Бенжамен Констан
Адольф
Александру Серг?евичу Пушкину
Прими мой переводъ любимаго нашего романа. Смиренный литографъ, приношу великому живописцу бл?дный снимокъ съ картины великаго художника. Мы такъ часто говорили съ тобою о превосходств? творенія сего, что, принявшись переводить его на досуг? въ деревн?, мысленно относился я къ суду твоему; въ борьб? иногда довольно трудной мысленно вопрошалъ я тебя, какъ другую сов?сть, призывалъ въ ареопагъ свой и Баратынскаго, подвергалъ вамъ свои сомн?нія и запросы и руководствовался угадываніемъ вашего р?шенія. Не страшитесь однако же, ни ты, ни онъ: не налагаю на васъ отв?тственности за худое толкованіе молчанія вашего. Иначе моя дов?ренность къ вамъ была бы для васъ слишкомъ опасна, связывая васъ взаимнымъ обязательством въ случайностяхъ предпріятія моего.
Что бы ни было, даръ, мною теб? подносимый, будетъ свид?тельствомъ пріязни нашей и уваженія моего къ дарованію, коимъ радуется дружба и гордится отечество.
Отъ переводчика
Если бы можно было еще чему нибудь дивиться въ странностяхъ современной литературы нашей, то позднее появленіи на Русскомъ язык? романа, каковъ Адольфъ, должно бы было показаться непонятнымъ и прим?рнымъ забвеніемъ со стороны Русскихъ переводчиковъ. Было время, что у насъ все переводили, хорошо или худо, д?ло другое, по по крайней м?р? охотно, д?ятельно. Росписи книгъ, изданныхъ въ половин? прошлаго стол?тія, служатъ тому неоспоримымъ доказательствомъ. Нын? мы бол?е нежели четвертью в?ка отстали отъ движеній литтературъ иностранныхъ. Адольфъ появился въ св?тъ въ посл?днемъ пятнадцатил?тіи: это первая причина непереселенія его на Русскую почву.
Онъ въ одномъ том? — это вторая причина. Переводчики наши говорятъ, что не стоитъ прис?сть къ д?лу для подобной безд?лицы, просто, что не стоитъ рукъ марать. Книгопродавцы говорятъ въ свою очередь, что не изъ чего пустить въ продажу одинъ томъ, ссылаясь на обычай нашей губернской читающей публики, которая по ярмаркамъ запасается книгами, какъ и другими домашними потребностями, въ прокъ такъ, чтобы купленнаго сахара, чая и романа было на годъ, вплоть до новой ярмарки. Смиренное, однословное заглавіе — есть третья причина безъизв?стности у насъ Адольфа. Чего, говорятъ переводчики и книгопродавцы, ожидать хорошаго отъ автора, который не съум?лъ пріискать даже заманчиваго прилагательнаго къ собственному имени героя своего, не съум?лъ, щеголяя воображеніемъ, поразцв?тить заглавія своей книги.
Остроумный и внимательный наблюдатель литтературы нашей говорилъ забавно, что обыкновенно переводчики наши, готовясь переводить книгу, не сов?туются съ изв?стнымъ достоинствомъ ея, съ собственными впечатл?ніями, произведенными чтеніемъ, а просто наудачу идутъ въ ближайшую иностранную книжную лавку, торгуютъ первое твореніе, которое пришлось имъ по деньгамъ и по глазамъ, б?гутъ домой и черезъ четверть часа перомъ уже скрыпятъ по заготовленной бумаг?.
Можно р?шительно сказать, что Адольфъ превосходн?йшій романъ въ своемъ род?. Такое мн?ніе не отзывается кумовствомъ переводчика, который бол?е, или упрям?е самого родителя любитъ своего крестника. Оно такъ и должно быть. Авторъ, несмотря на чадолюбіе, можетъ еще признаваться въ недостаткахъ природнаго рожденія своего. Переводчикъ въ такомъ случа? движимъ самолюбіемъ, которое сильн?е всякаго другаго чувства: онъ добровольно усыновляетъ чужое твореніе и долженъ отстаивать свой выборъ. Н?тъ, любовь моя къ Адольфу оправдана общимъ мн?ніемъ. Вольно было автору въ посл?днемъ предисловіи своемъ отзываться съ н?которымъ равнодушіемъ, или даже небреженіемъ о произведеніи, которое, охотно в?римъ, стоило ему весьма небольшаго труда. Во-первыхъ, читатели не всегда ц?нятъ удовольствіе и пользу свою по м?р? пожертвованій, убытковъ времени и трудовъ, понесенныхъ авторомъ; истина не бол?е и не мен?е истина, будь она плодомъ многол?тнихъ изысканій, или скоропостижнымъ вдохновеніемъ, или раскрывшимся признаніемъ тайны, созр?вавшей молча въ глубин? наблюдательнаго ума. Во-вторыхъ, не должно всегда дов?рять буквально скромнымъ отзывамъ авторовъ о ихъ произведеніяхъ. Можетъ быть, н?которое отреченіе отъ важности, которую приписывали творенію сему, было и вынуждено особенными обстоятельствами. Въ отношеніяхъ Адольфа съ Элеонорою находили отпечатокъ связи автора съ славною женщиною, обратившею на труды свои вниманіе ц?лаго св?та. Не разд?ляемъ см?тливости и догадокъ добровольныхъ сл?дователей, которые отыскиваютъ всегда самого автора по сл?дамъ выводимыхъ имъ лицъ; но понимаемъ, что одно разглашеніе подозр?нія въ подобныхъ прим?неніяхъ могло внушить Б. Констану желаніе унизить собственнымъ приговоромъ ц?ну пов?сти, такъ сильно под?йствовавшей на общее мн?ніе. Наконецъ, писатель, перенесшій наблюденія свои, соображенія и д?ятельность въ сферу гораздо бол?е возвышенную, Б. Констанъ, публицистъ и д?йствующее лицо на сцен? политической, могъ безъ сомн?нія охлад?ть въ участіи своемъ къ вымыслу частной драмы, которая, какъ ни жива, но все должна же уступить драматическому волненію трибуны, исполинскому ходу стодневной эпопеи и романическимъ событіямъ современной эпохи, которыя н?когда будутъ исторіей.
Трудно въ такомъ т?сномъ очерк?, каковъ очеркъ Адольфа, въ такомъ ограниченномъ и, такъ сказать, одинокомъ д?йствіи бол?е выказать сердце челов?ческое, переворотить его на вс? стороны, выворотить до дна и обнажить наголо во всей жалости и во всемъ ужас? холодной истины. Авторъ не приб?гаетъ къ драматическимъ пружинамъ, къ многосложнымъ д?йствіямъ, въ симъ вспомогательнымъ пособіямъ театральнаго, или романическаго міра. Въ драм? его не видать ни машиниста, ни декоратора. Вся драма въ челов?к?, все искусство въ истин?. Онъ только указываетъ, едва обозначаетъ поступки, движенія своихъ д?йствующихъ лицъ. Все, что въ другомъ роман? было бы, такъ связать, содержаніемъ, какъ-то: приключенія, неожиданные перепонки, однимъ словомъ, вся кукольная комедія романовъ, зд?сь оно — рядъ указаній, заглавій. Но между т?мъ, во вс?хъ наблюденіяхъ автора такъ много истины, проницательности, сердцев?д?нія глубокаго, что, мало заботясь о вн?шней жизни, углубляешься во внутреннюю жизнь сердца. Охотно отказываешься отъ требованій на волненіе въ переворотахъ первой, на пестроту въ краскахъ ея, довольствуясь, что всл?дъ за авторомъ изучаешь глухое, потаенное д?йствіе силы, которую бол?е чувствуешь, нежели видишь. И кто не радъ бы предпочесть созерцанію красотъ и картинныхъ движеній живописнаго м?стоположенія откровеніе таинствъ природы и чудесное сошествіе въ подземную святыню ея, гд? могъ бы онъ, проникнутый ужасомъ и благогов?ніемъ, изучать ея безмолвную работу и познавать пружины, коими движется наружное зр?лище, привлекавшее любопытство его?
Характеръ Адольфа в?рный отпечатокъ времени своего. Онъ прототипъ Чайльдъ Гарольда и многочисленныхъ его потомковъ. Въ этомъ отношеніи твореніе сіе не только романъ сегоднешній (roman du jour), подобно нов?йшимъ св?тскимъ, или гостиннымъ романамъ, оно еще бол?е романъ в?ка сего. Говоря о жизни своей, Адольфъ могъ бы сказать справедливо: день мой — в?къ мой. Вс? свойства его, хорошія и худыя, отливки совершенно современные, Онъ влюбился, соблазнилъ, соскучился, страдалъ и мучилъ, былъ жертвою и тираномъ, самоотверженцемъ и эгоистомъ, все не такъ, какъ въ старину, когда общество движимо было какимъ то совокупнымъ, взаимнымъ эгоизмомъ, въ который сливались эгоизмы частные. Въ старину первая половина пов?сти Адольфа и Элеоноры не могла бы быть введеніемъ къ посл?дней.
