— А пото, молодецъ — обернулся къ нему Стратилатъ — чтобъ предъ кончиной своей отъ худаго малоумныхъ внучатъ отвести, да чтобъ въ иныя медовыя р?чи на сполох? дегтя накласть, не во гн?въ будь сказано твоей чести.
И Стратилатъ, усм?хаясь, поклонился Чумакову въ поясъ.
Громкiй хохотъ прiободрилъ его и онъ продолжалъ.
— Сказываю я, много перем?нчивъ св?тъ. Полагаете вы т?же ханы нын? и т?же полки ихнiе. Н?тъ, д?тушки. Ханы нын? тоже дурачество свое бросили, тоже ума набрались и полчища ихнiя и безчисленн?е и оружены инако. У нихъ, поди, и пушки есть не хуже государственныхъ. Истинно сказывалъ вамъ Чумаковъ и объ дружеств? съ царями московскими; подлинно посланцы наши ?зжали съ подарками и казну возили, да опять, д?тушки, перем?нилися порядки. У царицы Катерины своей казны много и ей н?тъ нужды въ вашихъ алтынахъ яицкихъ, и подобаетъ ей содержать молодцевъ-атамановъ въ смиреньи, потому что состоитъ она, матушка, нын? въ уговор? съ ханами и хивинскими и иными, и не можно ей попустить васъ разбойничать въ ихъ пред?лахъ… И времена, д?тушки, другiя, и казаки яицкie не т? нын?! И вотъ сказываю я вамъ: безумiя Богу не давайте и на времена нон?шнiя не ропщите.
— Что-жъ хороши новые-то порядки?
— Что отняли у васъ расправу-то круговую? Поводка сiя добрая, да вотъ что, д?тушки, кругъ-то вашинской не подобенъ д?дову. Мы живали въ несравненномъ съ вами согласiи, судили и рядили безъ ехидства… А нон? собери кругъ, онъ тебя почище московской волокиты изволочить!
Ропотъ пошелъ по всей толп?.
— Знамо вс?мъ, что ты радъ бы старшинскую руку тянуть! огрызнулся Чумаковъ.
— Почто пущали стараго народъ блазнить! крикнули изъ толпы. Долой его! Его на кладбищ? черви ждутъ не дождутся!
— См?кайте вотъ! усм?хнулся Стратилатъ. У д?довъ-то на кругу что хошь молви; коли любо теб?, такъ хоть за татарву стой. А вы чтo? Онъ-де блазнитъ! Долой-де его! Стало однимъ согласникамъ судить. Одни согласники добра не разсудятъ.
— Почто-жъ? Тебя не спросились!
Усм?хнулся Стратилатъ, покачалъ головой и вымолвилъ:
— Скажу я притчей: была у Софрошки телка. Утащили волки телку и сожрали. Пошелъ Софрошка въ степь, и кличетъ: Собирайтесь, атаманы-волки, въ кругъ. Разсудите лихъ мой; пожрали мою телушку волки! Гожее ли д?лo? Собралися волки на майданъ. Разсудили его. Нутка по твоему, Чумаковъ, чтo волки разсудили-то?
Громкiй хохотъ опять пошелъ по толп?.
Чумаковъ заговорилъ что-то, въ отв?тъ старику, но гульливый, раскатистый хохотъ заглушилъ eго слова.
Чика вл?зъ на бочку и обратился къ Стратилату:
— Д?душка! Ты гораздъ см?шить майданъ, а ты лучше молви, чтo р?шить казачеству? Чтo д?лать? Кашу заварили, а расхлебать не въ моготу.
— Сиди смирно, не сожал?ючи времена прошлыя… Вотъ что старшина! А за гр?хъ, что натворили, виновные отв?тъ и дадутъ.
— Такъ что-ль разсудите, атаманы-молодцы? обратился Чика къ толп?. Ждать розыску и виновныхъ выдавать въ Яицкъ, на расправу?
Толпа безмолвствовала.
— Ну, добро! Погоди, атаманы! Коль поясницу отлежали, д?вки бородатыя, я вамъ заднiя ноги подшибу!..
— Слухай пов?щенье!.. крикнулъ Чумаковъ.
— Какo пов?щенье?
— Смирно!! гаркнулъ Чика. Иная р?чь теперь. Старшинская! Слухай!.. Чика откашлянулся и грознымъ голосомъ заговорилъ протяжно: По указу императорскаго величества пов?щаю всему казачеству станичному в?домость, пущенную изъ Яицкаго города. Поелику россiйскiй государь Екатерина Алекс?евна въ войн? великой съ царьградской туркой и съ ляхами польскими, то многiе свои полки уложила на сраженiяхъ лютыхъ… Пo сему повел?но выставить къ Рождеству въ Москву пять тысячъ казакъ съ Яика.
Гулъ пошелъ повсюду.
— Укусило! Д?вки бородатыя! злобно шепнулъ Чика… Смирно! Слухай до конца… Выставить пять тысячъ казакъ конныхъ, но не оружныхъ, потому не оружныхъ, что завербуютъ ихъ въ московскiй легiонъ на 25 л?тъ, на подобiе некрутъ, и будутъ они сражаться не по казацкому, а обучать ихъ воинскому подвигу пo гусарски! Слыхали?! На?дутъ дьяки да писаря, такъ приводи кого сдавать въ легiонъ. Вотъ вамъ указъ!!. Нашли его молодцы въ хат? старшины покойнаго Матв?я… И Чика протянулъ ближайшимъ гербовую бумагу съ восковыми печатями на снуркахъ и оглядывалъ всю толпу повелительно и злобно.
Словно море подъ вихремъ, заволновался весь майданъ, словно зыбь морская покачиваются головы казачьи. И какъ волны морскiя б?гутъ, ростутъ и сыплются съ гуломъ на берегъ, — такъ р?чи дикiя, безсвязныя и безразборныя росли въ толп?, б?жали, гуд?ли и сыпались на старшину…
— Морочишь! Небывалое брешешь! Неслыханное слушать велишь!
— Не къ лицу казаку гусарская повадка и гусарскiе подвиги воинскiе.
— Почто не къ лицу? засм?ялся сердито Чика. Не съ бородой казакъ будетъ гусаромъ. Бороды повел?но брить!.. Давно находили грозныя тучи на волнующееся море казацкое, давно глухо гуд?ли они… и вотъ, за словами Чики, грянулъ ударъ оглушительный. Даже самъ Чика оп?шилъ.
— Чего брешешь, собака! Дави его! Бей! Чего морочишь майданъ, свиное твое рыло!..
— Не гн?вись на меня, честное казачество. Не моя вина! Я указъ читалъ выисканный у Матв?я и пов?щаю кругу. Чтo пор?шите — тому и быть!..
— Ну, молодцы яксайцы! выл?зъ Чумаковъ. Что-жъ разсудите?!..
Реветъ стоустый зв?рь, словно въ больное м?сто пырнули его шашкой.
— Б?жать! Б?жать, атаманы! Въ золотую мечеть!
— Вали всей станицей за Кубань!
— Н?тъ! За Каспiй плыть. Зa Каспiемъ раздолье!
— Къ некрасовцамъ атаманы! Идемъ къ некрасовцамъ! реветъ зв?рь-толпа. Ухмыляется Чика Зарубинъ въ руку, поглаживая усъ курчавый и мигая куму Чумакову.
— Помолчите мало, атаманы! вступается Чумаковъ. Приличествуетъ-ли православному въ чужiе пред?лы б?жать со срамомъ и челомъ бить собак? нехристю. Пригодно ли побросать землю свою, хаты д?довы, родимый Яикъ и захватя казачекъ и казачатъ уxoдить въ кабалу къ басурману?
— Не гоже! Ну-те къ дьяволу съ кабалой!
— Сказалъ-бы я вамъ, лукаво вымолвилъ Чумаковъ, какъ по моему разсудку въ семъ случа? поступиться сл?дъ…
— Сказывай! Сказывай!
— На-предъ надлежитъ мн? в?дать доподлинно, какое мн? число ждать согласниковъ и какое число супротивниковъ, потому, что есть межь васъ и таковые что сид?ть да ждать пор?шили и виноватыхъ выдавать.
— Разступися, братцы! Разбирайся!
— Чаятельно вс? согласники!
Толпа см?шалась и словно водоворотъ, два тока съ ревомъ шли одинъ на другой… Челов?къ двадцать, все бол?е с?добородыхъ стариковъ, стали отд?льно отъ громады казацкой.
Въ числ? несогласниковъ были два д?да: Стратилатъ, хитро ухмылявшiйся, и Архипъ, который косо оглядывался кругомъ. Худое, скуластое и желтое лицо его было озлоблено.
— Почто противничаешь, д?душка? Брось! заискивающе обратился Чумаковъ къ Стратилату.
— Кривдой меня не возьмешь! См?каю я, у васъ съ Чикой на ум? недоброе; вы заварили все — вы же совс?мъ хотите народъ смутить… Про бороды тамъ ввернули, а по сю пору, небойсь, изъ казаковъ никого не обрили…
— Много ты знаешь. До глухого в?сти дошли. Скажи-ко ты вотъ, Иванычъ, какъ у васъ было? вымолвилъ Чика, обращаясь къ Лысову.
