практической метафизики покол?нія нашего. Въ подобной сфер? выраженію трудно удержать во всей неприкосновенности свои особенности, свои прихоти: межевые столбы, внизу разграничивающіе языки, права, обычаи, не доходятъ до той высшей сферы. Въ ней вс? личности сглаживаются, вс? р?зкія отличія сливаются. Адольфъ не французъ, не н?мецъ, не англичанинъ: онъ воспитанникъ в?ка своего.
Вотъ не оправданія, но объясненія мои. Оспаривая меня, можно будетъ, по крайней м?р?, оспаривать мою систему, а не винить меня въ исполненіи; можно будетъ заняться изсл?дованіемъ мысли, а не звуковъ. Даю критик? способъ выдти, если ей угодно, изъ школьныхъ пред?ловъ, изъ инквизиціи словъ, въ которыхъ она у насъ обыкновенно сжата.
Предисловіе
Не безъ н?котораго недоум?нія согласился я на перепечатаніе сего маловажнаго сочиненія, выданнаго за десять л?тъ. Если бы я не ув?ренъ былъ почти р?шительно, что готовится подд?льное изданіе онаго въ Бельгіи, и что сія подд?лка, подобно вс?мъ другимъ, распускаемымъ въ Германіи и ввозимымъ во Францію Бельгійскими перепечатальщиками, будетъ пополнена прибавленіями и вставками, въ которыхъ я не принималъ участія, то никогда не занялся бы я симъ анекдотомъ, написаннымъ только для уб?жденія двухъ или трехъ собравшихся въ деревн? пріятелей, что можно придать н?которую занимательность роману, въ коемъ будутъ только два д?йствующія лица, пребывающія всегда въ одинаковомъ положеніи.
Обратившись къ этому труду, я хот?лъ развить н?которыя другія мысль, мн? раскрывшіяся и показавшіяся несовершенно безполезными. Я захот?лъ представить зло, которое и самыя черствыя сердца испытываютъ отъ наносимыхъ ими страданій, и показать заблужденіе, побуждающее ихъ почитать себя бол?е в?треными, или бол?е развращенными, нежели каковы они въ самомъ д?л?. Въ отдаленіи, образъ скорби, причиняемой нами, кажется неопред?леннымъ и неяснымъ, подобно облаку, сквозь которое легко пробиться. Мы подстрекаемы одобреніемъ общества, совершенно подд?льнаго, которое зам?няетъ правило обрядами, чувства приличіями, которое ненавидитъ соблазнъ какъ неум?стность, а не какъ безнравственность; ибо оно довольно доброхотно прив?тствуетъ порокъ, когда онъ чуждъ огласки. Думаешь что разорвешь безъ труда узы, заключенныя безъ размышленія. Но когда видишь тоску и изнеможеніе, порожденныя разрывомъ сихъ узъ, сіе скорбное изумленіе души обманутой, сію недов?рчивость, сл?дующую за дов?ренностью столь неограниченною; когда видишь, что она, вынужденная обратиться противъ существа отд?льнаго отъ остальнаго міра, разливается и на ц?лый міръ; когда видишь сіе уваженіе смятое и опрокинутое на себя незнающее бол?е, къ чему прил?питься: тогда чувствуешь, что есть н?что священное въ сердц? страждующемъ, потому что оно любитъ; усматриваешь тогда, сколь глубоки корни привязанности, которую хот?лъ только внушить, а разд?лить не думалъ. А если и превозможешь такъ называемую слабость, то не иначе, какъ разрушая въ себ? самомъ все, что им?ешь великодушнаго, потрясая все, что ни есть постояннаго, жертвуя вс?мъ, что ни есть благороднаго и добраго. Потомъ возстаешь отъ сей поб?ды, которой рукоплещутъ равнодушные и друзья, но возстаешь, поразивъ смертью часть души своей, поругавшись сочувствію, ут?снивъ слабость и оскорбивъ нравственность, принявъ ее за предлогъ жестокосердія: и такимъ образомъ лучшую природу свою переживаешь, пристыженный или развращенный симъ печальнымъ усп?хомъ.
Такова картина, которую хот?лъ я представить въ Адольф?. Не знаю, усп?лъ ли: по крайней м?р?, то придаетъ въ моихъ глазахъ н?которую истину разсказу моему, что почти вс? люди, его читавшіе, мн? говорили о себ? какъ о д?йствующихъ лицахъ, бывавшихъ въ положеніи, подобномъ положенію моего героя. Правда, что сквозь показываемое ими сожал?ніе о вс?хъ горестяхъ, которыя они причинили, пробивалось, не знаю, какое-то наслажденіе самохвальства. Имъ весело было намекать, что и они, подобно Адольфу, были пресл?дуемы настойчивою привязанностью, которую они внушали; что и они были жертвами любви безпред?льной, которую къ нимъ питали. Я думаю, что по большей части они клеветали на себя, и что если бы тщеславіе не тревожило ихъ, то сов?сть ихъ могла бы остаться въ поко?.
Отъ издателя[1]
За н?сколько л?тъ передъ симъ я ?здилъ по Италіи. Разлитіемъ Нето я былъ задержанъ въ гостинниц? Черенцы, маленькой деревеньки въ Калабріи. Въ той же гостинниц? находился другой про?зжій, вынужденный оставаться тамъ по той же причин?. Онъ хранилъ молчаніе и казался печальнымъ. Онъ не обнаруживалъ ни мал?йшаго нетерп?нія. Иногда ему жаловался я, какъ единственному слушателю моему, на задержку въ про?зд? нашемъ. Для меня все равно, отв?чалъ онъ, зд?сь ли я, или въ другомъ м?ст?. Нашъ хозяинъ, который разговаривалъ со слугою неаполитанцемъ, находящимся при этомъ путешественник? и не в?давшимъ его имени, сказалъ мн?, что онъ путешествуетъ не изъ любопытства, потому что не пос?щалъ ни развалинъ, ни достоприм?чательныхъ м?стъ, ни памятниковъ, ни людей. Онъ читалъ много, но безъ постоянной связи. Онъ прогуливался вечеромъ, всегда одинъ, и по ц?лымъ днямъ сид?лъ иногда неподвижно, опершись головою на об? руки.
Въ самое то время, когда устроено было сообщеніе, и мы могли уже ?хать, незнакомецъ сильно занемогъ. Челов?колюбіе заставило меня продлить тутъ пребываніе мое, чтобъ ходить за больнымъ. Въ Черенц? былъ только тамошній л?карь: я хот?лъ послать въ Козенцу, искать помощи бол?е надежной. Не стоитъ того, сказалъ мн? незнакомецъ; вотъ именно тотъ челов?къ, который мн? нуженъ. Онъ не ошибался, хотя, можетъ быть, думалъ другое; ибо этотъ челов?къ выл?чилъ его. Я не предполагалъ въ васъ такого искусства, сказалъ онъ ему съ какимъ-то нерасположеніемъ при прощаніи; потомъ онъ поблагодарилъ меня за мои о немъ попеченія и у?халъ.
Спустя н?сколько м?сяцевъ, изъ Черенцы отъ хозяина гостинницы получилъ я въ Неапол? письмо съ ларчикомъ, найденнымъ на дорог? въ Стронголи, по которой мы съ незнакомцемъ отправились, но только розно. Трактирщикъ прислалъ мн? его, полагая нав?рное, что ларчикъ долженъ принадлежать одному изъ насъ. Онъ заключалъ въ себ? множество давнишнихъ писемъ, безъ надписей или съ надписями и подписями уже стертыми, женскій портретъ и тетрадь, содержащую анекдотъ, или пов?сть, которую зд?сь прочтутъ. Путешественникъ, которому принадлежали сіи вещи, отъ?зжая, не указалъ мн? никакого способа писать къ нему. Я хранилъ вс? эти вещи десять л?тъ, не зная, какъ ихъ употребить. Однажды проговорилъ я объ нихъ случайно н?которымъ знакомымъ моимъ въ Н?мецкомъ город?: одинъ изъ нихъ просилъ меня уб?дительно показать ему упомянутую рукопись. Черезъ нед?лю рукопись была возвращена мн? при письм?, которое я пом?стилъ въ конц? сей пов?сти потому, что оно до ея прочтенія показалось бы непонятнымъ. По этому письму я р?шился напечатать пов?сть, уб?дясь достов?рно, что она не можетъ ни оскорбить никого, ни вредить никому. Я не перем?нилъ ни слова въ подлинник?: даже собственныя имена утаены не мною; они, какъ и теперь, означены были одн?ми заглавными буквами.
Глава первая
Двадцати двухъ л?тъ я кончилъ курсъ ученія въ Гёттингенскомъ университет?. Отецъ мой, министръ курфистра ***, хот?лъ, чтобъ я объ?здилъ зам?чательн?йшія страны Европы. Онъ нам?ренъ былъ посл? взять меня къ себ?, опред?лить въ департаментъ, коего управленіе было ему вв?рено, и приготовить меня къ заступленію своей должности. Трудомъ довольно упорнымъ, посреди самой разс?янной жизни, удалось мн? пріобр?сть усп?хи, которые отличили меня отъ товарищей въ ученіи и вселили въ родителя моего надежды на меня, в?роятно, весьма имъ увеличенныя.
Сіи надежды сд?лали его чрезм?рно снисходительнымъ ко многимъ моимъ проступкамъ — Онъ никогда не подвергалъ меня непріятнымъ посл?дствіямъ моихъ шалостей. Въ этомъ отношеніи, онъ всегда
