за вещами в сарай, то ли ещё куда. Не углядел я, а он усёк, видимо.
— Сколько их там было? — спросил я, скорее, для того, чтобы не дать ему углубиться в самоосуждение и отвлечься от сути.
— Человек тридцать. Все наши блатные точно. Мужичьё с края от виноградника, видимо, тоже, — я их редко раньше видел. И пара каких-то странных. Не наши, точно говорю. Не понятно, — кто и как, русские вроде бы. Но то ли чернявые, то ли с рыжиной. Не разобрать толком было.
— Сколько с тобой пошло, вспоминай.
— Дык половина и двинулась. Даже больше. Крутизна их на подвиги-то и двинула, а сама в кусты. Меня вперёд погнали, а как дошли, так и залечь попытались. Счастье, что тут ваши были.
«Эх, дядя-дядя, истину ты для себя открыл?» — горько усмехаюсь про себя.
— А жену, тёщу и дочь к Буряку повели. Сказали, — как дело сделаем, так и выпустят. Теперь не знаю, что и думать. Как они, что?! Убьют их, суки, убьют!
— Успокойся. Возьми себя в руки. Для всех оттуда ты уже мёртв. Пока они поймут, как и что, откуда на их головы посыпались гранаты и пули, пока утихнет в яйцах трясучка и залижут раны те немногие, что смогли удрать, — твои могут быть и в безопасности. По крайней мере, до обеда.
— Как ты догадался, что они будут следить за мной, и что придут тоже со мною?
— «Ты сер, а я, приятель, сед»… Басню помнишь? Опыт и логика, батенька… Пока ты мирно ковырял свою грядку, я познавал мир. А если быть откровенным, то всё элементарно. Какое чувство ты испытал, глядя на то, как из наших мешков сыплется Ниагарой жратва?
Гришин честно посмотрел мне в глаза:
— Ей — богу, обрадовался, было. Ну, подумал, что вы чуть ли не из Красного Креста. Думал, дождались.
— Вот. Ты просто наивный криворукий землепашец, Ваня. Наивный неандерталец, на глазах которого внезапно зажгли спичку. А другие, — другие узрели в этом единственную и верную для них возможность взять на халяву то, что не им брать положено. Типа взять — и поделить. Как в октябре семнадцатого. Чего, мол, там церемониться? Прищучим Гришонка, он выманит улитку из панциря, а там и под прицелом в погребок заветный приведут… Да только, как видишь, вышло? Не всё, что подсунут пескарю под нос, следует тупо хапать ртом. Иногда подсекут так, что и мозги на крючке оставишь…
— Точно…, - Гришин вновь старался нырнуть поглубже в себя. Нужно дать ему цель.
Внимательно провожу взглядом по своим. Привычка иметь всех на виду живыми и здоровыми выработалась быстро. Мои все при деле.
Девчата кто шьёт, кто вяжет, кто на завтра обед уже варганит. Дочурка Упырищи, на удивление прелестная малышка, старательно и увлечённо драит ваксой всю нашу просушенную обувь. Даже носик в чёрных пятнах. Однако ж моему балбесу она нравится. Правда, мелковата она ещё для шашней.
Вон снова Нос, — он уже покончил с ведёрком каши и теперь суетился возле Шура, помогая тому сложить дрова для сушки в углу. Я не заметил даже, как и когда он выперся за Шуром на улицу.
— Нос, а может, тебе просто поставить жгучий пластырь на веко, прибить к спине для профилактики подключённую капельницу, да и отправить с мешком картошки домой? — моё изумление способностями и живучестью парня росло.
— А что, и запросто! И потопал бы! — улыбающемуся «леснику» искренне нравились и мы, и наш быт. Слава Богу, есть на свете ещё прямые, открытые и порядочные люди, как он.
— Я ж говорил Яну, что не фиг мне тут околачиваться, не впервой раненым — то ходить. Тем более навылет. Так нет, — заставил, прикрикнул. Мол, там ещё загноишься. Пусть, мол, заштопают да обработают чем… Так что…хоть дров помогу натаскать…за еду и ночлег, хозяин! — Нос дурашливо развёл руками с извиняющимся видом и отвесил полупоклон.
— Ну тогда дерзай. Увижу, что дрова по карманам тыришь — на них домой и поедешь. В связанном виде. — Нос снова счастливо и заливисто заржал.
Славик храпел в углу, прикрывшись спальником. Вот чьим нервам я всегда завидовал… Типа «разбудите, хлопцы, когда появится серьёзная возможность поесть или понадобится кого-нибудь всенепременно убить».
Пусть спит. Тяжёлое таранное орудие, обладающее к тому же столь устрашающим внешним фактором, требуется держать, конечно, заряженным, но лучше в состоянии горизонтального покоя и на складе.
Ольга наедине с собой и своими мыслями моет и перетирает посуду. Ленка вон затеялась с тестом, что ли? Все при деле, прямо маленькая армия на зимних квартирах.
— … И когда пред моим носом жахнуло, я ослеп совсем. Думал, всё, конец мне. А тут вокруг гранаты ещё как посыпались! — Гришин словно разговаривал сам с собой.
— Перед тобой бросили световую гранату, Ваня. Хохол позаботился. А потом и в их сторону пару световых и одну шрапнельную. Потому и видели они, как ты упал. Скоро восстанешь, как из «киндер- сюрприза». С холёной мордой и стволом, среди нормальных людей. Пусть возьмут, попробуют. Не бзди.
Я встал и оделся. Наговорить утешительных речей всегда легче лёгкого, а вот исполнить… Выйдя на морозец, вдохнул полной грудью.
Рассеивая белесый, довольно яркий свет, горели в самодельных фонарях за стеклом по периметру Базы масляные фитили. И чадили красно-жёлтым обрезки автопокрышек. Не прожектора, конечно. Но расставлены они Дракулой так, что практически обеспечивали нужный сектор наблюдения и обстрела. ПНВ в такую порошу, можно сказать, бесполезны. Потому и жжём отработку и резанную резину, собранные на помойках и накопленные ещё задолго До.
Голова прояснилась, глаза постепенно обретали способность видеть в ночной мгле. Кабы не состояние, в которое погружена планета, ночь можно было б с чистой душой назвать прелестной.
Набив карманы семечками, хорошо бродить такой ночью с подружкой по околице, читая ей дурацкие стихи доморощенных авторов из соседних подворотен. И будто ненароком залазить ей под юбку, щупая молодые жаркие ягодицы.
Там, внизу, у нас в жилье, горели керосиновые лампы. И углы помещения частично погружены в мягкий полумрак. Но полумрак уютный и успокаивающий. Здесь же сумрак настораживал, таил угрозу.
Замечаю на постах сына, Юрия и пасынка Шура. Пару секунд ствол Юрия смотрел в мою голову. Затем, признав своего, утёк в сторону. Снега уже гораздо выше щиколотки. Скоро начнёт светать. Приятно прогуляться по первой снежной целине. Снизу отворяется дверь, и руки Вероники просовывают в щель крохотную чашечку кофе. Придётся за ним спускаться.
Беру, и осторожно снова поднимаюсь по ступеням. Направляюсь дохлой черепахой к Юрию. Как у хорошего командира, у меня в кармане куртки припасена фляжечка с пинтой коньяка. Но будет здорово, коли я не донесу этот горячий напиток до часового, растянусь посреди двора. Ф-фуу, справился.
Ставлю чашечку на парапет, прямо в снег, и капаю туда из фляжки буквально десять граммов коньячку… Лепота! Юрок благодарно скалится и прямо-таки подбирается на глазах. Пару минут, затянувшись, просто молча курим.
— Босс, мы будем жить? — тихий, но отчётливый голос бойца равнодушен, но из глубин души поднимается волна надежды на хороший, НУЖНЫЙ ответ.
— Юрий, я мог бы тебе по-быстрому соврать, что мы будем и жрать, и жить, и по морю под парусом плыть. Но я знаю, я чувствую, что это действительно может быть так. Всё, что я прошу и требую от вас, — это полностью соблюдать те установки, что я даю вам каждый день, — в работе или в бою…. Я никого не могу уберечь от шальной пули, но я в состоянии уберечь вас от многих ситуаций, когда нужна не героика, а плотный шквальный огонь. Или разумное бегство. Когда мне нужны не победы, а дистанция с врагом. Я не могу предусмотреть всё, но логически расставить по местам некоторые факты и события я вполне могу. Ты будешь жить, Юрий, как и все мы. Да, как все! Так правильно. Ибо мы друг без друга просто ничто. У нас ЕСТЬ будущее. Помни об этом всегда. Да и нам просто некуда деваться и нечем больше заняться, как жить! — я вовремя перевёл назревающий было пафос в шутку.
— Босс, я всегда помнил и буду помнить, поверь! — голос Юрка дрогнул. Он не клюнул на мою иронию и воспринимает всё именно так, как ему близко, — серьёзно, ответственно, по торжественности слов и момента. Что бы ни случилось, этот нас не предаст.
Слишком жива в нём память того, как ему достались эти столь ревниво охраняемые им с тех самых
