Песочный принц в каменном городе

когда бутылка почти подмигивала донышком. – Можно? – В ванной, – я махнула рукой в подсобку. – Блин, я хочу вкусной. – Сто грамм – не больше. Она кивнула, отрезала кусочек и посмотрела на весы. – Двести пятьдесят. Я махнула рукой: гулять – так гулять, и открыла еще одну бутылку. Завтра придется обойтись без завтрака в целях экономии, но мне это только на пользу, зато этот вечер помог нам сблизиться так, как не помогли четыре месяца работы в магазине. Послушала я рассказ Ольги об ее жизни и даже расчувствовалась. По всему выходило, что я – счастливчик. Меня никто не оставил одну с годовалым ребенком, никто не мотал нервы и не требовал денег на выпивку, и никто не обрек на рабство в этом магазине. Дело чисто добровольное. – А что ты делаешь в Одессе? Я задумалась. Не рассказывать же о своих планах встретить принца? Тогда она спросит: почему я решила, что принц обязательно должен быть из Одессы, а скажем, не из Днепра или Киева? Я сама себе этот вопрос задавала. Ответ один. Я так думаю. И это мой город. Одессу полюбила, только ступив на вокзал, и поняла, что хочу жить именно здесь. Вот и все. Потом повезло – меня отшили во многих компаниях, но приняли с радостью в магазине «Персик». Наверное, потому, что я ему соответствовала, упитанностью и румяными щеками. – Ты ведь не рассчитываешь выйти замуж? Ольга икнула, прервав мои размышления. Что за дурацкий вопрос? Конечно, рассчитываю. – Мужчин мало, – не унималась она, и я ее уже почти ненавидела, – а красивых женщин очень много. Есть правда в словах, но слушать ее нет желания. Разлила вино по стаканчикам и быстренько выпроводила Ольгу к ее ребенку. Сама привычно устроилась под прилавком на матраце, и хотя окно поставили, первые полчаса открывала глаза и тревожно осматривалась. Голова кружилась, глаза слипались, а спать не могла. Что делать? Взяла в руки справочник, – это тебе не томик Пушкина, – и, пролистав пару страниц, отключилась. Мне снился тот, ради которого я приехала в Одессу, тот, ради которого терплю лишения, смахиваю слезы и иду дальше. Лица не рассмотрела, но отчетливо поняла: он меня ждет. И это не Артем. Глаза № 7 Глаза открыла от того, что кто-то стучал в дверь. Потащилась открывать и с дрожью в ногах увидела лицо директрисы. – Ты что? – выдохнула она. – Здесь спала? – Делали с Ольгой инвентаризацию, – ляпнула первое, что пришло в голову. Она кивнула, прошла внутрь и остановилась у прилавка с колбасой. На нем предательски красовались две пустые бутылки вина, стаканчики и надгрызенная вафля. – Я вижу вашу работу. Говорила мне мама: не ври, если не умеешь, и не пей, если меры не знаешь. Ольга опаздывала, и я вкалывала за двоих. И весь негатив тоже принимала за двоих. Директриса ворчала, придиралась, а я молча обслуживала клиентов, ошибалась в подсчетах и несколько раз выбила неверные суммы на чеках. Последовал шквал унижений. Прилюдных. Болезненных. Я ненавидела себя за трусость и молчала. – Сочувствую вам, – шепнула одна из покупательниц. И я себе – тоже. Снова вспомнила институт. Как мечтала о самостоятельности, о том, чтобы скорее начать работать. Менеджер внешнеэкономической деятельности, непременно, легко найдет место под солнцем. Найдет. Для начала я нашла место под кондиционером, от которого все чаще ныли плечи, и место под прилавком, где меня никто не пинал. Не пинал. Меня били долго и жестоко. Слова директрисы. Даже ее дочь, чтобы не попасть под руку, заглянула на секунду, и даже не попросив денег, сбежала. Следом за ней появилась Ольга, в огромных солнцезащитных очках. – Это тебе не пляж! – прикрикнула директриса. – К прилавку! Когда поток оголодавших рассосался, Ольга подошла ко мне. – Говоришь, замуж приехала выходить? Она усмехнулась, подняла вверх очки, и я увидела огромное синевато-желтое пятно возле глаза. – Подумай еще раз. – Кто? – ахнула я. – Принц. Одесский. Мой. До вечера мы не перекинулись и парой слов. Странно, но я чувствовала вину за то, что случилось с Ольгой. Ведь это я ее уговорила на посиделки. И вот, я цела, здорова, а она… В темных очках даже купюры видеть плоховато. В итоге, недостача. Сто десять гривен – сумма астрономическая по тем временам. Ольга отмалчивалась. Сев в углу, я пересчитывала свою кассу и думала о том, что у меня, конечно, есть 20 гривен, которые нашла, и я могла бы выручить напарницу, но тогда не смогу позволить себе абсолютно ничего. К тому же, ходили слухи, Ольга решила увольняться. – Мне нужны деньги. Что мне делать? – ныла Ольга. Она с надеждой посматривала в мою сторону. Что делать… Я подошла к сумке, достала купюру, с минуту рассматривала ее и вернула на место. Нет. Я пожала плечами. Откуда я знаю, что делать? Своих проблем хватает. Ушла чуть раньше, а Ольга осталась. Плакала. К тому же, ее не сильно тянуло домой. Я злилась на себя, на двухсотгривневую купюру, камнем оттягивавшую сумку, и в ужасном настроении зашла в дом. – А вот и наша красопета! – увидев меня, завопила тетка. – Явилась, – вторила другая. Я растерянно уставилась на двух заговорщиц. В том, что заговор был, убедилась через секунду. – Это она – больше некому! – Ну, да, не наши же мужики! Тетки отбросили в сторону ножи и капусту, надвинулись, уперев руки в бока и посмеиваясь, и вдруг схватили меня с двух сторон. Одновременно. Я вскрикнула, они схватили меня под руки и попытались ткнуть лицом в мусорное ведро. Я выворачивалась, но понимала, что силы, мягко говоря, не равны. – Шляется, шляется, с нее течет, а она ландыши… Снова попытка сунуть мой нос в ведро и снова я вывернулась. Надолго ли? Я – мышь для двух толстых кошек. Неподвижная мишень для снайпера. Я задыхалась, вскрикивала и понимала, что проигрываю, что мне придется не только увидеть, но и вдохнуть запах чужой прокладки. Она валялась на дне ведра, распластавшись и вобрав в себя кровь как минимум вселенной. Меня ударили по щеке, – неряшливые пальцы с заусеницами, – мой ноготь сломался о край стола, я разозлилась и схватила нож. Его лезвие стало преградой между мной и двумя ненормальными. Острое лезвие. Надежной преградой. Смогу ли? Даже вопроса такого не было. Да, если придется. Тетки замешкались, оторопело глядели то на капусту, то на меня, сделали шаг назад. – Чокнутая, – сказала одна из них. – Он же острый. Я рассмеялась. – Вот именно, – подтвердила, – именно. И уже дальше – на их языке, чтобы доходчивей. Нет, молдавского не знала, но хорошо уличный жаргон – неплохая замена, как оказалось. Благо, детство не подкачало. Если перевести на русский обыкновенный, то я сказала, что живу в своей стране, и если убью этих мутантов, сидеть буду на Родине, вот им придется сдохнуть в чужой стране. Сдохнуть, и сгнить здесь. Тетки хлопали ресницами, злились, молчали, но по глазам видела – не оставили намерений увидеть мой поцелуй с прокладкой. – Я – одесситка, – крикнула одна из них. – Да не позорь ты Одессу! Меня снова душил смех. – Сунетесь еще раз – я мешкать не стану. Пошли вон! Обе! Сегодня кухня занята. Они переглянулись, кивнули друг другу и как завороженные, маленькими шажками, не поворачиваясь ко мне спиной, вышли. Спрятаться в своей комнате сейчас – равносильно поражению. Или идти до конца, или лапки складывать в самом начале – так безболезненней. Я взяла ведро и выбросила прокладку им под дверь. Готовить мне было нечего – «Мивину» съела еще на выходных и не пополнила запасы. Заварила кофе, похрустела их капустой, заняла выжидательные позиции. Наверняка, вернутся. В окошко увидела, что сунется муж одной из теток. Подмога? У двери своей комнаты он чертыхнулся, нагнулся, поднял прокладку и забросил в комнату. Послышались женские крики, потом показалась женская голова с десятью мужскими пальцами в кучерявой шевелюре. Больно? Я улыбнулась. Хотелось бы. Тетку и прокладку поволокли к туалету на улицу. Тетка отбивалась, кричала, но муж ее действовал жестко и вполне успешно. Лицом – к толчку, лицом – к прокладке, лицом – к земле, когда возвращались. Втолкнул ее в комнату, так и не позволив разогнуться, и зашел на кухню. – Досталось? – спросил равнодушно. Я пожала плечами. – Нож, кстати, острый, – почавкав капустой, он вышел. Прелестно. С этого дня я спала не с радио, а с ножом. Каждую ночь клала под подушку и ждала матч-реванш. Спать я разлюбила. Потому что хотела жить. Потому что хотела снова увидеть Артема. Две недели рабства в «Персике» не позволяли сбежать на курсы. Директриса умела учить. Плюс: за две недели я похудела на пять килограмм, минус: Артем этого не видел. Теперь я четко понимала, что хочу замуж именно за него, что живу только новой встречей, что даже если у него отберут квартиру, мы уедем в Луганск – лишь бы вместе. Из отпуска вернулась еще одна напарница – Оксана. Работать стало легче и веселее. Вдвоем мы пытались вытянуть Ольгу из затяжной депрессии и по утрам подкрашивали ее синяк моей пудрой. Дешево и сердито. Директриса, подумав, что мы окончательно раскаялись, успокоилась и перестала придумывать нелепые задания. Меня даже пригласили в кабинет и снова провели долгую беседу о будущем, потом мы съездили в другие ее магазины, где меня представляли как надежду торгового бизнеса, и милые девочки ошарашено взирали на новую протеже. Вечера были свободны, но теперь уже я сама оттягивала момент встречи с Артемом. Пропустила несколько занятий, а в эту пятницу твердо решила идти. И настроение подходящее. Я его просто обниму и все, сама, первая. А потом увижу его глаза… И все будет ясно. Скучал? Ждал? Безразлично? Не верю. Все будет прекрасно. Все было бы прекрасно уже сейчас, если бы хорошее настроение не портило заплаканное лицо Ольги. Конец смены, а она скрылась в кладовой, просидела с пол часа, вернулась с салфеткой и принялась демонстративно размазывать дешевый макияж. Я вопросительно уставилась на Оксану. – Недостача у нас, – подтвердила она, покосившись на дверь директрисы, – большая. Она опять посмотрела на дверь, потом на Ольгу и с подозрением на меня. – Девятьсот гривен. Опять? Да сколько можно? Это же две зарплаты! Что делать? Конечно, с нас высчитают,