Из-за огромного скопления народа он вынужден был остановиться. Он узнал, что некая подозрительная личность будет сейчас публично высечена розгами, и попытался пройти к обители паломников. Но все улицы были запружены народом, когда же он вознамерился было протолкаться через большую площадь, на нее как раз вышел экзекуционный отряд.
С неохотой бросил Ринальдо взгляд на жертву экзекуторов. И, узнав в несчастной амазонку Фьориллу из своей шайки, вздрогнул. Она тоже узнала его и громко крикнула:
— О, Ринальдини! Помоги мне!
Такой неосмотрительный возглас вызвал тотчас смятенный крик:
— Ринальдини? Где он? Держите его!
Толпа пришла в движение. Все выспрашивали друг друга, шумели, кричали. Сбиры, выхватив сабли, прочесывали ряды. Они уже подступили к тому месту, где стоял Ринальдини. Спастись он мог, только приняв мгновенно какое-то решение.
И он, с неслыханной бесцеремонностью схватив стоящего рядом с ним человека за руку, швырнул его сбирам с криком:
— Держите его! Это Ринальдини!
Слуги правосудия окружили тотчас этого человека. Народ подступил со всех сторон с ликующими криками:
— Ринальдини! Ринальдини!
Все ликовали, шумели, а человек этот не мог слова вымолвить. Но наконец его внимательно разглядели и увидели, что этот бедняга — известный всему городу работник мясника.
Теперь раздался громкий хохот, толпа бушевала, надрывалась:
— Да это наш Джакомо!
Сбиры рассвирепели. Подняли крик:
— Обыскать город! Ринальдини где-то среди нас!
— Обыскать город! — зашумела толпа и нарушила порядок экзекуции.
Ринальдини же вскочил в открытые двери церкви, сбросил за исповедальней рясу паломника, налепил фальшивый нос и в одежде крестьянина, что была под рясой, беспрепятственно покинул город.
Не задерживаясь, он поспешил мимо Патерно и вышел, голодный и усталый, на шоссе, ведущее в Торетте.
На окраине городка, в стороне от других домов, стоял небольшой домик. Ринальдо пошел к нему. У двери сидели две девицы, они вязали. Ринальдо обратился к ним:
— Могу ли я снять у вас комнату до завтра?
— У нас? — переспросили с удивлением девицы. — Вы, вероятно, не знаете, что попадете в дом палача?
— Ну и что же? Я очень устал. Не гоните меня дальше и примите как гостя.
Девицы смущенно переглянулись. В конце концов одна из них сказала:
— Мы в доме одни. Отца вызвали в Анкону, чтобы предать там преступника казни.
— Вы меня боитесь? — спросил Ринальдо.
— О нет! Нет, но…
— Пусть вопрос приличия вас не беспокоит.
— Ну, тогда заходите и удовольствуйтесь тем, что найдете у нас.
Они ввели его в тесную комнатку, принесли хлеб и сыр, инжир и яблоки, поставили на стол вино. Ринальдо пригласил девиц выпить с ним и, когда все выпили по два-три бокала, завел разговор:
— Сдается мне, вы в высшей степени хорошие девушки, и мне досадно, что вы, как я думаю, бедны. Я — благородный венецианец, и вот, жестоко поссорившись с соперником, к несчастью, убил его на дуэли. Поэтому бежал в этой одежде, чтоб изменить до неузнаваемости свой вид.
Тут он снял фальшивый нос, и девицы рассмеялись.
А Ринальдо продолжал:
— Есть у вас одежда для продажи?
— Кое-что найдется, — сказала старшая сестра.
— Покажите.
Девицы принесли одежду, что была в доме. Оказался среди прочего и довольно неплохой мундир. Его и выбрал Ринальдо. После чего они опять сели за стол и распили еще две-три бутылки.
Ринальдо спросил, где ему лечь, и девицы признались, что в доме есть всего одна постель.
— Придется нам ее разделить, — пошутил Ринальдо.
Девицы подтолкнули друг друга, захихикали. И старшая, улыбаясь, сказала:
— Это неприлично!..
Девицы принесли несколько подушек и пожелали гостю спокойной ночи. Сами же спали они мало.
Когда наступил день, все встали, позавтракали, и Ринальдо надел купленный мундир.
— Что и говорить! Теперь, когда вы надели мундир, сразу видно, что вы истинный кавалер, — сказала старшая.
А младшая сестра добавила:
— Переночуйте еще ночь у нас! Теперь, когда мы вас знаем, мы не будем разводить церемоний.
— Но и в церемониях заключена приятность, — возразил Ринальдо. — Будьте счастливы, милые девушки, и помните обо мне!
С этими словами Ринальдо покинул место своего ночлега, обошел Анкону, добрался до Поджо, где купил коня, и, не задерживаясь, поскакал к границе Папской области.
Терамо, город в области короля Неаполя, был первым, где Ринальдо остановился и отдохнул.
В Аквиле он купил себе несколько разных костюмов и взял в услужение молодого расторопного паренька, которого звали Антонио. После чего поскакал дальше и под именем графа Мандокини въехал в Неаполь.
В этом дивном городе он снял прекрасную квартиру, хозяева которой были люди приветливые, а из окна открывался вид на гавань.
Жил Ринальдо очень тихо, много читал, еще больше размышлял и даже писал стихи, писал музыку к стихам и пел их, аккомпанируя себе на гитаре. Так он проводил время.
Но мало-помалу его одолела скука, он начал чаще выходить из дома, посещал общественные парки, трактиры и рестораны, где прислушивался к разговорам. Не раз и не два он сам был — как Ринальдини — предметом этих разговоров, и тогда он совершенно спокойно тоже вставлял слово-другое.
Однажды какой-то приезжий сообщил, что в Ферраре схватили и бросили в тюрьму Ринальдини. И атаман с интересом прислушался к разговорам присутствующих. Благодаря всему этому он чувствовал себя в Неаполе с каждым днем увереннее.
Среди гуляющих в парках — всех их Ринальдо видел изо дня в день — его внимание привлек человек в мундире. Он был, по его собственным словам, корсиканцем, и окружающие величали его капитаном.
Человек этот нередко просиживал за стаканом шоколада полдня, не произносил ни слова, а когда с ним здоровались, отвечал только поклоном. Он всегда смотрел прямо перед собой и, казалось, погружен был в глубочайшие размышления. На него все обращали внимание, он же, казалось, не обращал внимания ни на кого, и никто не знал, чего от него можно ждать.
С этим незнакомцем Ринальдо намеренно пытался сблизиться. Но ему никак не удавалось его разговорить.
Однажды Ринальдо вступил с ним в беседу с большей настойчивостью, чем обычно.
— Уважаемый господин! — обратился Ринальдо к нему. — Извините, я хотел бы высказать вам свое мнение.
— Обо мне?
— Вы, видимо, истинный философ.
— Философом может быть каждый человек, если хочет им быть, и преуспеет в философии, ежели он действительно философ.
— В последнее я верю, в первое — нет.
