паникую? Он возится с оленями всю жизнь и чувствует себя в тайге куда уверенней, чем я. Приношу к палатке охапку сучьев, подживляю костер и залезаю в спальник.
Проснулся уже поздно вечером. В палатке полумрак. За тонкой стенкой возится Коля. Я хорошо вижу его силуэт. Выбираюсь из спального мешка, высовываю голову из палатки и осматриваюсь. Над головой темное сумрачное небо. Кое-где проглядывают блеклые звезды. Восток высвечен так, словно сразу за озером разгулялся настоящий день. На Коле куртка из оленьего меха, голова повязана косынкой, отчего лицо моего друга стало совсем круглым. Не Коля, а взаправдашняя Аленушка. Стоит и задумчиво глядит на звезды.
— Ты что там увидел?
Коля поворачивается ко мне.
— Проснулся? А я давно пришел, да не хотел будить. Иди ужинать.
— Чего так долго? Я уже собрался искать.
Коля присел у костра, бросил на угли несколько веточек и, когда они ярко вспыхнули, сказал:
— Здесь недавно олени прошли. Голов тридцать. Может, даже больше. Завтра вместе сходим проверить. Там есть озеро с мальмой. И порыбачим, и оленей поищем.
— А в небо зачем смотрел?
Коля махнул рукой.
— Мышь. Летучая. Я думал, ей рано, а она летает. Давай ужинать, да будем ложиться. Не знаю, как оно обернется завтра…
Откол
— Пригнись! Тихо! Они чувствуют человека за километр. Уходи отсюда. Быстро! — Голос у Коли с хрипотцой. Мы затаились за сваленными в кучу деревьями и рассматриваем оленей. Перед нами широкая, заросшая тальником и редкими ивами долина. Слева возвышается гряда обкатанных валунов, чуть дальше белеют плешины наледей. Олени рассыпались по всей долине и медленно приближаются к нам.
Только что мы спали в палатке, вдруг Коля ни с того ни с сего подхватился.
— Где-то неподалеку олени. Нет, не те, на которых мы ехали. На тех колокольчики другие. У нас вместе с отколом ушло несколько пряговых оленей, и все с колокольчиками. Просыпаюсь и слышу — звенят. Одевайся. Нужно сейчас посмотреть.
Пересекли два бурных ручья, вышли к долине. Камни, кусты, наледи. Вижу, камни зашевелились. Олени! Да много. Коля шепчет, что к домашним могли пристать дикари. Не представляю, как он думает их ловить, если они пугливые? Говорю об этом Коле, он делает свирепое лицо, что-то бормочет по-своему. Бросаю последний взгляд на оленей и, пригнувшись, прячусь в кусты.
За каких-то пять минут мы уже в лагере. Наперегонки снимаем палатку, укладываем все на нарты и перетаскиваем к скалам. Коля между делом объясняет, что олени успели одичать и могут испугаться любой тряпки. Особенно если среди них затесался буюн. Умчится и уведет весь откол.
Наконец все спрятано, остатки костра залиты водой, убраны колышки и свежесрубленные ветки. Коля вручает мне охапку уздечек, цепляет себе на шею бинокль, собирает в кольца длинный ремень-маут. Еще раз осматриваем стоянку и торопимся к упряжным оленям. Только бы не ушли далеко.
Сразу за озером натыкаемся на Капку с олененком. У них завтрак. Важенка стоит под лиственницей и жует жвачку, малыш спрятал голову под ее животом и часто подергивает хвостиком. Чуть в стороне и Горбоносая. Эта прислонила голову к ездовому оленю и дремлет. Тот настороженно поглядывает на нас, но с места не трогается. Может, не хочет тревожить Горбоносую. Дичка не видно. Зову:
— Минь-минь-минь!
Дичок выхватывается из-под куста карликовой березки и бежит ко мне. Следом торопится малыш Горбоносой. Чуть повозившись с оленятами, помогаю Коле собрать пряговых оленей. Поджимаем их к озеру и обметываем со всех сторон маутом. Более примитивную загородку придумать трудно. Тонкий, натянутый на уровне груди ремешок, и все. Оленям ничего не стоит наклонить голову, нырнуть под маут и разбежаться по тайге, а они стоят под лиственницами — и никуда.
Минут через десять все олени взнузданы, готовы следовать за Колей. Стараясь не громыхнуть камнями, ведем их берегом озера. Вернее, ведет Коля, а я чуть позади сражаюсь с Дичком. Олененок всего четыре дня прожил с корбами, но успел перенять у них манеру драться. Подскакивает сзади, буцает лбом. Коля уже несколько раз грозился кулаком, но Дичок никого не боится. Разбежался, бац — и попрыгал, вскидывая одновременно все четыре ножки.
Откол совсем близко. Правда, мы не видим оленей, но хорошо слышно похоркивание и треск веток. Вот из кустов высунулись две оленьи головы и настороженно замерли. До них шагов сто. Коля приседает и принимается снимать уздечки с ездовых оленей. Я отвязываю Капку и Горбоносую. Они тянутся ко мне и лижут лицо. Сброшена последняя уздечка, отступаем назад, и здесь Коля произносит звук, напоминающий гортанный крик ворона:
— Чак-чак-чак!
Наши олени насторожились и отправились навстречу отколу. Из кустов на них смотрит добрый десяток беглецов. Вот один раздвинул ветки, смело вышел на опушку.
— Учик! — радостно выдохнул Коля. — Мой учик! Понимаешь, верховой олень. Еще тогда пропал, а теперь нашелся. — Коля торопливо расстегнул футляр, протянул бинокль. — Гляди, у него на шее колокольчик. Это он звенел. Я же говорил…
В окуляре совсем рядом — ну прямо рукой подать — олени. Вижу настороженные глаза, уши, клочья шерсти на боках, небольшую серую птичку, порхающую у оленьих ног. Чуть в стороне еще олень. Шерсть на нем темная, гладкая, словно прилизанная. Олень стоит боком ко мне, и отсюда хорошо видно его чуть приопущенный хвост. Дикарь! У моих важенок хвосты короче, приподняты фонтанчиком. Да и сами выглядят иначе.
— Коля, это не учик. Это буюн! Понимаешь, дикарь с ними.
Коля согласно кивнул:
— Вижу. Учик у лиственницы стоит. А этот только что показался. Осторожнее, не вспугни! Давай к скале. Сегодня к ним подходить нельзя. Ты же видишь, как насторожились.
Я думал, сейчас будем носиться по тайге, вылавливать оленей, а Коля возвратился к скале, постелил на солнцепеке оленью шкуру, завалился спать. Олени бродят рядом, шуршат ветками, похрапывают. С ними мой Дичок. Мне очень хочется посмотреть на него, но Коля строго-настрого приказал не подходить к оленям.
— Сейчас с ними пряговые олени, поэтому откол никуда не уйдет. Олени чувствуют, что мы рядом, привыкают. Завтра начнем поджимать их к основному стаду. Глядишь, дня через три соединимся.
Стойбище
На третий день езды встречаем то повешенный на лиственницу чайник, то поломанные нарты, то шалашик из тонких жердей. Все это — верный признак кочующих неподалеку оленеводов. Наконец и сама стоянка. Я надеялся увидеть крытые оленьими шкурами яранги, а вместо них за излучиной ручья показались выгоревшие на солнце палатки. Нигде никаких оленей. Оказывается, стадо в трех километрах отсюда. Это для меня тоже новость. Думал, что пастухи живут чуть ли не в середине стада, а они облюбовали уютное место возле воды. Пастушить ездят на оленях или ходят пешком.
Коля погнал откол к стаду, а я перебрался через ручей и направился к палаткам. Их четыре. Три на берегу, одна под лиственницами. Вокруг стоят нарты, ветерок раскачивает развешанные на жердях оленьи шкуры, у тропы оставлена бензопила, рядом с нею гора дров. За палатками привязаны собаки. Они издали услышали меня и теперь стараются перегавкать друг дружку. Над ближней палаткой струится дымок. Наверное, там кто-то есть.
