Адольфъ могъ бы тогда въ порыв? страсти отречься отъ вс?хъ обязанностей своихъ, вс?хъ сношеній, повергнуть себя и будущее свое къ ногамъ любимой женщины; но, отлюбивъ однажды, не могъ бы и не долженъ онъ былъ приковать себя къ роковой необходимости. Ни общество, ни сама Элеонора не поняли бы положенія и страданій его. Адольфъ, созданный по образу и духу нашего в?ка, часто преступенъ, но всегда достоинъ состраданія: судя его, можно спросить, гд? найдется праведникъ, который броситъ въ него камень? Но Адольфъ въ прошломъ стол?тіи былъ бы просто безумецъ, которому никто бы не сочувствовалъ, загадка, которую никакой психологъ не далъ бы себ? труда разгадывать. Нравственный недугъ, которымъ онъ одержимъ и погибаетъ, не могъ бы укорениться въ атмосфер? прежняго общества. Тогда могли развиваться острыя бол?зни сердца; нын? пора хроническихъ: самое выраженіе недугъ сердца есть потребность и находка нашего времени. Нигд? не было выставлено такъ живо, какъ въ сей пов?сти, что жестокосердіе есть неминуемое сл?дствіе малодушія, когда оно раздражено обстоятельствами, или внутреннею борьбою; что есть надъ общежитіемъ какое-то тайное Провид?ніе, которое допускаетъ уклоненія отъ законовъ, непреложно имъ постановленныхъ; но рано или поздно постигаетъ ихъ м?рою правосудія своего; что чувства ничего безъ правилъ; что если чувства могутъ быть благими вдохновеніями, то одни правила должны быть надежными руководителями (такъ Колумбъ могъ откровеніемъ генія угадать новый міръ, но безъ компаса не могъ бы открыть его); что челов?къ, въ разногласіи съ обязанностями своими, живая аномаліи или выродокъ въ систем? общественной, которой онъ принадлежитъ: будь онъ даже въ н?которыхъ отношеніяхъ и превосходн?е ея; но всегда будетъ не только несчастливъ, но и виноватъ, когда не подчинитъ себя общимъ условіямъ и не признаетъ власти большинства.
Женщины вообще не любятъ Адольфа, то есть характера его: и это порука въ истин? его изображенія. Женщинамъ весело находить въ романахъ лица, которыхъ не встр?чаютъ он? въ жизни. Охлажденныя, напуганныя живою природою общества, он? ищутъ уб?жища въ мечтательной Аркадіи романовъ: ч?мъ мен?е герой похожъ на челов?ка, т?мъ бол?е сочувствуютъ он? ему; однимъ словомъ, ищутъ он? въ романахъ не портретовъ, но идеаловъ; а спорить нечего: Адольфъ не идеалъ. Б. Констанъ и авторы еще двухъ трехъ романовъ,
не льстивые живописцы изучаемой ими природы. По мн?нію женщинъ, Адольфъ одинъ виноватъ: Элеонора извинительна и достойна сожал?нія. Кажется, приговоръ н?сколько пристрастенъ. Конечно, Адольфъ, какъ мущина, зачинщикъ, а на зачинающаго Богъ, говоритъ пословица. Такока роль мущинъ въ романахъ и въ св?т?. На нихъ лежитъ вся отв?тственность женской судьбы. Когда они и становятся сами жертвами необдуманной склонности, то не прежде, какъ уже предавъ жертву властолюбію сердца своего, бол?е или мен?е прямодушному, своенравному, но бол?е или мен?е равно насильственному и равно б?дственному въ посл?дствіяхъ своихъ. Но таково уложеніе общества, если не природы, таково вліяніе воспитанія, такова сила вещей. Романистъ не можетъ идти по сл?дамъ Платона и импровизировать республику. Каковы отношенія мущинъ и женщинъ въ обществ?, таковы должны они быть и въ картин? его. Пора Малекъ-Аделей и Густавовъ миновалась. Но посл? предварительныхъ д?йствій, когда уже связь между Адольфомъ и Элеонорою заключена взаимными задатками и пожертвованіями, то р?шить трудно, кто несчастн?й изъ нихъ. Кажется, въ этой нер?шимости скрывается еще доказательство искусства, то есть истины, коей держался авторъ. Онъ не хот?лъ въ приговор? своемъ оправдать одну сторону, обвиняя другую. Какъ въ тяжбахъ сомнительныхъ, спорахъ обоюдно неправыхъ, онъ предоставилъ обоимъ поламъ, по юридическому выраженію, в?даться формою суда. А сей судъ есть трибуналъ нравственности верховной, которая обвиняетъ того и другаго.
Но въ семъ роман? должно искать не одной любовной біографіи сердца: тутъ вся исторія его. По тому, что видишь, угадать можно то, что не показано. Авторъ такъ в?рно обозначилъ намъ съ одной точки зр?нія характеристическія черты Адольфа, что, прим?няя ихъ къ другимъ обстоятельствамъ, къ другому возрасту, мы легко выкладываемъ мысленно весь жребій его, на какую сцену д?йствія ни былъ бы онъ кинутъ. Всл?дствіе того, можно бы (разум?ется, съ дарованіемъ Б. Констана) написать еще н?сколько Адольфовъ въ разныхъ періодахъ и соображеніяхъ жизни, подобно портретамъ одного же лица въ разныхъ л?тахъ и костюмахъ.
О слог? автора, то есть о способ? выраженія, и говорить нечего: это верхъ искусства, или, лучше сказать, природы: таково совершенство и такъ очевидно отсутствіе искусства или труда. Возьмите на удачу любую фразу: каждая вылита, стройна какъ надпись, какъ отд?льное изр?ченіе. Вся книга похожа на ожерелье, нанизанное жемчугами, прекрасными по одиночк?, и прибранными одинъ къ другому съ удивительнымъ тщаніемъ: между т?мъ нигд? не зам?тна рука художника. Кажется, нельзя ни прибавить, ни убавить, ни переставить ни единаго слова. Если то, что Депрео сказалъ о Мальгерб?, справедливо:
то никто этому могуществу такъ не научался, какъ Б. Констанъ. Впрочемъ, важная тайна слога заключается въ этомъ ум?ніи. Это искусство военачальника, который знаетъ, какъ разставить свои войска, какое именно на ту минуту и на томъ м?ст? употребить оружіе, чтобы нанести р?шительный ударъ; искусство композитора, который знаетъ, какъ инструментировать свое гармоническое, соображеніе. Авторъ Адольфа силенъ, краснор?чивъ, язвителенъ, трогателенъ, не приб?гая никогда въ напряженію силы, къ цв?тамъ краснор?чія, къ колкостямъ эпиграмы, къ слезамъ слога, если можно такъ выразиться. Какъ въ созданіи, такъ и въ выраженіи, какъ въ соображеніяхъ, такъ и въ слог? вся сила, все могущество дарованія его — въ истин?. Таковъ онъ въ Адольф?, таковъ на ораторской трибун?, таковъ въ современной исторіи, въ литтературной критик?, въ высшихъ соображеніяхъ духовныхъ умозр?ній, въ пылу политическихъ памфлетовъ {Письма о стодневномъ царствованія Наполеона; предисловіе его къ переводу, или подражанію Шиллеровой трагедіи: Валленштейнъ; статья о г-ж? Сталь, твореніе: о религіи; вс? политическія брошюры его.}: разум?ется, говорится зд?сь не о мн?ніяхъ его не идущихъ въ д?ло, но о томъ, какъ онъ выражаетъ ихъ. Въ діалектик? ума и чувства, не знаю, кого поставить выше его. Наконецъ, н?сколько словъ о моемъ перевод?. Есть два способа переводить: одинъ независимый, другой подчиненный. Сл?дуя первому, переводчикъ, напитавшись смысломъ и духомъ подлинника, переливаетъ ихъ въ свои формы; сл?дуя другому, онъ старается сохранить и самыя формы, разум?ется, соображаясь со стихіями языка, который у него подъ рукою. Первый способъ превосходн?е; второй невыгодн?е; изъ двухъ я избралъ посл?дній. Есть еще третій способъ переводить: просто переводить худо. Но не кстати мн? зд?сь говорить о немъ. Изъ мн?ній моихъ, прописанныхъ выше о слог? Б. Констана, легко вывести причину, почему я связалъ себя подчиненнымъ переводомъ. Отступленія отъ выраженій автора, часто отъ самой симметріи словъ, казались мн? противоестественнымъ изм?неніемъ мысли его. Пускай назовутъ в?ру мою суев?ріемъ, по крайней м?р?, оно непритворно. Къ тому же, кром? желанія моего познакомить Русскихъ писателей съ этимъ романомъ, им?лъ я еще мою собственную ц?ль: изучивать, ощупывать языкъ нашъ, производить надъ нимъ попытки, если не пытки, и выв?дать, сколько можетъ онъ приблизиться къ языку иностранному, разум?ется, опять, безъ ув?чья, безъ распятья на лож? Прокрустовомъ. Я берегся отъ галлицизмовъ словъ, такъ сказать синтаксическихъ или вещественныхъ, но допускалъ галлицизмы понятій, умозрительные, потому что тогда они уже европеизмы. Переводы независимые, то есть пересозданія, переселенія душъ изъ иностранныхъ языковъ въ Русскій, им?ли у насъ уже прим?ры блестящіе и разв? только что достижимые: такъ переводили Карамзинъ и Жуковскій. Превзойти ихъ въ этомъ отношеніи невозможно, ибо въ подражаніи есть пред?лъ неминуемый. Переселенія ихъ не отзываются почвою и климатомъ родины. Я напротивъ хот?лъ испытать можно ли, повторяю, не насильствуя природы нашей, сохранить въ переселеніи запахъ, отзывъ чужбины, какое-то областное выраженіе. Зам?тимъ между т?мъ, что эти попытки совершены не надъ твореніемъ исключительно Французскимъ, но бол?е европейскимъ, представителемъ не Французскаго общежитія, но представителемъ в?ка своего, св?тской, такъ сказать,
