удовлетворялъ моимъ просьбамъ и часто упреждалъ ихъ,
По несчастію, въ его поступкахъ со мною больше было благородства и великодушія, нежели н?жности. Я былъ уб?жденъ въ правахъ его на мою благодарность и на мое почтеніе; но никогда не находилось между нами ни мал?йшей дов?ренности. Въ его ум? было что-то насм?шливое, а это не соглашалось съ моимъ характеромъ. Я тогда былъ побуждаемъ одного неодолимою потребностію предаваться симъ впечатл?ніямъ, первобытнымъ и стремительнымъ, которыя выносятъ душу изъ границъ обыкновенныхъ и внушаютъ ей презр?ніе къ предметамъ, ее окружающимъ. Я вид?лъ въ отц? не нравоучителя, но наблюдателя холоднаго и ?дкаго, который сначала улыбался, и вскор? прерывалъ разговоръ съ нетерп?ніемъ. Въ теченіи первыхъ осмьнадцати л?тъ своихъ, не помню ни одного съ нимъ разговора, который продолжался бы съ часъ. Письма его были благосклонны, исполнены сов?товъ благоразумныхъ и трогательныхъ. Но когда мы сходились, въ его обращеніи со мною было н?что принужденное, для меня неизъяснимое и обратно на меня д?йствовавшее самымъ тягостнымъ образомъ. Я тогда не зналъ, что такое заст?нчивость, сіе внутреннее мученіе, которое пресл?дуетъ насъ до самыхъ позднихъ л?тъ, отбиваетъ упорно на сердце наше впечатл?нія глубочайшія, охлаждаетъ р?чи наши, искажаетъ въ устахъ нашихъ все, что сказать покушаемся, и не даетъ намъ выразиться иначе, какъ словами неопред?лительными, или насм?шливостью бол?е или мен?е горькою, какъ будто на собственныхъ чувствахъ своихъ мы хотимъ отмстить за досаду, что напрасно стараемся ихъ обнаружить. Я не зналъ, что отецъ мой даже и съ сыномъ своимъ былъ заст?нчивъ, что часто, ожидая долго отъ меня изъявленія н?жности, которую, казалось, заграждала во мн? его наружная холодность, онъ уходилъ отъ меня со слезами на глазахъ и жаловался другимъ, что я его не люблю.
Принужденность моя съ нимъ сильно д?йствовала на мой характеръ. Какъ онъ, равно заст?нчивый, но бол?е безпокойный, потому что былъ моложе, я привыкалъ заключать въ себ? вс? свои ощущенія, задумывать планы одинокіе, въ ихъ исполненіи на одного себя над?яться, и почитать предостереженія, участіе, помощь и даже единое присутствіе другихъ за тягость и препятствіе. Я пріучилъ себя не говорить никогда о томъ, что меня занимало и, порабощаясь разговору, какъ докучной необходимости, оживлять его безпрерывною шуткою, которая лишала его обыкновенной томительности и помогала мн? утаивать истинныя мои мысли. Отъ сего произошелъ у меня въ откровенности недостатокъ, въ которомъ и нын? укоряютъ меня пріятели, и трудность повести разговоръ разсудительный для меня почти всегда неодолима. Сл?дствіемъ сего было также пылкое желаніе независимости, нетерп?ніе, раздраженное связями, меня окружающими, и непоб?димый страхъ поддаться новымъ. Мн? было просторно только въ одиночеств?: таково еще и нын? д?йствіе сей наклонности души, что въ обстоятельствахъ самыхъ маловажныхъ, когда мн? должно р?шиться на одно изъ двухъ, лице челов?ческое меня смущаетъ, и я по природному движенію уб?гаю отъ него для мирнаго сов?щанія съ самимъ собою. Я не им?лъ однакоже того глубокаго эгоизма, который выказывается подобнымъ свойствомъ. Заботясь только о себ? одномъ, я слабо о себ? заботился. На дн? сердца моего таилась потребность чувствительности, мною не зам?чаемая; но, не им?я ч?мъ удовольствоваться, она отвлекала меня постепенно отъ вс?хъ предметовъ, поочередно возбудившихъ мое любопытство. Сіе равнодушіе ко всему утвердилось еще бол?е мыслію о смерти, мыслію, поразившею меня въ первую мою молодость, такъ что я никогда не постигалъ, какъ могутъ люди столь легко отвлекать себя отъ нея. Семнадцати л?тъ былъ я свид?телемъ смерти женщины уже въ л?тахъ, которой умъ, свойства зам?чательнаго и страннаго, способствовалъ къ развитію моего. Сія женщина, какъ и многія, при начал? поприща своего кинулась въ св?тъ, ей неизв?стный, съ чувствомъ необыкновенной силы душевной и способностями, въ самомъ д?л? могущественными, и такъ же, какъ многія, за непокорность приличіямъ условнымъ, но нужнымъ, она увид?ла надежды свои обманутыми, молодость, протекшую безъ удовольствій, и наконецъ старость ее постигла, но не смирила. Она жила въ замк?, сос?дственномъ съ нашими деревнями, недовольная и уединенная, им?я подмогою себ? единый умъ свой и все подвергая изсл?дованію ума своего. Около года, въ неистощимыхъ разговорахъ нашихъ, мы обозр?вали жизнь во вс?хъ ея видахъ и смерть неизб?жнымъ концемъ всего. И столько разъ бес?довавъ съ нею о смерти, я наконецъ долженъ былъ вид?ть, какъ смерть и ее поразила въ глазахъ моихъ.
Сіе происшествіе исполнило меня чувствомъ недоум?нія о жребіи челов?ка и неопред?ленною задумчивостію, которая меня не покидала. Въ поэтахъ читалъ я преимущественно м?ста, напоминавшія о кратковременности жизни челов?ческой. Мн? казалось, что никакая ц?ль недостойна никакихъ усилій. Довольно странно, что сіе впечатл?ніе ослаб?вало во мн? именно по м?р? годовъ, меня обременявшихъ, отъ того ли, что въ надежд? есть н?что сомнительное, и что когда она сходитъ съ поприща челов?ка, сіе поприще пріемлетъ видъ бол?е мрачный, но бол?е положительный; отъ того ли, что жизнь кажется глазамъ нашимъ т?мъ д?йствительн?е, ч?мъ бол?е пропадаютъ заблужденія, какъ верхи скалъ рисуются явственн?е на небосклон?, когда облака разс?еваются.
Оставя Геттингенъ, я прибылъ въ городъ ***; онъ былъ столицею принца, который по прим?ру почти вс?хъ Германскихъ принцевъ, правилъ кротко областью необширною, покровительствовалъ людямъ просв?щеннымъ, въ ней поселившимся, давалъ вс?мъ мн?ніямъ свободу совершенную, но самъ, по старинному обычаю, ограниченный обществомъ своихъ придворныхъ, собиралъ по этой причин? вокругъ себя людей, большею частію, малозначущихъ и посредственныхъ. Я былъ встр?ченъ при этомъ двор? съ любопытствомъ, которое необходимо возбудить долженъ каждый прі?зжій, разстраивающій присутствіемъ своимъ порядокъ однообразія и этикета. Н?сколько м?сяцевъ ничто въ особенности не приковывало моего вниманія. Я былъ признателенъ за благосклонность, мн? оказанную; но частью заст?нчивость моя не давала мн? ею пользоваться, частью усталость отъ волненія безъ ц?ли заставляла меня предпочитать уединеніе приторнымъ удовольствіямъ, къ коимъ меня приглашали. Я ни въ кому не питалъ непріязни, но немногіе внушали мн? участіе: а люди оскорбляются равнодушіемъ; они приписываютъ его недоброжелательству, или сп?сивой причудливости. Имъ никакъ не в?рится, что съ ними просто скучаешь. Иногда я старался поб?дить свою скуку. Я укрывался въ глубокую молчаливость: ее принимали за презр?ніе. По временамъ, утомленный самъ своимъ молчаніемъ, я подавался на шутки, и умъ мой, приведенный въ движеніе, увлекалъ меня изъ м?ры. Тогда обнаруживалъ я въ одинъ день все, что мною было зам?чено см?шнаго въ м?сяцъ. Наперсники моихъ откровеній, нечаянныхъ и невольныхъ, не были ко мн? признательны, и по д?ломъ: ибо мною обладала потребность говорить, а не дов?рчивость. Бес?дами своими съ женщиною, которая первая раскрыла мои мысли, я былъ пріученъ къ неодолимому отвращенію отъ вс?хъ пошлыхъ нравоученій и назидательныхъ формулъ. И когда предо мною посредственность словоохотно разсуждала о твердыхъ и неоспоримыхъ правилахъ нравственности, приличій или религіи, кои любитъ она подводить иногда подъ одну чреду, я подстрекаемъ бывалъ желаніемъ ей противор?чить: не потому, что держался мн?ній противныхъ, но потому, что раздраженъ былъ уб?жденіемъ столь плотнымъ и тяжелымъ. Впрочемъ, не знаю, всегда какое-то чувство предостерегало меня не поддаваться симъ аксіомамъ, столь общимъ, столь не подверженнымъ ни мал?йшему исключенію, столь чуждымъ всякихъ отт?нокъ. Глупцы образуютъ изъ своей нравственности какой-то слой твердый и неразд?лимый, съ т?мъ, чтобы она, какъ можно мен?е, см?шивалась съ ихъ д?яніями и оставила бы ихъ свободными во вс?хъ подробностяхъ.
Такимъ поведеніемъ я вскор? распустилъ о себ? славу челов?ка легкомысленнаго, насм?шливаго и злобнаго. Мои ?дкіе отзывы пошли за свид?тельство души ненавистливой; мои шутки — за преступленія, посягающія на все, что есть почтеннаго. Люди, предъ коими провинился я, насм?хаясь надъ ними, нашли удобнымъ вооружиться за одно съ правилами, которыя, по ихъ словамъ, я подвергалъ сомн?нію: и потому, что мн? удалось нехотя позабавить ихъ другъ надъ другомъ, они вс? соединились противъ меня. Казалось, что, обличая ихъ дурачества, я какъ будто бы выдаю тайну, которую мн? они вв?рили; казалось, что, явившись на глаза мои т?мъ, ч?мъ были въ самомъ д?л?, они обязали меня клятвою на молчаніе: у меня на сов?сти не лежало согласія на договоръ слишкомъ обременительный. Имъ весело было давать себ? полную волю, мн? наблюдать и описывать ихъ; и что именовали они предательствомъ, то въ глазахъ было возмездіемъ, весьма невиннымъ и законнымъ.
Не хочу зд?сь оправдываться. Я давно отказался отъ сей суетной и легкой повадки ума неопытнаго: хочу только сказать, что въ пользу другихъ, а не себя, уже въ безопасности отъ св?та, что нельзя въ короткое время привыкнуть къ челов?ческому роду, какимъ является онъ намъ, преобразованный своекорыстіемъ, принужденностью, чванствомъ и опасеніемъ. Изумленіе первой молодости при вид? общества, столь подд?льнаго и столь разработаннаго, знаменуетъ бол?е сердце простое, нежели умъ злобный и насм?шливый. Притомъ же нечего страшиться обществу. Оно такъ налегаетъ на насъ, скрытое вліяніе его такъ могущественно, что оно безъ долговременной отсрочки обд?лываетъ насъ по общему
