Так вот... Однажды на одной фактории Фершо обнаружил настоящий салон, перенесенный из пригородной виллы,- с пианино, безделушками, кружевными занавесками, фотографиями в рамках, диваном, шелковой подушкой с золотыми пуговицами и с изображением черного кота из обрезков ткани на ней. Я словно вижу, как он входит, принюхивается, прохаживаясь и стуча деревяшкой, как служащий кружит с подобострастным видом вокруг него, как разодетая хорошенькая жена склоняется перед ним. Патрона окружают улыбками и заботами...
Но он уже раскусил их... Он знает, чего они хотят... Муж явно стремится сыграть на соблазнительной внешности своей жены. И вот она уже наклоняется над ним, демонстрируя свои груди...
По окончании трапезы его настойчиво приглашают заночевать в доме вместо моторки.
'Ну, пожалуйста, - настаивают они. - Мы уложим вас в комнате, вы хоть раз поспите в настоящей кровати'. - 'А вы?' - 'Мы устроимся на веранде...'
Тогда он направляется к двери в комнату. Раз те настаивают, он согласен. Но перед тем, как войти, оборачивается к молодой женщине: 'Пошли!' - произносит он самым естественным тоном.
Муж и жена переглядываются. Она не знает, что делать. Оба спрашивают себя, не пошутил ли он? 'В чем дело?.. Разве вы не хотите переспать со мной?'
- Твой Фершо омерзителен! - воскликнула Лина. - Надеюсь, она не пошла, а ее муж...
- Ничуть не омерзителен. Но я убежден, что он предпочел бы свою обычную негритянку.
- Не хочешь ли ты сказать, что эта женщина...
- Вот именно, малышка! Вот именно! На другой день, вместо того чтобы пообещать мужу продвижение, на которое тот рассчитывал, Фершо проводит обстоятельную ревизию и удерживает у него из зарплаты несколько сот франков за дурное ведение приходно-расходных книг и плохое управление магазином.
- И ты смеешь утверждать, что одобряешь его? - Я...
Он не закончил фразы. В открывшейся двери возник мужчина в плотном черном пальто, с шарфом на шее и вышедшей из моды шляпе. Не обращая внимания на разглядывавших его людей, он явно высматривал кого-то.
Первым желанием Мишеля было улечься на скамейке, чтобы его не обнаружили. Но затем ничего не заметившая Лина удивилась, увидев, как он нерешительно, в два приема встал из-за стола и пошел навстречу незнакомцу.
Они оба стояли. Фершо был всего лишь худым, уже старым мужчиной, одетым хуже любого клиента, с палкой в руке. Мишель оживленно о чем-то говорил ему, полуобернувшись в сторону Лины, так, что его собеседник стал внимательно ее разглядывать.
Неужели Моде станет утверждать, что находится тут со случайно встреченной женщиной? Лина не исключала этого. Она ждала, нахмурив лоб. Из-за рассказанной только что истории ей хотелось придать лицу презрительное выражение.
Что они там обсуждали? Что решали? Почему Фершо был так скуп на слова, в то время как Моде говорил с растущим оживлением?
Наконец мужчина с деревянной ногой пересек кафе, направляясь к Лине, остановился перед ней и снял шляпу. На висках у него были капельки пота.
- Добрый вечер, мадам.
Мишель счел нужным его представить:
- Господин Дьедонне Фершо.
- Вы позволите?
Он присел, нажав какой-то рычаг на ноге, чтобы она согнулась.
- Я за вашим мужем. Нам необходимо этой же ночью уехать на некоторое время. Вы ведь тоже были в Вере?
- Да, месье. Мы только пять месяцев, как женаты и...
Она собиралась сказать, что не оставит мужа, что не позволит ему...
- Надеюсь, вы согласитесь поехать вместе с нами?
Глаза Моде загорелись от радости и гордости. Они как бы говорили:
'Вот видишь! Он совсем другой, чем ты думала. Отныне ты будешь вместе с нами.'
Испытывая отвращение к себе за то, что не проявила характера, она ответила любезным тоном, которому была научена:
- Я не отказываюсь. И благодарю вас. Но ее насупленный вид как бы говорил, что она осталась при своем мнении.
7
Из глубокого, наполненного страхами сна его вывел - он быстро это понял - шум разжигаемой печи. Как и в детстве, это происходило внизу, как раз под головой. Кто-то шаркал там стоптанной обувью, но не по паркету, а по кафелю. И тотчас возникал образ усталой, еще не проснувшейся женщины, с помощью кочерги выгребавшей вчерашнюю золу, затем шорох смятой бумаги и треск щепки для растопки... Он мог поклясться, что видит, как вьется дымок из печной дверцы, и его характерный запах доносится до него. Тем временем женщина- как и все они в таких случаях - стала смалывать кофе, останавливаясь только для того, чтобы с грохотом подбросить в уже занявшийся огонь угля.
Где он находится? Не будучи в силах сразу проснуться, Мишель ощутил прижавшееся к нему бедро Лины; прислушиваясь к тому, как бьется его сердце и не слыша дыхания жены, он прошептал:
- Ты не спишь?
И не сразу сообразил, насколько комично прозвучал ее ответ:
- Нет. А ты?
Их наверняка разбудил один и тот же шум, и теперь оба они, разомкнув веки, смотрели, как по потолку ритмично пробегает и исчезает пучок тусклого света.
Они сознавали, что Фершо находится совсем рядом с ними, в своей постели у той же стены. Кто знает, не разбудил ли и его все тот же шум расхаживавшей взад и вперед госпожи Снек?
- Ты поспал? - тихо спросила Лина, так тихо, что Мишель скорее угадал, чем понял ее слова.
- Плохо.
- А я не знаю, спала ли вообще.
Грохот соседнего порта смешивался с их ночными кошмарами. Снявшийся ночью с якоря корабль испускал раздирающие душу гудки, похожие на громкие жалобы испытывающего нечеловеческую боль существа. Ближе к ним, на набережной, кто-то более часа пытался завести грузовик. До них доносился запах выхлопных газов. Они лежали в ожидании, когда мотор наконец застучит равномерно, но звук обрывался, словно встав поперек горла, слышались проклятья мужчин, при свете слабого фонаря крутивших ручку завода и жмущих в ярости на газ. Весь этот шум сопровождался размеренным морским прибоем.
- Ты думаешь, мы тут останемся?
- Он так сказал.
Во время пауз им было трудно догадаться, о чем каждый из них думает. Лежала ли Лина тоже с открытыми глазами? Пыталась ли снова уснуть? Судя по их непрошедшей усталости, было только четыре или пять утра, не более. Если порт бодрствовал всю ночь, город за домами на набережной спал мертвым сном.
Они приехали в Дюнкерк накануне в три часа дня, выехав из Кана среди ночи два дня назад, и Мишель с трудом теперь мог припомнить все, что с ними произошло потом.
О событиях в Кане он сохранил, однако, такое же четкое воспоминание, как о гравюрах по дереву минувшего века, с помощью которых иллюстрировали романы его детства. Но самое удивительное зрелище являл собой Фершо в залитой огнями теплой и шумной пивной Шандивера. Да еще запомнился оркестр, который, казалось, сопровождал сцену из кинофильма, играя мелодии, порядковый номер которых вывешивался на подставке перед эстрадой.
Моде опасался слишком поспешных суждений Лины о Дьедонне Фершо. Он считал, что окружавшая их банальная атмосфера не шла тому на пользу. Он видел, с каким любопытством ее глаза с поволокой устремлены на этого человека. Ему так хотелось помочь ей понять его, разъяснить все, что было в нем необыкновенного.
Но Лина, вместо того чтобы, как он опасался, взбунтоваться, проявить враждебность, довольно быстро стала послушной.
- Извините, мадам, но мне надо поговорить с вашим мужем. Мы должны уехать, Моде... Через несколько
