пришел стюард, накрыл на стол и вышел. Только после этого Вай Кау медленно и явно нехотя спустился с гамака, подсел к столу, выпил бокал гур-ни, заел сухариком, а остальное резко отодвинул, чуть не сбросил. Рыжий хотел было сказать о том, что глаз на монете теперь отклонился еще больше к западу, и что, может, им бы тоже сменить курс… Но адмирал мрачно прервал его:
– Пусть так! Плевать я хотел на глаза! – а после встал, сказал: – Пошли!
Они пошли и вышли на шкафут. Вай Кау встал возле грот-мачты и, повернувшись к экипажу, начал объявлять:
– Вчера мы прошли пятнадцать лиг. Негусто. Поэтому сегодня будем грести так: замах за третью линию, ритм два и два. А курс, как обычно, на юг!
Р-ра, удивился Рыжий, за три линии! Да так только на абордаж идти, такого ритма больше чем полсклянки не выдержишь, а целый день это просто невозможно, сейчас они ему все это выскажут!
Но они ничего не успели сказать. Они даже вскочить не успели, они только побросали ложки и начали между собой переглядываться…
А адмирал уже хлопнул себя лапой по лбу, засмеялся и сказал:
– Ар-р! Да! Совсем забыл! Да и в уставе так положено – всем по трудам! Поэтому немедля вам сейчас питья двойную порцию! И по накрутышу обманки! По два накрутыша! По три! Вот так годится? А?
И эти сразу дружно закричали:
– В-ва!
Значит, насмешливо подумал Рыжий, они уже купились на подачку, на накрутыши. Вот где действительно безмозглое зверье!
А адмирал уже командовал:
– А теперь к веслам! Порс!
И они порснули. Гребли, как угорелые. Замах – за третью линию, ритм – два и два. А ветер, как всегда, был ровный и попутный. Рыжий стоял на юте, возле румпеля, смотрел на горизонт и ничего там не видел. А глаз на волшебной монете, он чувствовал, продолжал отклоняться все дальше и дальше к западу. А солнце поднялось уже в самый зенит, а курс был по-прежнему строго на юг. Гребцы гребли, кричали «В-ва! В-ва!», ритм был два и два, гребцы давно уже запарились и сбросили бушлаты, но все равно очень взмокли и поэтому между рядами опять несли вино и сухари, «Седой Тальфар» шел споро, не рыскал, форштевень лихо резал волны…
А глаз отклонился еще больше, уже точно к западу, и только тогда застыл. Была жара, ни ветерка, на горизонте пусто. А этим подали теперь уже накрутыши, они гребли и дымили – и смрадный, душный чад густо висел над палубой.
И вдруг…
Сперва Рыжий подумал, что это ему только показалось, но он все-таки навел подзорную трубу…
И опустил, лапы дрожали. Немного постоял и успокоился, опять навел…
И убедился, что ошибки не было, а это и в самом деле большая стая птиц летела с юга. И Рыжий сразу вспомнил, как Сэнтей сердито говорил, что это ничего не значит, потому что у птиц нет разума, а есть только один слепой инстинкт, что Беррик Лу это прекрасно показал и доказал, что птицы, закончившие свой жизненный путь на Земле, улетают на юг, в Океан, и там гибнут в черных штормовых волнах, а вместо них из белой океанской пены рождаются совсем другие птицы, вот почему птицы, улетающие от нас осенью, покрыты черным оперением, а прилетающие весной – напротив белые, а так, во всем остальном, это одна и та же порода, один вид. Но если это даже так и Беррик прав, подумал Рыжий, глядя в небо, то разве не достойно нашего внимания такое удивительное место, где смерть одних приводит к рождению других?
И вдруг со стороны раздался многоголосый очень громкий крик:
– Ар-ра-ра-ра! Ар-ра! Ар! Ар!
Это кричали гребцы, они тоже смотрели на птиц, потому что теперь уже и им они были прекрасно видны, и их восторгу не было предела. Р-ра, ну еще бы! Ведь летят птицы – знак близкой земли – и их несчетное множество. Правда, они были не белые, а черные, и отчего это, подумал Рыжий, он вдруг решил, что они будут обязательно белые? И как высоко они летели! А как плотно – как черная туча. И что-то кричали…
А с палубы неслось восторженное:
– Гуси! Это гуси! Ар-ра! Гуси летят! Там – континент! Земля! Ар-ра!
И вот уже весь экипаж стоял, задрав головы, и кричал. Один только адмирал молчал, но тоже смотрел вверх. А вот он даже взялся за очки, чуть сдвинул их, чтобы лучше рассмотреть – конечно, так ведь оно лучше, потому что в темных очках разве чего увидишь, подумал Рыжий. А адмирал уже опять прикрыл глаза очками, усмехнулся, сел на бухту каната и стал смотреть на гребцов. А гребцы по-прежнему смотрели на небо. А в небе черной непроглядной тучей летели птицы. И это были совсем не гуси – Рыжий смотрел в подзорную трубу и поэтому мог рассмотреть их подробно. Гусь, думал Рыжий, он какой? Гусь, первое… Да что и объяснять! Где это видано, сердито думал Рыжий, чтобы у гусей были такие клювы и такие шеи? А лапы! Вон, у вожака, он впереди, когти на лапах как шпоры. А как вожак летит! Да он и не летит – парит, то есть совсем не машет крыльями, они просто расправлены, только чуть-чуть изогнуты – и ветер на них перья рвет и загибает, треплет, треплет. Там, в вышине, должно быть, очень сильный ветер, думал Рыжий, там уже, может, даже шторм, а птицам все равно – они летят густой грозовой тучей все ближе и ближе к солнцу, и вот уже вожак коснулся его клювом, и вот уже закрыл его, а вслед за ним – другие; сколько их! Какая тень от них! Такая, будто уже ночь!..
Глава восьмая
МРАК
И вдруг раздался гром! Взвыл ветер! Он и действительно родился прямо в парусах – и как рванул! Галера затрещала, вздыбилась и замерла… И снова рванул шквал! Потом еще один! Еще! Валы вздымались, падали, «Седой Тальфар» бросало как щепку, весла ломались, парус лопнул! Визг! Пена! Паника! А птицы где, испуганно подумал Рыжий и глянул вверх…
Но их там уже не было! И солнца больше не было; была только огромная черная туча, а в ней метались всполохи! Гром грохотал, сверкали молнии, выл ветер! Гром – это акустический эффект… Нет, сразу же подумал Рыжий, хватаясь за леер, гром – это перестук копыт Небесного Сохатого! Нет бесконечности, нет космоса и нет иных миров, все это заумь тайнобратьев, а есть только Земной Диск и Небо, а в Небе нет Солнца, а есть только Луна, и тем, кто отвернулся от нее, забыл ее…
Но дальше думать было некогда – гром грохотал, «Тальфар» мотало с борта на борт, волны хлестали взад-вперед по палубе и сбивали со стоп, и волокли, катили кубарем, а после смывали в Океан! Но Рыжий крепко держался за леер, он только видел, как несло и смывало других. «Тальфар» мотало всё сильней, волны вздымались всё выше и выше, сверкали молнии, волны искрились и искр становилось всё больше и больше, и искры росли – и вот Рыжий уже ясно видел, что это не искры, а горящие глаза, их было очень много, сотни, может, даже тысячи, они были во всех волнах – и все они жадно смотрели на Рыжего, и он их узнавал – он видел их когда-то в Дымске, тогда он бегал по реке, по льду, искал их, звал, молил – и вот они явились к нему, но почему он не идет к ним, почему вцепился в леер? Или он, может, ждет совета от монеты? Так пусть посмотрит на нее и убедится, что там точно такой же глаз! Надо только разжать лапу и достать монету из-за пазухи, так почему же он не разжимает? Что ему важнее – леер или истина? Или он не знает, что делать?! Потому что он глупый, трусливый щенок, который напугался темноты и молний, и теперь просится, чтобы Луна скорей пришла к нему на помощь!
Но не было в небе Луны, а были только молнии, и гром гремел, «Тальфар» трещал, гребцы дико визжали. А ветер становился все сильней, а волны круче, а перестук копыт Небесного Сохатого гремел уже над самой головой, Рыжий еще сильней вцепился в леер, на лапах выступила кровь, но, думал Рыжий, он лучше пойдет ко дну, а лап не разожмет!..
И вдруг Вай Кау кинулся на Рыжего и крепко обхватил его, и начал отрывать его от леера, кричать: «Отдай! Отдай!», а Рыжий не отдавал, но адмирал не отступался и снова рвал, кричал и бил головой по
