— Ну и дура.
— Что? — за шумом воды не расслышала Катя.
— Ничего. Пусть Трошкин решает, говорю, кого из добровольцев оставить… Давай полотенце, родная, и бегом собирать вещички.
— А далеко полетим?
— Домой, Катюша, домой, на Каллисто. В апартаменты с полосатыми обоями и простынями… Помнишь, как ты одно к другому подбирала?
— Да, помню, — Катя рассмеялась, но вскоре погрустнела. — Это были лучшие дни нашей с тобой жизни…
— Ну она ж еще не кончилась, жизнь-то…
Глава 4
Утилизатор Галактик повел себя довольно предсказуемо. Он погрузил князя в непроглядную темноту и леденящий холод. Преображенский стиснул зубы и приказал себе не трястись. Сначала это получалось, но вскоре нервы сдали, и тело охватила крупная дрожь. Сергею Павловичу казалось, что она даже отдается гулким звуком в палубе. Он прислушался. Нет, звук шел не снизу. И вообще под ногами оказалась не металлопластовая палуба, а… камень. Преображенский присел и пошарил вокруг себя. Так и есть. Холодный камень. В надежде увидеть хоть какой-то проблеск света, князь повертел головой. Ему показалось, что справа светлее, чем везде. Сергей Павлович кое-как унял дрожь и сделал несколько шагов к светлому пятну. Оно выглядело довольно обширным, и в его центре клубился какой-то туман. Преображенский вытянул руку. Никакого препятствия. Пятно оказалось чем-то вроде окна или выхода. Он сделал еще шаг. Движение холодного воздуха стало ощутимым. Ветер? Глаза почти привыкли к сумраку. За гранью тьмы, в глубине клубящегося тумана чернел склон. Гора? Пещера? Князь поднял взгляд. Звезды! Он вдруг осознал, что никак не может надышаться холодным воздухом. Наверное, бедновата кислородом атмосфера. В таком случае, это действительно горы, а темное пространство за спиной — пещера. А туман — облака.
Он осторожно ступил на склон. Зашуршали мелкие камешки. Не так чтобы сильно, почву сковывал лед, но всё-таки это были настоящие камни. Значит, не казалось. Капкан выпустил князя. Почему доставил именно сюда, пока неясно, но главное — выпустил! Вот тебе и «предсказуемый утилизатор». Такого решения от ловушки Преображенский не ожидал. Он на радостях сделал несколько торопливых шагов, поскользнулся и сел на «светлейшую пятую точку». Весело чертыхнувшись, он поднялся и уже с большей осторожностью пошел дальше, вернее полез, то и дело опираясь о камни руками, а кое-где даже сползая на спине или животе. Пологим склон назвать было трудно. Зато бесконечным — вполне. Спускаться с поднебесных высей оказалось не только холодно, но и очень утомительно. Часа два подряд в крови бурлил энтузиазм, и согревала радость от чудесного спасения, а вот к середине третьего часа холодный ветер и усталость сделали свое черное дело, и князь понял, что спуск из поднебесья ничуть не легче восхождения к нему.
Он сел на скользкий камень и, зевая, обхватил плечи руками. От усталости, нехватки кислорода и постоянного низкого, убаюкивающего звука, будто из мощнейших, гигантских динамиков, клонило в сон. Преображенский отлично понимал, что сон сейчас — верный путь к смерти, но у него не оставалось сил даже на сопротивление опасной дрёме. Ему вспомнились давние сновидения о замерзающем в горах путнике. История повторялась, только наяву, и героем истории стал не Ван Ли, а сам князь Сергей. В случае с Ван Ли всё закончилось благополучно, потому что на помощь Выжившему пришел Слуга-Эрг. Теперь же путник не имел столь мощной поддержки. Эрг, обессилевший в двух подряд схватках с высшими энергомашинами, остался в точке зарождения Изначального поля, а Ван Ли сгинул на Ромме. «Тот, кто идет» теперь обречен идти в одиночку, и не видя в этом никакого смысла. Зачем идти, если всё уже решено? Галактика почти спасена, враг, даже если он сам этого пока не знает, разбит. Какой смысл идти куда-то, сбивая ноги и замерзая на ледяном ветру? Миссия «Идущего с небес» выполнена, и он заслужил хотя бы минуту покоя. «Уснуть, и видеть сны, быть может…» Сергей Павлович уронил голову на грудь. Ветер присыпал его мелким колючим снегом, а пар от замедляющегося дыхания осел на бровях и волосах густым инеем. «…Забыться, умереть, уснуть…» Преображенский почувствовал, что, несмотря на холод, ему хорошо и уютно. Ветер уже не обжигает, а низкий сочный звук становится протяжной песней. Понятной и величественной песней гор. Старые горы пели о том, что повидали за миллионы лет. Пели о вечности. О той самой вечности, которая может уложиться в секунду, а может протянуться от начала до конца времен. На то она и вечность, чтобы диктовать времени свои правила. А еще горы пели о том, что всё в мире происходит лишь так, как должно произойти. И существа рождаются и умирают тоже не случайно. Кто-то рождается ради одной секунды, в которую умещается та самая вечность, кто-то — ради многих лет, а кто-то лишь для того, чтобы умереть и своей смертью повлиять на решения и поступки тех, кто пока еще жив. Нет в мире ничего бессмысленного. Всё учтено. И не стоит цепляться за собственные умозаключения. Они не обязательно верны. Всё решает вечность. Если ей нужно, чтобы ты жил, так и будет, если нет, то нет. Как бы тебе ни хотелось еще чуток покоптить синее небо и погреться на солнышке…
Сквозь бледно-розовую пелену пробился робкий золотистый лучик…
«…Горы мудры, они живут очень долго, они знают всё…»
Холод… Откуда такой зверский холод? Руки и ноги совершенно заледенели…
«…Горы поют свои песни, воспевая вечность…»
Или это ветер завывает на все голоса, путаясь между скал? Холодно…
«…Стук их горячих сердец вливается в гармонию музыки Вселенной…»
Инфразвук? Да, пожалуй, эти пугающие низкочастотные звуки вполне могут оказаться отголосками ударов вулканической лавы, пробивающей в толще гор себе новый путь. До чего же холодно! Так и насмерть замерзнуть недолго. Надо проснуться…
«…Вечный покой — это лучшая цель, только он может быть смыслом жизни…»
Надо зацепиться за что-то и вынырнуть из этого «анабиоза». За что бы ухватиться? Нужен мотив…
«…Ты сделал всё, что мог. Горы видят, как для тебя раскрываются ворота вечности…»
Сделал всё, что мог? Может быть, и так. Если вспомнить последовательность событий, осмыслить, каким князь Преображенский когда-то был, кем он стал, и насколько были оправданы его поступки, в первую очередь плохие, то получится сложный жизненный рисунок. Местами страшный, местами постыдный, частично добрый и приятный глазу, но… Но, вряд ли законченный…
«…Нет горя, нет радости, есть только покой. Нет памяти, нет предвидения, есть забвение. Так поют
