приезжали ко мне. Помню, как обрадовался. Не знал, где посадить и чем угостить.
По наклонившимся стебелькам угадываю, в какую сторону подались браконьеры, и бегу следом. Бегу от поворота к повороту, которыми так богата проложенная в тайге дорога, и надеюсь за одним из них увидеть вездеход.
Дорога спускается к реке, пересекает ее и заворачивает к Васиной палатке. Вездеход вильнул раз, другой и завернул к нему.
А вдруг Вася сам помогал убивать оленей? Даже ездовые чужого человека не подпустят. Кусты и кочки вокруг истороплены оленьими следами, дважды натыкаюсь на брошенные рога, но самих оленей не видно. Возле палатки тоже пусто. Даже печка не дымится. Может, Вася у стада? Вчера он говорил мне, что любит жить в одиночестве. Когда учился в интернате, вместе с ним жило четырнадцать человек, и он так устал, что теперь не отдохнет и за сто лет.
Заглядываю в палатку и… вижу Васю. Спит на шкурах, прижавшись щекой к пустой бутылке из-под водки. Рядом кружки, куски мяса, половинка очищенной луковицы. Грубо толкаю его, но Вася лишь бормочет что-то невнятное. Хватаю с плиты чайник и лью чай ему на лицо. Он вертит головой, фыркает, зло произносит: «Чего плюешься?» — и засыпает снова.
Кричу ему, что пока он пьянствовал, его дружки перебили оленей, дергаю за ворот, но все без толку. Нужно бежать в стойбище. Нет, зачем бежать? У этих браконьеров здесь тысяча дорог, а у меня одна, да и ту не очень хорошо представляю. Выбираюсь из палатки, какое-то время слушаю, не донесется ли шум мотора, затем неторопливо шагаю в сторону стойбища.
Не успела палатка скрыться за лиственницами, как меня кто-то окликнул. Сергей! Бежит от прижавшейся к реке сопочки и машет рукой. На душе полегчало. Сергей подбежал, в изнеможении опустился на сырую от недавнего снега кочку и хрипло спросил:
— Васька где?
— Пьяный лежит. Я хотел растолкать, ни в какую. Там кто-то оленей убил, а он пьянствует.
— Знаю. Святой, гад! — все так же хрипло говорит Сергей. — Они там на перевале застряли. Мы с Колей их еще утром засекли. Думали, они через Горелые озера поедут. Там выезд на трассу и вообще дорога более менее. Коля связался по рации с совхозом, попросил предупредить участкового и охотнадзор. Ждем-ждем, а их нет. Хорошо, старик их на перевале заметил. Через Буюнду хотят уйти. Гады, столько лет свирепствуют, а мы никак не можем поймать. А здесь еще снег. Вертолет не вызовешь.
— Они здесь лес заготавливают или как? — спросил я Сергея. — Когда в Лиственничное заезжали, говорили, что ездили лес смотреть.
— Какой лес? Начальство приисковое олениной снабжают. В прошлый раз один с ними такой ездил. Хвастался, если по всей Колыме вездеходы встанут, все равно для их вездехода и горючее, и запчасти найдутся.
— Ты их видел?
— Ругался. Хотел вездеход осмотреть. Святой не дал. Говорит, без прокурора сам министр не имеет права проверять. Их там четверо. Тот, что на цыгана смахивает, за карабин хватался. Мы и вдвоем ничего не сделаем. Даже не представляю, как они сообразили, что мы перекроем Горелые?
— А рация? — догадался я. — Понимаешь, вы же по рации с совхозом разговаривали, а у них своя на вездеходе. Вот и подслушали. Они в Лиственничном тоже подслушивали. А чего они там стоят?
— Так оползень же. Не помнишь, весь проход лиственницами завалило? Мы думали, не сунутся, а они пилят. Давай так. Ты гони к перевалу, а я за Колей и Павликом. Может, что вчетвером сделаем. Здесь недалеко. Только не вздумай связываться. Жди нас, и все.
Сдираю прилипшую к спине куртку, оставляю ее у дороги и бегу к перевалу. Пришлось прыгать через валежины и кочки, пробиваться сквозь густые ерники, утопая по колени в ржавой воде, брести через болота. Наконец все это кончилось, и начался ольховник. Он встал передо мною совершенно непроходимой стеной. Толстые упругие ветки переплелись так часто, что некуда сунуть руку. Я карабкался на них, пригибал к земле, скатывался.
За ольховником открылась уже знакомая мне прирусловая тайга. Проскакиваю ее, перебираюсь через тихую заводь и оказываюсь у речушки. Берег довольно высокий, я, не задумываясь, прыгаю в воду и скоро уже на другой стороне. Отсюда до исхоженного оленями глинища подать рукой.
С минуту постоял, прислушиваясь, не гудит ли вездеход, затем покарабкался на прижавшуюся к реке сопку. Вскоре подъем стал не таким крутым, и я сразу натыкаюсь на проложенную по склону тропинку.
Впереди высокий куст кедрового стланика. Из куста поднимается стройная лиственничка. Огибаю куст и вижу вездеход. Он стоит на самом гребне перевала, наклонившись в сторону Буюнды. Кажется, чуть подтолкни, и он с грохотом и лязганьем покатит вниз. Здесь же на камнях лежит сорванное полотнище, так поразившее меня в тот раз. Стойки, на которых его крепили, сломлены.
Никого не видно. Я уже хотел было ступить к вездеходу, как из-за перевала донеслись людские голоса и треск бензопилы. Все так же прикрываясь ветками, поднимаюсь на гребень и заглядываю вниз. Там вовсю кипит работа. Гриша пилит переплетенные между собой лиственницы, Володя с Сэном откатывают в сторону большую каменную глыбу, Федор Федорович что-то рубит. Я узнал их всех сразу, хотя до завала, наверное, больше ста метров. Захотелось выскочить из-за кустов и спуститься к ним. Я подался вперед, но тут же одернул себя. Нет, не потому, что перед глазами все еще стояло заснеженное болото с останками оленей, сорванный с шеи Горбоносой колокольчик. Я попросту испугался. Ведь только спущусь, сразу же начнется такое, от чего потом будет стыдно всю жизнь. Они примутся тискать мне руку, спрашивать, как я здесь оказался, и все такое. А я что? У меня просто не хватит характера не протянуть им руки, как-то там грубо оборвать, и вообще, повести себя так, как подобает вести в подобном случае.
Да и кто я здесь, на самом деле? Ни прокурор, ни милиционер и даже не пастух. Буду улыбаться, а они Дичка убили…
Сюда кто-то идет. Пригибаюсь и осторожно отступаю в заросли. Кажется, Володя. Он! Подошел к вездеходу, покопался, достал канистру и наливает из нее в ведро. Наверное, кончился бензин в «Дружбе». Хлопнул дверцей и отправился вниз.
Какое-то время стою и прислушиваюсь к тому, что творится за перевалом, затем начинаю пробираться к вездеходу. Сначала на четвереньках, затем на животе — по-пластунски. Острые камешки впиваются в ладони, один засел под коленом и отзывается на каждое движение, но убрать его недосуг. Там, внизу, вдруг стихла пила и топор не тюкает. Припадаю к земле и смотрю, куда спрятаться, если вдруг поднимутся к вездеходу? Совсем рядом торчит небольшой скальный выступ. Рядом с ним куст кедрового стланика. Два-три хороших прыжка, и я в укрытии.
Мои давнишние друзья, кажется, устроили совет, а может, у них сломалась пила? Хотя вряд ли. У Федора Федоровича инструмент отлажен как часы. И правда, через минуту пила ожила и почудился запах ударивших из-под нее опилок. Торопливо добираюсь до вездехода, приподнимаюсь и заглядываю в кузов. Почему-то был уверен, что мясо, как и в прошлый раз, окажется в мешках, но сегодня Святой куда практичней. Застелил пол кузова пленкой, набросал оленьих туш и прикрыл сверху брезентом. Поднимаю его и рассматриваю воровскую добычу. Здесь туш тридцать, не меньше. Все олени крупные. Наверное, Дичок в самом низу.
Опускаю брезент на место и, прикрываясь правым бортом, подбираюсь к кабине вездехода. Нужно сломать в нем что-то такое, из-за чего он не завелся бы. Смотрю на глазки приборов, ряд кнопок, украшенные разноцветными набалдашниками тонкие рычаги. Даже не представляю, что делать и как забраться в кабину? Она на виду у Святого и его компании, а от земли до люка метра полтора.
Рядом с гусеницей оставленная Володей канистра. Сейчас бы спички. Поджечь эту браконьерскую колымагу, а самому в кусты. Но спички остались в брошенной у дороги куртке. Заглядываю в кабину и у ветрового стекла вижу замасленный коробок. Нужно залезть в середину и достать. Взбираюсь на гусеницу, переваливаюсь через высокий порожек и, припадая телом к резиновым коврикам, пробираюсь к спичкам. Теперь назад. Торопливо выскальзываю из кабины и, больно ударившись коленом о гусеницу, падаю на землю. В канистре бензина чуть-чуть. Нужно открыть бак. Торопливо сворачиваю крышку и с удивлением замечаю, что бак полнехонький. Даже маленькая струйка пролилась на гусеницу. Чуть дальше еще один бак. В этом бензина не видно, к тому же заглянуть в него не дает приваренная к горловине железка.
Бензина с баков не набрать, а просто так поджигать боязно. Все же облил часть тента, баки, гусеницу. Затем принялся прокладывать дорожку от вездехода к скале.
