Он снова взглянул на Малую Медведицу, на ее длинный хвост, увенчанный Полярной звездой. В русском предании говорится, что Полярная звезда – это злая собака, прикованная к хвосту Малой Медведицы железной цепью. Когда эта цепь порвется, наступит конец света.
– Ты не рассердишься, Коля, если я спрошу, что ты, ботаник, ищешь за сотни километров от земли?
– Земля-то как раз рядом – всего сотня кабельтовых до дна. Кстати, суши здесь с каждым годом все больше и больше. Алеутские острова еще не сформированы, все наращиваются.
– Перспективно мыслишь. – Аркадий чувствовал, что Коля взволнован – он всегда волновался, когда у Аркадия было плохое настроение.
– А ты не прикидывал, во что нам обходятся «инвалиды»? – Коля решил сменить тему. – И сколько мы зарабатываем?
– Ты же вроде за Луной наблюдаешь.
– Одно другому не мешает. Так сколько?
Трудный вопрос. Зарплата на «Полярной звезде» рассчитывалась с учетом коэффициента от 2,55 у капитана до 0,8 у матроса второй статьи. Существовала также северная надбавка в 50% за лов рыбы в полярных водах, 10% – надбавка за каждый год службы, 10% – премия за выполнение плана и 40% – за его перевыполнение. План был здесь богом. Его могли снизить или повысить, когда судно отправлялось в очередной рейс, но обычно повышали, потому что начальству тоже нужны были премиальные. Из долгих дней пути к месту лова вычитывалось штормовое время, вся команда теряла в деньгах, поэтому порой советские корабли шли полным ходом и в шторм и в туман. Как бы то ни было, высчитать зарплату советского рыбака было не легче, чем провести астрономические расчеты.
– У меня, скажем, выходит сотни три в месяц, – ответил Аркадий.
– Недурно. А американцев ты учел?
Дело в том, что, когда американцы присутствовали на борту, режим работы менялся – нормы выработки снижались, бег судна по волнам замедлялся. Таким образом американцам демонстрировали заботу о человеке на советском производстве.
– Тогда в среднем выходит где-то двести семьдесят пять.
– Именно в среднем. У матроса первой статьи – триста сорок. У тебя – двести семьдесят пять. А у первого помощника вроде Волового – четыреста семьдесят пять.
– Интересно, – сказал Аркадий. Его развеселил неожиданный поворот в беседе. Коля подмигнул ему с видом заправского жонглера, просящего подбросить еще один шарик к имеющемуся уже десятку.
– В рыболовном флоте у нас почти двадцать тысяч судов и на каждом сидит политработник, так? Если каждый из них в среднем получает четыреста рублей в месяц, значит, мы тратим на этих никому не нужных «инвалидов» восемь миллионов в год. А если посчитать по всему Советскому Союзу – я ведь взял только рыболовный флот…
– Вы на рыболовный флот пришли рыбу ловить или арифметикой заниматься, товарищ Мер?
Воловой выступил из темноты. Его потертый китель при лунном свете лоснился еще больше. Аркадий понял, что он следил за ним с порога капитанской каюты. Коля, как всегда при встрече с первым помощником, отвел глаза.
Воловой протянул руку и схватил секстант.
– Это что такое?
– Это мое, – ответил Коля, – я наблюдал за Луной.
Воловой подозрительно покосился на Луну.
– А зачем?
– Хочу определить, где мы находимся.
– Ваше дело рыбу чистить. Зачем вам знать, где мы находимся?
– Просто так, любопытно… Это старый секстант, очень старый.
– А карты ваши где?
– Нет у меня никаких карт.
– Вы хотели определить, как далеко мы от берегов Америки?
– Нет, просто хотел знать, где мы.
Воловой расстегнул китель и сунул секстант за пазуху.
– Где мы находимся, известно капитану. Этого вполне достаточно.
Инвалид ушел. Он даже не посмотрел на Аркадия. Незачем.
Наконец-то спать!
В каюте было темно как в могиле. Коля еще возился на ощупь со своими горшочками, а Аркадий стянул башмаки, забрался на свое место и с головой накрылся одеялом. Запах брожения обидинского продукта пронизывал воздух. Аркадий провалился в глубокий сон. Это было похоже на провал сознания – состояние, испытанное им неоднократно.
На Садовом кольце в Москве, по соседству с детской библиотекой и Министерством высшего и среднего специального образования, стоит трехэтажное здание, обнесенное серым забором. Это Институт судебной психиатрии имени Сербского. По верху забора тянется тонкая проволока, невидимая с улицы. Пространство между забором и зданием патрулируется охраной с собаками, выученными не лаять. На втором этаже Института помещается Четвертое отделение. В нем – три большие палаты, но Аркадий видел их, только когда его сюда привезли и когда увозили, поскольку его самого все время держали в изоляторе в конце
